Франтика разбудила крыса, пробежавшая у него под самым носом в тот момент, когда ему снилось, что он лежит, завернутый в «Правительственную газету», на пороге кабинета начальника отдела министерства социального обеспечения в ожидании, как с ним поступят соответствующие официальные органы.
Сон был такой страшный, что Франтик вскочил со своего ложа и, широко раскрыв глаза, огляделся вокруг.
Каюта тонула в странном сине-зеленом полумраке. По предметам бегали мерцающие блики и тени, и от этого казалось, что они таинственно колышутся. Франтик почувствовал себя рыбой, плавающей в аквариуме. Только через некоторое время, когда за его спиной раздался громкий храп, он вспомнил, где находится.
Ну конечно, вон там в углу стоит старый дубовый шкаф, на котором Джон Смит плавал по Темзе! А вон на стене висит карта Англии. На столе все еще валяется пустая бутылка из-под виски, а за столом, положив голову на руки, крепко спит сам Джон Смит – подкидыш, хорошо знакомый с Флитом и законами тысячелетней давности, соперник его величества английского короля, добровольно заточивший себя в эту каюту, где им могут любоваться морские окуни, когда им только заблагорассудится, потому что иллюминатор каюты расположен ниже ватерлинии.
Доброе сердце Франтика наполнилось состраданием. Но ненадолго. Практическая жилка, присущая Паржизекам, скоро взяла верх, и он задал себе вопрос: «Разве судьба, сыгравшая злую штуку с Джоном Смитом, лучше, обошлась с Франтиком Паржизеком?» Ответ был один: нисколько!
Правда, ему наконец удалось догнать тетушку Каролину. Возможно, в эту минуту он находится от нее на расстоянии каких-нибудь ста метров. Но что толку от этого, если тетушка все равно недосягаема, как звезда в небе?
А что если выйти сейчас на палубу, постучать в каюту капитана и вежливо сказать: «Сэр, мне необходимо видеть пани Каролину Паржизекову, которая доводится мне теткой, и сообщить ей одну важную новость. Но я не знаю, где ее искать. Очень прошу вас приказать старшему коридорному сообщить мне номер ее каюты или проводить меня к ней лично».
Может Франтик так сделать? Конечно, да. Путь это прямой, честный и наиболее простой. Но не менее просто догадаться, что из этого выйдет. Франтика, без сомнения, схватит мускулистая рука первого попавшегося матроса и бросит в какую-нибудь темную дыру, где ему придется коротать остаток своей жизни на манер Джона Смита.
Почему? Потому что у Франтика Паржизека нет билета ни первого, ни второго, ни третьего класса, даже входного билета, дающего право свободно располагаться на палубе пассажирских пароходов его величества. У него нет белых фланелевых брюк, твидового пиджака, легкой фетровой шляпы, нейлоновой рубашки и нейлоновых полосатых носков, свидетельствующих, что их обладатель пользуется многочисленными привилегиями, исправно платит налоги и придерживается попеременно то консервативных, то либеральных взглядов.
Франтик погрузился в размышления. Но чем больше он думал, тем безнадежней представлялась ему действительность. Пожалуй, и в самом деле не остается ничего другого, как разбудить Джона Смита и попросить его совета. Франтик решил так и сделать: разбудить не откладывая, как можно деликатнее.
Подойдя к спящему Джону Смиту, он постоял немного, затем пальцем легонько коснулся его плеча.
Реакция была удивительной. Джон Смит мгновенно вскочил, бросился куда-то за шкаф, сдернул со стены старинную шпагу и стал в оборонительную позицию. Глаза его пылали, острая бородка задорно выпятилась, седые бакенбарды, окаймляющие лицо, ощетинились. Физиономия у него была в эту минуту воистину устрашающая. Так ощериться мог только ирландский терьер, вцепившись в икры английскому джентльмену.
Но это продолжалось недолго. Постепенно свирепое выражение исчезло с его лица, шпага опустилась, и Джон Смит, слегка откашлявшись, сказал с учтивостью, свойственной людям, у которых играть роль в истории вошло в привычку.
– Я надеюсь, вы извините мое поведение, сэр. Вероятно, оно вам показалось несколько необычным. Но мне приснился отвратительный сон…
– И мне тоже! – радостно выпалил Франтик; люди всегда бывают довольны, когда узнают, что они не одиноки в беде. – Мне приснилось, будто я лежу завернутый в «Правительственную газету».
