– Яга.
– Пи-и… ть…
– Ой, очнулся! Пить просит!
– Сиди! У тебя руки от слабости дрожат, не сможешь напоить, только обольешь. Я сама.
– Мишаня, ты глаза-то открой, вот оно питье – перед тобой. Все, все, сразу много – нельзя. Я тебя, Мишаня, сейчас спрашивать буду, так ты глазами моргай, говорить тебе пока не надо. Если да – глаза прикрой, если нет – глазами туда-сюда поведи. Ну-ка попробуй. Голова не кружится? Хорошо, молодец. Теперь вздохни сколько можешь. Где больно, здесь? А здесь? Тело все чувствуешь: ноги, руки? Шевельни-ка пальцами на руках. Теперь на ногах. Совсем хорошо. Повезло тебе: удар вскользь пришелся. Ребра у тебя, конечно, сломаны, но хребет цел и обломками костей нутро не поранено. Людмила, не вставай!
– Я только глянуть…
– Насмотришься еще, даже надоест. Что ж ты натворил, Мишаня? Разве можно у подранка на пути становиться? Счастье твое, что он уже чуть жив был: ударил и сам упал тут же. Потому, наверно, и удар неверным оказался. Повезло. И еще раз повезло – пес у тебя умница. Сюда прибежал и меня к тебе привел. А потом третий раз повезло, когда я его с твоей шапкой домой отослала, он твою подружку-лекарку первой нашел. Она тебя, считай, из-за кромки и вернула, я бы не смогла. Везучий ты, Мишаня. Только сколько же можно везение испытывать? Рано или поздно везти перестанет. Ладно, отпей еше пару глотков и спи. Сон – лучшее лекарство.
– Как он, баба Нинея?
– Даже лучше, чем я думала. Везунчик. Любят его светлые боги.
– Он христианин.
– Он – никто. В нем вообще никакой веры нет, можешь не сомневаться, я знаю.
– Вообще никакой? Так же не бывает!
– Бывает. Трудно таким – надеяться не на кого, кроме себя да близких людей: друзей, родных. А еще трудно, потому что самому приходится добро от зла отличать, а не по тому, как вера учит.
– Так за что же его боги любят, если он им не поклоняется?
– А сами боги себе поклоняются? Требы кладут, молитвы возносят?
– Так он что… Бог?
– Глупостей-то не болтай! Мальчишка он. Может, немного необычный, но мальчишка. В каждом из нас есть частица Бога, потому что мы – их потомки. А в нем, наверно, эта частица чуть побольше, чем у других. Вот и все.
– А может, кто-то из богов с его матерью согрешил? Вот и оберегает свое чадо.
– Нет, не чувствую я в нем ничего такого… Нет. Я бы заметила. Человек он. Смертный человек – сын смертных людей, только… Не знаю, как сказать… Есть в нем что-то такое… Ты, когда его лечила, ничего не заметила?
– Что?
– Нет, ты же первый раз… не с чем сравнивать. Потом, может быть, поймешь.
Голоса снова начали удаляться, становиться невнятными…
«Какую подружку Чиф нашел? Юльку? Но эту же Людмилой зовут. А голос похож…»
Додумать мысль Мишка не успел – уснул.
– Михайла! Просыпайся! Смотри, кого я тебе привез!
Голос дядьки Лавра вырвал Мишку из сонного покоя.
– Мишаня, сынок…
– Мама!
– Ань, ну что ж ты плачешь-то? Смотри: живой, здоровый!
– Да какой же здоровый? Ты посмотри на него! Мишаня, сынок, я извелась вся, что ж ты наделал? Пропал, ни слуху, ни духу. Потом Чиф твою шапку принес, не знали, что и думать…
– Мама, прости, не мог я иначе. Не хочу я в доме жить, где тебя обижают. Я деду с Немым еще припомню, как они тебя… А жить с ними вместе не буду. Ты не беспокойся, я уже поправляюсь. Баба Нинея говорит, что скоро вставать смогу.
– Да что ж ты говоришь такое, сынок? Разве ж можно так? Нельзя на родичей зло держать. А батюшка Корней чуть не умер. Ты же не знаешь: мы, когда в село вернулись, почти все заболели, а дед Корней тяжелее всех.
– Как заболели? Юлька же написала, что можно возвращаться!
– Да вот так, заболели. Болезнь, оказывается, не прошла, просто все переболели, но умирали почти одни только старики. А кто выздоровел, тот снова уже не заболевал – такая болезнь. Несколько дней человек в жару лежит, кашляет сильно, а потом на поправку идет. Только старики не выдерживали, и Настена не сразу разобралась, как правильно лечить. А когда мы вернулись, она уже все про эту болезнь знала, даже деда выходила, хоть он и старый. Он да еще староста Аристарх Семеныч теперь самые древние у нас, старше никого не осталось.
– И ты болела?
– И я, но не сильно, дней пять всего…
– И малышня?
– И они тоже, но сильнее всех дед Корней. Он и до сих пор слаб и кашляет еще. Он в бреду все тебя поминал, все хотел идти искать. А как в себя пришел, сказал, что тебя в лесу не найти, но, как холода настанут, ты сам на пасеку придешь, чтоб в тепле быть. Туда и собирался за тобой идти.
