Словно испытывая то же беспокойство, что и она, он вновь поднялся на ноги и принялся расхаживать туда-сюда, а ветер трепал полы его пальто. Вскоре герцог пропал из виду.
Женевьева посмотрела на часы: было за полночь.
Глава 9
Женевьева проснулась в прекрасном настроении под пение птиц за окном, откинула с лица волосы, чуть заметно улыбнулась и…
Черт побери!
На нее нахлынули воспоминания вместе со вчерашней болью. Она попыталась смириться с уже привычной тяжестью в груди, выскользнула из постели, подошла к окну и резко отдернула шторы. Ей захотелось прогнать птиц.
Женевьева посмотрела вниз, туда, где вчера ночью ходил герцог.
Наверное, ей это почудилось или приснилось.
За завтраком Монкрифф в очередной раз вспомнил, за что он так не любит домашние праздники: приходилось быть вежливым со всеми гостями. Хорошо хотя бы, что большинство из них в его присутствии становились тише. Оживленная беседа заметно затихла, когда появился он, гладко выбритый, бодрый, в дорогой одежде.
И тут же появилось еще полдюжины слуг.
Герцог наложил себе на тарелку яиц, копченой рыбы, ломтик ветчины и подошел к столу с притихшими гостями. Словно в сад с певчими птицами выпустили кошку. Голоса стали менее уверенными и громкими — птицы пытались понять, какая кошка перед ними: голодная и опасная или старая и беззубая.
С герцогом было непросто общаться, но ему было все равно. Он, словно плотина, обращал реки вспять. Таково его призвание в жизни.
Однако завтрак ему понравился. В столовой приятно пахло крепким кофе, копченым мясом и хорошо поджаренным хлебом. Сквозь кружевные занавески сочился свет. Мелодично позвякивали серебро и фарфор, а проголодавшиеся гости передавали друг другу горшки с ветчиной, энергично работали вилками и потягивали напитки.
Служанки сновали рядом, будто мухи.
Женевьева Эверси надела зеленое шерстяное платье и была столь молчалива, что герцог невольно обратил на нее внимание.
Она заметила его. Странно, но ее глаза чуть покраснели, Возможно, она просто поздно легла вчера?
Герцог не верил в это.
Джейкоб Эверси, увидев герцога, начал подниматься со стула.
Герцог твердо покачал головой. Эверси радостно приподнял брови и взглядом указал на пустой стул рядом с собой. Монкрифф повиновался.
Несмотря на всю его неприязнь к сыну Эверси и планы в отношении Женевьевы, Джейкоб вызывал симпатию у герцога, так как с уважением, но без подобострастия обращался с ним. Джейкоб не бросал слов на ветер, подобно людям, пережившим многое и не считавшим нужным говорить без умолку, однако было ясно, что жизнь не перестает его удивлять. Возможно, таким терпеливым он стал благодаря своим отпрыскам.
И все же герцогу было очень интересно узнать про семейную жизнь Эверси. Его жена сидела рядом с выражением сдержанной радости и терпения на лице. Алексу она тоже нравилась. Она была красива, как и ее дочери, не болтала без умолку, подобно многим женщинам, которые любили говорить, чтобы только слышать свой голос, словно одинокие птицы, стремившиеся привлечь других птиц, чувствовался неизбежный итог лет, прожитых бок о бок с тихим человеком.
Однако герцог уловил напряжение в их молчании. Он не думал, что это было связано с ним, несмотря на его поведение по отношению к их младшей дочери. Ему ли не знать, сколько тайн может хранить брак. А там, где не было когда-то доверительной близости, натянутость возникнуть не может.
— Доброе утро, ваша светлость, — отважно и бодро произнесла леди Миллисент.
Герцог потянулся за ножом, чтобы намазать масло на толстый кусок поджаренного хлеба, взял нож в руку, замер и чуть заметно нахмурился. Потом он изогнул бровь, словно в голову ему пришла занятная мысль, и бросил многозначительный взгляд на сидевшего напротив Йена.
Заметив мрачный взгляд герцога, Йен застыл с вилкой в руке, так и не донеся ее до рта. Потом он промахнулся, ткнул себя вилкой в подбородок, и кусочки яичницы осыпали Гарри, Миллисент и Оливию.
Они тут же вскочили из-за стола. Гарри не знал, кому первой помочь.
— Спасибо, Йен, но я научился есть сам много лет назад.
Раздался смех. Йен был напряжен, и его глаза не улыбались. Он не сводил взгляда с герцога.
Герцог пристально смотрел на него, пока Йен наконец не опустил глаза, словно очарованный своим перевернутым изображением в ложке.
Стол окружили служанки, то и дело приседая в реверансе перед герцогом, сражаясь за возможность смахнуть со стола остатки яичницы, отталкивая друг друга и чуть ли не сталкиваясь головами.
— Я никогда прежде не видел, чтобы ты ради меня так старалась, Гарриет, — заметил Йен.
— Прошу прощения, мастер Йен, но это не ради вас. Вы ведь еще не герцог.
— Нет, — мрачно подтвердил он.
— А теперь в нашем доме есть один.
Неопровержимая логика, как считала Гарриет.
Герцог, ставший случайно причиной громкого смеха, спокойно продолжал опустошать свою тарелку столь же быстро и умело, как делал почти все повседневные дела.
Он бросил мимолетный взгляд на Женевьеву, которая с мастерством хирурга надрезала треугольник яичницы. Зубцом вилки она аккуратно сняла белую мягкую верхушку, обнажив жидкое содержимое. С довольным видом отложила вилку в сторону и обмакнула в желток уголок тоста.
Заметив восхищенный взгляд герцога, она замерла на мгновение и тут же пожала плечами, слабо улыбнулась и откусила кусочек хлеба.
Было решено отправиться на прогулку, пока стоит хорошая погода, хотя никто толком не знал, когда и кому пришла в голову эта мысль, которую все тем не менее восприняли с энтузиазмом. Дамы возьмут с собой альбомы и вышивание, а мужчины — клюшки для крикета, чтобы отрепетировать удары до начала сезона и, возможно, поразить дам.
Поскольку Женевьева не могла найти места, где чувствовала бы себя счастливой, то ей было все равно, оставаться ли дома или идти гулять, ведь Гарри вряд ли сделает предложение Миллисент в кругу друзей и с клюшкой для крикета в руках.
Итак, все устремились из дома.
День вновь выдался солнечным и ясным. Женевьеве казалось несправедливым, что осенний ветер сорвал листья с деревьев, оставив их оголенными в безжалостном свете солнца, к тому же весь мир был равнодушен к бушевавшим у нее в душе чувствам.
Никто ничего не знал. Если бы здесь был Чейз, он бы мог заметить. Но сейчас он занимался дедами в Лондоне, а в Пеннироял-Грин отправил брата и сестру, с которыми недавно познакомился, Лайама и Мегги Плам. Колин тоже был очень наблюдателен, но он скрывал свою чувствительность за маской балагура, к тому же сейчас он находился дома с женой в нескольких милях отсюда. Оливия сослалась на головную боль. Луиза бросала на Женевьеву обеспокоенные взгляды и ничего не говорила. Маркус ничего не заметил.
