у меня подгибаются колени. Я не могу удержаться на ногах и чувствую, как рука Луки обхватывает меня за талию, напрягаясь, пока я выгибаюсь и извиваюсь под ним, беспомощно постанывая. Удовольствие кажется всепоглощающим, почти слишком приятным, и когда я чувствую, как он раздвигает мои ноги шире, наклоняет меня, двигаясь между моих бедер, у меня и в мыслях не возникает пытаться остановить его. Дело даже больше не в том, чтобы соблазнить его, обмануть… я просто хочу этого.
В этот момент все это реально. Стон, когда я чувствую, как он входит в меня, твердый, горячий и напряженный, то, как выгибается моя спина, мои ногти царапают кафель, когда я прижимаюсь к нему, желая большего, желая всего этого. Я хочу, чтобы он жестко входил в меня, снова и снова, наполняя меня, чтобы он покусывал мое плечо, чтобы стоны срывались с его губ.
— Черт, ты тугая, — бормочет он, его теплое дыхание касается моего уха, когда он входит в меня сзади. — Как гребаная девственница каждый раз. — Он втягивает мою мочку в рот, его руки скользят по моей талии, бедрам. — Мне нравится, что в тебе был только мой член. Единственный, кого ты знаешь. И ты ощущаешься так чертовски хорошо…
— Ты тоже, — стону я, и я говорю серьезно. В этом и есть загвоздка, то, что каждый раз выводит меня из себя, потому что он действительно ощущается божественно. Он чувствует себя правым. В такие моменты я не хочу уходить. Я хочу остаться, и, если бы мы могли остаться в этом моменте навсегда, окутанные знойным теплом душа, под струями воды, льющейся на нас, его тело прижатое к моему, когда он погружается в меня снова и снова, я бы это сделала. Если бы не было будущего, было бы только сейчас, повторяющееся снова и снова. Но этому придет конец. Я чувствую, что это вот-вот закончится, его толчки становятся все более беспорядочными, мое тело напрягается, и я вскрикиваю. — Позволь мне кончить еще раз, — умоляю я. — Заставь меня кончить, Лука, пожалуйста…
Он толкается снова, до упора, прижимаясь ко мне бедрами, и звук, который я издаю, почти похож на крик, когда второй оргазм обрушивается на меня. Лука толкает меня вперед, к стене, удерживая мое содрогающееся тело там, прижимаясь ко мне, когда я жестко кончаю на его член, сжимая каждый дюйм его тела. Я не хочу, чтобы он выходил, я хочу, чтобы он оставался внутри меня, кончал в меня, но у него нет презерватива, и он не знает, что я уже беременна.
Я хнычу, когда он выходит, а Лука стонет, затаив дыхание, когда я слышу звук его руки, сжимающей свой член.
— На колени, — рычит он. — Я хочу снова кончить тебе в рот, пока ты пробуешь себя на вкус.
Я даже не думаю об этом, когда снова падаю на колени. Я теряюсь в дымке удовольствия, мое тело все еще слабо пульсирует от него, и я беру его в рот, пробуя себя на вкус, пока мой язык пробегает по всей его длине. При моем возбуждении это почти приятно на вкус. Это заводит меня, знать, что он был внутри меня, что это я подтолкнула его к краю, я заставляю его кончить сейчас, он хватает себя за волосы и стонет с почти болезненным звуком, его сперма стекает по моему языку и в горло во второй раз за сегодняшний вечер.
Когда он, наконец, заканчивает, я слабо встаю, мое сердце все еще бешено колотится. Лука смотрит на меня, и я все еще вижу настороженность на его лице, но секс снял с него напряжение. Это я могу сказать точно.
— Если ты так извиняешься, — хрипло произносит он, — может, мне стоит почаще позволять тебе попадать в неприятности.
Я моргаю, глядя на него, прикрывая рот рукой, чтобы подавить смех, но затем он ухмыляется, и я понимаю, что он намеренно шутит. Это случается так редко, мы ссоримся и трахаемся, но, если и было чего-то, чего не хватало даже в тот краткий промежуток времени, когда все казалось нормальным, так это смеха.
Мы с Лукой редко смеялись. И когда мы оба начинаем, неуверенно, не до конца, я чувствую, что мне дается еще один крошечный проблеск того, как все могло бы быть, если бы все было по-другому. Но, конечно, это не так. И я должна помнить, что я здесь делаю.
— Я хочу остаться на ночь, — тихо говорю я, возвращаясь к своей роли, когда прислоняюсь к нему, проводя руками по его груди. — В постели с тобой. Я хочу вернуться в нашу постель.
Лука проводит рукой по моим мокрым волосам, и я чувствую, как он смягчается, теряет бдительность. Хорошо.
— Хорошо, — говорит он. — Было бы не плохо не спать в одиночестве.
Это признание, исходящее от него, удивительно. Но я не позволяю ему увидеть удивление на моем лице.
Позже, когда я лежу на своей половине кровати с выключенным светом, Лука уже спит далеко на другой стороне, я поворачиваю голову и смотрю на все пространство между нами. Было время, когда я думала, что смогу преодолеть этот разрыв. Я смотрю на лицо Луки, более мягкое во сне, и пытаюсь представить нас другими людьми.
Я пытаюсь представить его с ребенком, чего я никогда раньше не делала. Это почти невозможно сделать. Я пытаюсь представить, как он держит на руках младенца, кормит малыша с ложечки, помогает нашему сыну или дочери с домашним заданием. Ничто из этого не вяжется с образом того Луки, которого я знаю. В нем недостаточно любви ко мне или, по крайней мере, так он говорит, так что же было бы для ребенка?
Я думаю о Катерине, которую всю жизнь воспитывали в осознании того, что все, что она пыталась сделать для себя: ученая степень, образование, карьера, будет лишено смысла из-за той жизни, которую она выбрала для себя. Если бы я каким-то образом осталась с Лукой и у нас родился этот ребенок, какое будущее было бы у него или у нее? Сын был бы воспитан так, чтобы взять власть в свои руки, окунуться в ту же кровь и смерть, что и Лука. Я думаю о моем взрослом сыне, возвращающемся домой окровавленным, как это делал Лука, о том, как он пытает людей, заставляя их умолять и плакать, прежде чем убить их. Мой желудок переворачивается от тошноты, которая не имеет никакого отношения к беременности.
Но разве дочь была бы лучше? Я