– Правильно, я так и хотел сделать, да вот не вышло.
– Ты на него зла не держи, он тебя любит, а что озлился тогда, так от горя. Ему же тебя тоже не хотелось посылать, но нельзя было иначе. А тут я еще… Да и не ожидал он, что ты с ножом на него…
– Правильно он все сделал, Аня, – прервал материны причитания Лавр, – как настоящий муж себя повел. Но сейчас уже все, Михайла: батюшка сам жалеет, что так вышло, а Андрей больше никого пальцем не тронет. Никогда. С ним разговор был суровый. Так ему и сказали: или ты пес Корнеев, тогда на цепи сиди, или ты родич наш, тогда и веди себя, как родич. Он все понял.
– Он тоже болел?
– А по нему не поймешь. Вроде бы походил несколько дней смурной, а потом все время около бати сидел, как с ребенком с ним нянчился. Даже хотел тебя искать идти, еле отговорили – добром бы не кончилось. А потом у бати беспамятство прошло, он про пасеку и сказал. Еще сказал, что ты в лесу не пропадешь, можно не бояться.
– А ты, дядя Лавр?
– А мне болеть некогда было: Татьяна чуть жива, да Кузьма с Демьяном…
– А как тетя Таня?
– Поправляется понемногу. Ты все правильно сделал, племяш, если бы мы тогда на пасеке остались, там бы ее и схоронили… Настена сказала: вовремя привезли. Так что ты – молодец. Пять дней назад Чиф к Юльке с твоей шапкой прибежал, а на шапке кровь. Я коня заседлал, Юльку за спину и погнал. Чиф сюда нас и привел, только с тобой тогда не поговорить было.
– Так я что, пять дней тут валяюсь? А почему на шапке кровь, у меня же голова цела!
– Лосиная, наверно, но мы же не знали.
– Лавруш, ты подарок-то ему покажи.
– О! Забыл совсем! Я ведь в задумке-то твоей разобрался, хитро ты придумал, красота! На-ка вот, держи.
Лавр положил на постель самострел. Такой, как Мишка и задумывал: с прикладом, как у автомата, с рычагом для взвода ногой.
– Сильная штука получилась: с полусотни шагов шит и доспех пробивает. Ты поправляйся скорее, я тебя с собой на облавную охоту стрелком возьму. Раньше-то что ж ты мне не показал? Если б он у тебя был, ты бы лося и близко не подпустил, завалил бы издали.
– Если б он у меня раньше был, я бы Немого грохнул!
– Я же говорила, Лавр, нельзя ребенку такое в руки давать!
– А с копьем на лося ребенку можно? Да, малец еще, но вел себя как ратник! И насчет Андрея все, я думаю, правильно понял. Так, Михайла?
– Угу.
– Точно?
– Понял я все, но если он мать хоть пальцем…
– Я его сам кончу, тебя дожидаться не стану! Но он не тронет – тоже все понял.
– Будет вам! Развоевались! – Голос матери стал немного пободрее, видимо, Мишкин вид и голос ее слегка успокоили. – Ты бы лучше спасибо дядьке сказал за подарок.
– Да, дядя Лавр, спасибо тебе, а как ты догадался? Я же тебе не показывал.
– А когда вещи собирали, мне твоя самоделка и попалась, долго понять не мог, а потом Демка самострел натянуть попробовал и не смог. Вот тут-то я и понял, что ты задумывал.
– Спасибо, дядя Лавр!
– Мишаня, сынок, поедем домой. Что ж ты у чужих людей, как сирота?
В ответ раздался властный голос пожилой женщины, тот самый, который объяснял то ли Юльке, то ли Людмиле секреты лечения.
– Не дело говоришь, Медвяна! Не чужой он мне стал. Да и не был чужим. Я с вашей старостихой Беляной Веденеевной в родстве состою – наши матери за двоюродными братьями замужем были. А она же и вам родней приводится.
– Прости, Нинея Всеславна, не знала я…
«Медвяна… А Юльку Людмилой называла. Ну да, она же язычница, еще и ведунья. Интересно: мне пригрезилось, или она взаправду с Бабой-ягой знакома была? Вроде бы я где-то читал, что Яга – более древний персонаж, отголосок культа мертвых или что-то в этом роде. Ладно, ерунда это все, главное другое. Чего я хотел, того и добился: Немого приструнили, дед больше наезжать не будет. И самострел у меня теперь есть, все – как по нотам!»
– И везти его пока рано, – продолжила Нинея, – слабый еще. Да ты, Медвяна, сама посмотри: поговорили немного, а он уже бледный – утомили парня.
* * *
Пришлось Мишке оставаться у бабки Нинеи. О том, в чьи руки он попал, Мишка начал догадываться, вспоминая о разговорах, невольно подслушанных во время кратких перерывов в беспамятстве. Правда, верилось в услышанное не очень-то, слишком уж все это напоминало бред. Но то одно событие, то другое раз за разом подтверждали правдоподобие услышанного.