– О, это, конечно, ужасный сон, – вздохнул Джон Смит и горячо пожал Франтику руку в знак глубокого сочувствия. – Но бывают сны и похуже. Сон, привидевшийся мне, убедит вас в этом, если только у вас хватит терпения меня выслушать. Снилось мне, будто я – Генрих VIII и женат на своей четвертой жене, Анне Клеве, которая, как вам известно, была очень худая, а потому презлющая. Я не люблю тощих женщин. В тощем теле духу негде приютиться, вот он и рвется наружу и творит всевозможные пакости. Так вот, моя жена вознамерилась отправить меня на тот свет, ссылаясь на равноправие женщин. Она утверждала, что если в старые, допотопные времена в Англии мужья обладали правом казнить своих жен, то в современную эпоху должно быть как раз наоборот. «Я не сомневаюсь в том, что вы меня очень любите, ваше величество, – сказала моя жена, когда объявила мне о своем решении. – Но я боюсь, что ваша любовь исчезнет, если вы будете продолжать видеть во мне существо низшего порядка, наделенное заурядными способностями, в чьи обязанности входит только стирать белье, рожать принцев и принцесс, покупать коронационные драгоценности и тому подобное. Сознание того, что я – равная вам во всех областях, наверняка подогреет вашу любовь ко мне. За портьерой уже стоят наготове шесть палачей. Поцелуйте меня в последний раз, ваше величество!» Хотя слова эти звучали вполне разумно, я не пожелал с ними согласиться. Моя жена, как я уже сказал, была очень худа и безобразна. Мысль, что я должен поцеловать ее, прощаясь с этим светом, и во сне возбудила во мне сильное негодование. Теперь вам понятно, сэр, почему я был вынужден обнажить шпагу. К счастью, в эту минуту я проснулся.
У Франтика, выслушавшего с неподдельным интересом эту поучительную историю, чуть не сорвались с языка вопросы, касающиеся тех подробностей, которые остались для него неясными, но он вовремя спохватился. Мальчик сообразил, что время идет, а ему еще ни на шаг не удалось приблизиться к своей цели. И если раньше он сомневался, согласится ли Джон Смит помочь ему в розысках тетушки, то теперь он готов был совсем отказаться от этой мысли. Франтик горько сожалел, что в учебную программу городских школ не была включена как обязательный предмет дипломатия – наука, позволяющая без больших затруднений убеждать противника делать совершенно обратное тому, что он намеревался. Но взялся за гуж – не говори, что не дюж. И Франтик выпалил с грубой откровенностью:
– Я хотел бы вас попросить кое о чем, сэр!
– Гм, – пробормотал невнятно Джон Смит; очевидно, он еще был во власти сновидений.
– Речь идет о пани Каролине Паржизековой из Глубочеп, – выдавил из себя с трудом Франтик.
Джон Смит нахмурил брови.
– Я не знаю никакой пани Паржизековой из Глубочеп и не интересуюсь ею, сэр, – ответил он резко. – Меня занимает спор, который я веду с наследником Вильгельма Завоевателя касательно открытого мною острова. Кроме того, я остался должен администрации Флитской тюрьмы шестнадцать фунтов семь шиллингов пять пенсов. Я – британский подданный, сэр!..
В другое время это сообщение возбудило бы во Франтике горячее сочувствие. Но в данный момент он думал только о том, что Джон Смит не попался на удочку и придется идти к цели, используя свои скудные познания в дипломатическом искусстве. По счастливой случайности ему был известен один из основных законов дипломатии, гласящий: строго придерживаться правды не следует.
– Я надеюсь, сэр, – сказал он очень спокойно, – что судьба барышни Паржизековой не будет для вас совершенно безразлична. Она тоже собирается вступить во владение островом.
– Что?..
– Да. Островом, который находится во власти людоедов. Она об этом не знает. Я должен предупредить ее об опасности.
– У-гу, – сказал Джон Смит и задумался.
– Барышня Паржизекова – моя тетя, сэр. Это необыкновенно благородное существо, и я не прощу себе, если она попадет в беду.
– Э-э… – произнес Джон Смит и невольно потянулся к бутылке, которая оказалась пустой.
– Мне кажется, – продолжал Франтик, и на лбу его выступил пот, – что с вашей помощью я мог бы ей подать о себе весточку. Она где-то на этом пароходе, но мой костюм в таком печальном состоянии, что мне нельзя показаться на палубе.
– Э-э, э-э!.. – кивнул Джон Смит. Лоб его морщился все больше и больше.
Некоторое время стояла тишина, слышно было лишь, как где-то в глубине парохода стучали машины. «Все кончено, – подумал Франтик и чуть не заплакал, – не увижу я больше тетушки Каролины. Разве только на колу. Но это будет поздно…»
Во Франтике вдруг проснулась паржизековская гордость. Он сжал кулаки и без всяких околичностей и дипломатических уверток рявкнул:
