это тяжело потерять мать. Правда, понимаю. Сама через такое пережила только с отцом… И я прекрасно знаю, что ты переживал за жизнь своей матери, что ты и сейчас переживаешь за жизни многих: начиная от близких и друзей и заканчивая мало знакомыми людьми. Это нормально – переживать. Это показывает, что в тебе есть добро, лучик света, что может осветить не только твою дорогу, но и чужую. И это… это правда здорово, Ченс. Я ценю твою доброту, ценю твою заботу о других, потому что сама я не способна на это, как бы ни старалась научиться нормально сопереживать другим. Поэтому прости меня.
– О, конечно я прощаю тебя! – тут же широко улыбнулся он, разведя руками. – Скажу больше: я на тебя и не обижался. Я прекрасно понимаю твои поступки, так что не вижу смысла на тебя обижаться. Я вообще не особо вижу смысла насчёт обид: это же так глупо! Если обижаться по любому поводу, то жизнь так и пройдёт в обиде на всех. А как жить счастливо, если ты постоянно чем-то опечален? Поэтому никогда не переживай по этому поводу, особенно насчёт меня! Я никогда ни на кого не обижаюсь, и это факт. Мне слишком лень запоминать то, в какой день на кого я обиделся и сколько нужно ещё держать эту обиду. Серьёзно, это слишком трудно запомнить! Да и зачем, когда лучше стоит обратить внимание на что-то более важное и приносящее удовольствие, чем вот это всё? Так что можешь смело забить!
– Так просто? – удивилась я.
– Поверь мне, если бы все люди жили так, как я, то жизнь была бы в разы проще! – рассмеялся юноша и выкинул недокуренную сигарету куда-то в снег.
На этом мы и расстались: сказав друг другу пока, мы разошлись по своим домам, так как жили совсем недалеко друг от друга. Парадная встретила меня перегоревшей лампочкой, вонью чей-то мочи и лютым холодом. Как всегда скривившись в лице, я поспешила в свою квартиру, надеясь, что там окажется немного теплее – удивительно, но только сейчас я почувствовала хоть какую-то температуру. Дома оказалось теплее. Батареи хоть и работали плохо в этом старом здании, но всё же немного грели. Чувствуя себя неимоверно уставшей и похолодевшей, я как можно скорее помчалась в ванную греть руки.
Тепло.
Не такое, как у Филис, не такое, как у Джозефа, не такое, как у людей. Но приятное ощущение жары медленно распространялось от красных пальцев по всему телу. Странно. Эти перепады температуры… очень странные. То мне настолько тепло, что я разгуливала в одной тонкой куртке, то я мёрзла как самый обычный человек от зимнего мороза. Может, я простудилась? Чем-то заболела? Или это просто что-то менялось в моём организме?
Бред.
Я здоровая. Ничем не болела. Вся информация о неведомом «вирусе», который сжигал людей, – всего лишь слухи. Со мной всё нормально. Да, всё нормально.
Ну-ну, продолжай утешать себя дальше.
Резко мотнув головой, я вытерла руки и вышла из ванной, чуть ли не столкнувшись лбом с мамой. Та стояла напротив меня, скрестив руки на груди, и почему-то грозно сверлила меня взглядом тёмно-зелёных глаз. Она была непривычно раздетой: футболка с длинными рукавами закрывали её тонкие руки, тогда как юбка открывала вид на похудевшие ноги. И ещё одна деталь, которой раньше не было, – целый седой локон волос на левом виске. И почему-то мне показалось это странным…
– Ты подумала насчёт Рождества? – наконец прервав молчание, тихо спросила я.
– Ты снова была на драках, да? – отметив моё недоумение, мама тут же продолжила: – Это опасно. А сейчас это вдвойне опасно. Ты должна понимать, что драки могут довести тебя до серьёзных переломов или даже до смерти, а сейчас такой всплеск эмоций тем более может довести тебя до смерти. Ты должна понимать, что болезнь, про которую стали говорить даже по новостям, реальна. Заразиться ею есть больший шанс у тех, кто проявляет сильные эмоции, у таких, как ты, дочь моя. А я не хочу твоей смерти, понимаешь? – она вдруг взяла меня за плечи, которые тут же нагрелись от её слишком горячих ладоней, и с горечью заглянула в моё лицо. – Нам всем сейчас тяжело, поэтому не стоит делать ситуацию ещё хуже. Прошу, не ходи больше на драки…
– А как же деньги? Как нам зарабатывать деньги? – грубым голосом спросила я, раздражённая тем, что уже во второй раз за день меня отговаривали от драк.
– Мы сможем прожить, не переживай по этому поводу, пожалуйста, – чуть ли не умоляла меня мать, но я была как всегда упряма.
– А на что ты будешь покупать себе алкоголь? Да-да, я давно заметила, что ты пьёшь то пиво под видом чая, то водку, то коньяк. А это тоже денег стоит, алкоголь не падает к нам с неба!
– Это я пью? – в свою очередь вдруг возмутилась она. – Да я даже сейчас чувствую от тебя запах перегара! И после этого ты говоришь, что мне не на что будет покупать себе алкоголь? Да ты о себе больше волнуешься! Уверена, я не пью столько, сколько пьёшь ты.
– И тебя даже не удивляет то, почему я стала пить?
– Неужели не по той же причине, что и я? – фыркнула мама, вновь скрестив руки на груди и выглядя ещё злее. – Да, твой отец ушёл от нас, ушёл подло и совершенно бездушно по отношению к нам, но это не повод для тебя спиваться в таком раннем возрасте!
– О, да неужели?! – в тон ей вспылила я. – Только сейчас об этом задумалась? А где же ты была, когда отец ушёл? По каким барам ты шлялась, пока я тут давилась болью?
– Я взрослая женщина! – воскликнула она, покраснев от злости. – Я почти прожила свою жизнь и имею право…
Она вдруг резко оборвалась на полуслове и встретилась со мной взглядом. Страх – вот что было в её глазах. Неконтролируемый страх, так внезапно пришедший на смену гнева. По её щеке потекла слеза, которая удивительно быстро высохла, словно находилась на чём-то очень горячем, а затем мама резко скрылась за дверью комнаты. Но даже так я заметила сзади её шеи свежие красные пятна ожогов.
Неужели?..
VIII: Ф божья сила уже не поможет
Вера – это то, что лежит на одной чаше весов, при том, что на второй всегда лежит разум.
Артур Шопенгауэр
– В последнее время я всё реже чувствую реальность. Я её не ощущаю. Не чувствую, что нахожусь в ней. Да
