дороге надзиратель остановил пролётку. Арестованному сказал:
— Обождите немного. Я куплю папирос.
Поплёлся в табачную лавку, где четверть часа проболтал с продавцом. Он наивно полагал, что выйдет, а арестованного уже и след простыл — вот приказание и выполнено.
Но Карпович терпеливо ждал в пролётке своего конвоира.
Поехали дальше, остановились. Надзиратель сказал арестованному:
— Хочу пить. Зайду в трактир, выпью пива.
В трактире он провёл не менее четверти часа. Вышел, надеясь, что сопровождаемый воспользовался случаем и дал стрекача, но тот сидел смирно, ожидая его.
Последовала остановка возле другого трактира.
— Пойдём поедим, — предложил надзиратель Карповичу. — Время-то обеднее.
Не возражая, тот молча поплёлся за конвоиром.
Заказав еду, надзиратель стал сетовать: трудно жить нынче таким мелким чинам, как он, работы много, оклады небольшие, вечно опасности, тревоги, волнения, — видимо, хотел найти общий язык. Сказал, что вынужден состоять на такой работе, арестовывать хороших людей, в то время как душа у самого за них болит.
Убедившись, что контакта не получается, ушёл в уборную. По пути предупредил лакея, что, если господин за его столом захочет уйти, пусть уходит — он платит. А сам из-за прикрытой двери наблюдал за арестованным. Выходили и входили люди, дверь на улицу была открыта, а Карпович ел и пил и никуда не торопился. Наконец поднялся и стал ходить от стола к двери, от двери к столу.
Чиновник рассказывал Герасимову, что в те минуты изрядно пропотел и решил отсидеться в уборной, пока арестант не выйдет на улицу. Лучшего случая бежать он предоставить ему не мог.
— Такого глупого я ещё не видел! — говорил он.
А тогда ему было не до смеха — он мог не выполнить приказ самого начальника отделения!
Когда арестованный вышел, чиновник своим глазам не поверил и долго не покидал уборную, всё боялся, что тот вдруг вернётся. Страх корёжил его…
Азеф был доволен, что Герасимов сдержал своё слово. При встрече сказал:
— Карпович с ликующим видом рассказал мне о непроходимой глупости полиции, позволившей ему совершить побег.
Когда Герасимов сообщил все подробности о «побеге» Карповича Столыпину, тот усмехнулся:
— Не понимаю, как такой человек мог бежать с каторги!
* * *
А дальше было не до смеха. Раздосадованные, что им никак не удаётся подобраться к царю, боевики приняли решение организовать убийство ненавистного Столыпина, которого называли «вешателем». Они вели наблюдение за его поездками к царю и в Государственную думу. Правда, Азеф так располагал наблюдателей, что в течение долгого времени те никак не могли встретить министра и, естественно, нервничали, убеждаясь в безрезультатности своей работы.
Как всегда, гениальный план придумал сам Азеф. Когда находишься между двумя огнями, наверное, постоянно думаешь о том, как уберечься от того и другого. Тяжёлая перед ним стояла задача: надо было накормить волков и одновременно сохранить овец.
Азеф предложил Герасимову вариант, по которому все действия боевиков должны были оказаться безрезультатными.
— Если добиться такого положения, то Центральный комитет партии придёт к выводу, что Боевая организация работает на холостом ходу. С максимальным напряжением сил и нервов людей, с денежными затратами она не выполняет ни одного задания. Моё предложение: надо сделать так, чтобы руководители партии пришли к выводу, что прежними методами вести дело центрального террора невозможно, потому на некоторое время надо распустить Боевую организацию.
Герасимову идея понравилась. Додуматься до неё никто из мастеров сыска не смог.
— Полагаю, ваш план следует проработать до мелочей, — заметил полковник.
Азеф пошёл дальше.
— Если вы и я будем держать свои обязательства и не утаивать друг от друга даже мелкой информации, наш план восторжествует, — уверенно сказал Азеф. — Надо, чтобы вы его утвердили у министра, а то может возникнуть ситуация, которую вы своей властью решить не сможете. Мне ошибка будет стоить дороже, чем вам.
И окрылённый Герасимов отправился с докладом к Столыпину.
Узнав о предложении, Столыпин вначале заколебался — дело было необычное, сложное. Он подробно расспрашивал Герасимова о всех деталях новой идеи, видимо, боялся, что маленькие неприятности могут привести к большой трагедии. Он имел право на сомнения, потому что охота повелась бы и за ним, именно его голова была поставлена на карту, и, случись какая-нибудь погрешность или неожиданность, он бы её лишился. Но опытный жандарм, мастер акций и провокаций, уверял, что при чёткой постановке дела все случайности исключены.
— Я взял такое ручательство с Азефа, Пётр Аркадьевич, — убеждал Герасимов и, пока Столыпин колебался, какое решение принять, пояснял:
— Вы же знаете, что в Боевой организации строгая дисциплина, ни один боевик не рискнёт выступить без санкции руководителя. Кроме того, есть одно серьёзное обстоятельство, о котором сообщил мне Азеф…
— Какое?
— Когда идут подготовительные работы, боевики, по правилам организации, выходят для наблюдения без оружия — если их случайно задержат, чтобы это не стало уликой в случае ареста. В свою очередь, мы усилим меры полицейского контроля, опасность сведём к нулю.
— Вам хорошо рассуждать, — заметил Столыпин, — за вами ведь боевики охотиться так рьяно не станут.
— Если бы охотились, я согласился бы находиться под контролем полиции и Азефа, — ответил он. — У нас хороший план, Пётр Аркадьевич. Главное его достоинство состоит в том, что он реален.
— Хорошо, — был ответ, — я согласен.
Когда Азеф узнал, что Столыпин согласился с его планом, он ещё больше оценил его мужество. Не каждый сановник смог бы рисковать собой, чтобы помочь полиции бороться с революционерами, ступившими на тропу войны. Не каждый смог бы жить и работать, зная, что его на каждом шагу поджидает опасность. Хотя Азеф и Герасимов уверяли Столыпина в том, что все неприятности сведены к минимуму, опасность всё же оставалась. Кто мог поручиться, что не произойдёт маленькая оплошность? В жизни часто бывают невероятные случайности.
Такого же мнения были и боевики, которые никак не могли подкараулить ненавистного Столыпина. Их постоянно преследовали неприятности. Как только они проведут подготовительную работу и расставят на разных местах группы наблюдения, следя за проезжающим министром, они видят крепкую охрану, мешающую подобраться к намеченной жертве.
Когда требовалось, Герасимов пускал опытных филёров, а так доверял дело «брандерам» — неумелым филёрам, которые обязаны были спугнуть революционеров.
Боевики «брандеров» замечали сразу. Только дурак мог не заметить филёра, севшего ему на хвост. Только слепой мог не узреть такого неопытного полицейского, обнаружившего себя.
Спугнутые наблюдатели сообщали об активизации полиции. Докладывали Азефу, который разводил руками:
