наружу то, чего стыдился, то, что считал неправильным, плохим — ведь бабушка водила его за ручку в церковь и научила, что хорошо, что плохо… Особенно ему удался образ “блудницы вавилонской”, молодой священник придал этому философскому образу христианской эсхатологии черты вполне реальной женщины — с черными волосами, черными глазами и грудью огромной, в порфире и багрянце, в золоте и жемчугах, на звере с семью головами и десятью рогами… В руке держала чашу, а чаше той нечистота блудодейства ее и ее мужчин, их жизнь, достоинство, честь, совесть, бессмертная душа…
В наушнике Макс слышал хрипение — это “номер два” сдерживала смех.
— Браво! — шептала она, — но только не увлекайтесь, Эльвира будет слушать все записи…
Но и организаторы остановили его — слишком увлекся, дали слово другим. Это же надо, в провинции такое серьезное отношение к религии — впечатляет…. Раскрасневшийся от страстной речи, молодой священник посмотрел искоса на свою спутницу — у той также пылали щеки и блестели глаза, но только по совсем другой причине. По дороге обратно к гостинице, она предложила зайти в храм помолиться на ночь — ну, как он мог ей отказать! Там, в пустом и полутемном соборе начала к нему приставать. И не только потому, что так было по сценарию, но и потому, что еще не вышел из роли раскаявшегося грешника, Макс с силой оттолкнул девицу.
— Нет! — и с жаром начал ей рассказывать, почему нет. Он же все объяснил на занятии… Отталкивал ее, задерживая руку на несколько секунд, касался волосами лица, неловко споткнувшись, оперся на ее бедра коленом, потом рукой…
— Повернись вокруг себя, — теперь Эльвира командовала в наушнике, — пусть юбка кружится, покажи свои крепкие ноги… У тебя голые ноги?
— Нет! — снова отказав девице, Максик сделал, как говорят. Он оскорбленно развернулся, подол сутаны хлопнул по крепким голым икрам. Максик уронил свой рюкзак, оттуда посыпались всякие вещи, он стал ползать по каменному полу, собирать их…
— Помолимся! — священник схватил девицу за руку, они стали рядом на колени и наконец сделали то, зачем они пришли в этот пустой и темный храм — молились. Священник повторял все четыре молитвы, которые знал, молился за грешников — это была очень страстная и очень эгоистичная молитва, кто еще помолится за него, как не он сам. А сексзависимая девушка радовалась возможности держать его за руку и воображать, как она сейчас выйдет отсюда, найдет себе кого угодно, любого, в кафе или остановке, и трахнется с ним, чтобы снять напряжение… Но опытная режиссерша шоу предвидела это.
— Теперь чай! — скомандовала Эльвира.
Молодой священник вытащил из рюкзака термос и предложил, в знак дружбы, испить из одного кубка. Они сели на ступеньки церкви и пили странный травяной чай — девицу заводило то, что на этой чашке вот только сейчас были губы этого красавчика, поэтому она не обращала внимания на странный вкус… Потом священник решил провести ее к отелю.
— Матери сдать на руки! — приказала начальница, — никаких подъездов. Зафиксируй телефоном, что пришла, время отметь.
Пришли к отелю, поднялись наверх. Мать была рада и удивлена, что непутевая дочь вернулась так рано и с приличным человеком. Священник позволил себе отеческий поцелуй в лоб и попрощался.
— Крутнись так, чтобы было видно ноги! — командовала режиссер.
Снова тяжелая сутана хлопнула по крепким икрам молодого священника, он ушел, не обернувшись. А у девицы не было сил идти ни в кафе, ни на остановку, она спать отправилась — расслабляющий чай у этого паренька.
Всю следующую неделю девица провела в обществе молодого провинциального священника. Они проводили время в изучении Библии, молитве и посещении молодежной группы, делая перерывы только на обед и сон, в качестве аперитива, десерта и полдника потребляя, модный в провинции, травяной чай. Одна девица никогда не оставалась.
— Если не досмотрим, кого-то еще найдет, вся работа будет насмарку… Стереги ее, Максик, и доводи до кондиции. Ноги, ноги… Свались, случайно покажи бедро. Черт, вот бы ей татуировку армейскую увидеть, там никакие прививки не делают?…
Наконец “кондиция” сексзависимой барышни проявилась в постоянном сердцебиении, повышенном давлении, чрезмерной потливости и расширенных зрачках… В голове у нее была страшная каша из религиозных проповедей, библейских цитат и странного желания делать все, что скажет этот молодой патер, да она все, что угодно для него сделала бы! У этого желания был странный привкус травяного чая, но девица этого не понимала.
— Как бы удар ее не хватил, — беспокоился Макс, — а мне отвечай потом перед судейским папашей.
— Пожалуй, пора, — согласилась Эльвира, — Время инсайта. Приступайте к работе.
И целую ночь, Макс и “номер два” готовили его речь, тренировали мизансцены для финальной сцены — препоручения души заблудшей девицы Господу. Макс наизусть выучил. Эльвира одобрила, сказала, что половины этой религиозной чуши не понимает, но написано хорошо, подправила где надо.
— Жги, Максик! Душу спасаешь, — так благословила его эта блудница вавилонская, без души и совести, рекомендовав хлебнуть чуток из другого термоса, для храбрости.
— Позаботьтесь о девочке, Макс, — ласково сказала “номер два”, - так, как хотели бы, чтобы кто-то позаботился о вас. Вы же патер — отец! — заботливый, на все готовый ради своего дитя.
Это у кого такой отец? Уж точно не у Макса… Потом посмотрел на распятие и, вздохнув, сказал, что сделает, что сможет.
В тот вечер, как и в вечер знакомства, они пришли в тот пустой и плохо освещенный храм. Девушка думала, что этот молодой священник уже “пришел в кондицию”, ведь она терпеть уже это воздержание не может, целую неделю мучается, давно с ней такого не бывало…
И да, патер отвел ее в совсем темный боковой неф и там обнял. И шепотом на ухо начал городить вот этот свой религиозный бред, про то, что любовь бывает разных видов, наивысшая — любовь к Господу, ей надо предаваться, ей отдавать всего себя. Только такая любовь может спасти душу, только такая чиста и невинна… Обнял за талию.
Ловким движением профессионала, Макс уложил девицу прямо на каменный пол, навис над нею, навалился…
— Крест! — командовала Эльвира, — Крест должен мотыляться в ритм словам! Следи за этим. Рот
