— Тамару Безбожную, — усмехнулся Филимонов.
— Безбожную? — удивился Юра. — С какой стати? Она только и делает, что трубит направо и налево о своих любовных победах и о всесокрушающей сексапильности толстушек. Тот факт, что ее сфотографировали в постели с молодым привлекательным парнем, будет ей только на руку. По статистике, русские женщины занимают первое место по избыточному весу, обогнав в этом даже американцев. Если Безбожная серьезно рванется в политику, все толстушки страны единодушно проголосуют за нее.
— Ошибаешься, — покачал головой Игорь. — Посмотри внимательно на эту фотографию. Какие чувства ты испытываешь, глядя на этого голозадого розового гиппопотама, почти задушившего жировыми складками несчастного парня? Как насчет сексапильности толстушек?
— Убери это, — с отвращением отмахнулся Юра. — Если бы фотограф специально пытался выбрать самый отвратительный ракурс, вряд ли Тамара выглядела бы хуже. От подобного зрелища любой нормальный мужчина импотентом станет.
— А теперь представь, что эта фотография появится в газетах, — усмехнулся Игорь, — да еще с комментариями, что Безбожная, трубящая на каждом углу о том, как она сражает мужчин наповал одним движением бедра, на самом деле платит за секс едва достигшему совершеннолетия прости — туту-бисексуалу. Где тогда окажется ее карьера?
— Ты прав, — согласился Демарин. — Но почему ты с такой уверенностью утверждаешь, что Егор выбрал для шантажа именно Безбожную?
— Потому что в коробке отсутствует негатив ее фотографии. Наверняка Буданов понес его с собой на свидание, и убийца его забрал.
— Безбожная не могла убить Егора, — возразил Гоша. — По описанию Коляна, человек, выбросивший кроссовки, был среднего роста и нормального телосложения — ни толстый, ни тонкий. Это не Тамара.
— Она могла кого-нибудь нанять, — пожал плечами Игорь. — Или это мог быть сам Тарас Денисов. Тамара вполне могла на него надавить. Тарас был заинтересован в сохранении тайны не меньше Безбожной, иначе — прощай слава художника и баснословные доходы. Кроме того, Тарас ездит на темно-синем “Вольво”, а бомж утверждал, что машина была темная. Как ты думаешь, эксперт уже закончил анализ кроссовок?
— Думаю, да, — кивнул Юра. — Хочешь, чтобы я ему позвонил?
— Попробуй. Вдруг узнаем что-то полезное. Демарин подошел к телефону.
— Иван Захарыч! Это вас Демарин беспокоит. Как там насчет кроссовок? Так. Еще что-нибудь? Благодарю вас, Иван Захарыч. Вы очень нас выручили.
Юра повесил трубку.
— На кроссовках обнаружены следы желтой и розовой пастели фирмы “Мундиколор”. Наборы пастели “Мундиколор” весьма дорогие и в Москве продаются только в двух магазинах, — объяснил он.
— Значит, все-таки Тарас, — сказал Игорь. — Или кто-то еще из художников “Экстази”. Многие из них используют пастель этой марки.
— Сейчас уже поздновато для визитов, — заметил Демарин. — Посетим Безбожную и Денисова завтра прямо с утра.
— А я попробую связаться с Олей. Думаю, что она уже выяснила что-нибудь о подписке на “Bay!”, — сказал Игорь.
* * *
Филимонов подвез Гошу до дома и попрощался с ним, договорившись на следующий день подъехать в управление, чтобы узнать о результатах допросов Денисова и Безбожной, а заодно выработать план дальнейших действий.
В подъезд Крестовоздвиженский входил с некоторой опаской. Лампочка по-прежнему отсутствовала, и в каждом углу Гоше мерещилась затаившаяся в темноте Аглая Тихомировна. Крестовоздвиженский твердо решил, что впредь никому не позволит застать себя врасплох. К некоторому Гошиному разочарованию, в этот раз на него никто не напал, и, добравшись без приключений до квартиры, милиционер неожиданно понял, что не сможет заснуть, несмотря на то, что будильник показывал половину первого ночи.
Гошина душа жаждала деятельности. То, что на первый взгляд казалось примитивным “семейным” убийством, грозило превратиться в крупное дело, в которое были вовлечены очень влиятельные лица. Раскрытие этого преступления могло прославить его. Гоша представил, как он дает интервью корреспондентам крупнейших российских газет, и чуть не задохнулся от переполняющего его восторга. Это было великолепно. Крестовоздвиженский понял, что не сможет уснуть, даже если примет ударную дозу снотворного. В любом случае снотворного у него не было. Схватив пистолет, Гоша сунул его в карман и выскочил за дверь.
Тарас Денисов жил в двух кварталах от Гошиного дома. Милиционер сам не понимал, какого черта его среди ночи понесло к дому подозреваемого. Скорее всего во всем был виноват назойливый, как осенняя муха, внутренний голос, побуждавший его к немедленным решительным действиям. Вламываться ни с того ни с сего среди ночи в квартиру Денисова Гоша не имел права, да и Демарин с полковником Ярцевым не простили бы ему подобных эскапад.
"Просто огляжусь вокруг, — решил Гоша. — Мало ли что я смогу обнаружить!”
Квартира Тараса располагалась на третьем этаже. Вопреки ожиданиям, хозяин квартиры не спал. В дверном глазке виднелся свет, а из-за двери доносилась музыка. Гоша прильнул ухом к замочной скважине, но, кроме музыки, ничего не было слышно. Милиционер вздохнул и, прикинув, куда должны выходить окна квартиры, вышел во двор. Единственное светящееся окно было открыто. Ветер слегка колыхал плотные занавески цвета охры. Гоша отошел подальше и пару раз подпрыгнул, надеясь что-нибудь разглядеть в приоткрываемых ветром просветах в шторах, но его усилия оказались тщетными.
В квартире Денисова кто-то вскрикнул. Раздался грохот, сопровождаемый звоном бьющегося стекла. Крестовоздвиженский еще раз подпрыгнул, но опять ничего не увидел и застонал от собственного бессилия. Затем его взгляд упал на пожарную лестницу. Окно Тараса располагалось недалеко от нее. Если постараться, можно перебраться с лестницы на его подоконник. Восхищаясь собственным мужеством и стараясь не думать о его возможных неприятных последствиях, Гоша решительно полез вверх.
* * *
Дворничиха Мария Семеновна Кашкина изнывала от страсти в знойных объятиях Абдулы Васильевича Евстигнеева, слесаря-сантехника из соседнего жэка, в то время как овчарка Марии Семеновны и карликовый пинчер Абдулы Васильевича с азартом первооткрывателей обнюхивали помойку около черного хода рабочей столовой.
Влюбленные были вынуждены довольствоваться круглой детской беседкой, поскольку дома Марию Семеновну ждал ревнивый супруг, а в однокомнатной “хрущевке” Абдулы Васильевича сонно ворочалась в кровати его толстая, вечно недовольная жена.
Абдула Васильевич, хрипя от нетерпения, расстегивал бесконечные пуговки на блузке любимой, когда Мария Семеновна тихо вскрикнула и, приподнявшись на локте, ткнула пальцем в направлении своего дома.
— Смотри! Грабитель! — хриплым шепотом произнесла она, указывая на Гошу, неуклюже пытающегося перебраться с пожарной лестницы на карниз.
— Какой же это грабитель? — возразил Абдула Васильевич. — Он же лезет в освещенное окно. Небось к бабе своей пробирается.
— Думаешь, к бабе? — усомнилась дворничиха.
— А то! — хмыкнул сантехник, снова принимаясь за непослушные пуговки.
— Да погоди ты! — оттолкнула его руки Мария Семеновна.
Гоше страшно мешал лежавший в кармане куртки пистолет. Во-первых, он не позволял ему как следует прижаться к стене, а во-вторых, он предательски позвякивал, ударяясь при движении о лестницу. Крестовоздвиженский клял себя за то, что поленился надеть кобуру. Он вообще не рассчитывал, что пистолет ему понадобится, но гулять по столице в час ночи без оружия он бы не рискнул. Крепко держась правой рукой за пожарную лестницу, Гоша вытащил пистолет из кармана и попытался засунуть его сзади за брючный ремень. Пистолет словно нарочно упрямо за что-то цеплялся. Гоша шепотом ругался, борясь с непослушным оружием.
— Это не грабитель. Это киллер! — прошептала Мария Семеновна. — Видишь, у него пистолет!
— Ух ты! И впрямь киллер! — восторженно присвистнул Абдула Васильевич. — Во дает! Когда завтра расскажу ребятам в жэке, они не поверят!
— Нашел о чем думать! Он же живого человека собирается порешить! — рассерженно прошипела дворничиха. — Беги в телефонную будку, вызывай милицию, а уж я с этим киллером разберусь!
* * *
Еще немного посопротивлявшись, пистолет наконец сдался и занял положенное ему место чуть пониже правой Гошиной почки. Крестовоздвиженский вздохнул, вытер пот со лба и, прилелившись к стене, с ужасом оторвался от спасительной пожарной лестницы. Его сердце колотилось, как паровой молот, колени подгибались, и он в очередной раз усомнился в правильности выбора профессии. Впрочем, отступать было поздно. Это было бы равносильно признанию в собственной трусости и позорной никчемности.
Два шага, которые ему пришлось сделать, чтобы добраться до окна Тараса, показались Гоше по меньшей мере двумя тысячами километров. Уцепившись за оконный проем, он осторожно отодвинул занавеску и заглянул внутрь.
