Шест пробил голову священника, прошел сквозь все его тело и пригвоздил человека к земле.
И в этот момент дождь неожиданно прекратился. Из окна третьего этажа школы выглянула учительница и закричала. С другой стороны парка люди несли мертвого шофера разбитого грузовика, на лбу которого отпечатался кровавый след от руля.
Тучи рассеялись, и солнечные лучи коснулись земли. Стайка детей собралась вокруг священника, висящего на шесте. Капли воды стекали по его шляпе, по лицу, на котором застыло выражение крайнего удивления. Рот у того, кого звали Тассоне, был открыт. Рядом прожужжал слепень и сел на его раскрытые губы.
На следующее утро из ящика у входных ворот в Пирфорде Гортон вынул газеты и принес их в комнату, где в это время завтракали Торн и Катерина. Уходя, Гортон заметил, что лицо у миссис Торн было усталым и напряженным. Она выглядела так уже несколько недель, и он полагал, что это связано с ее посещением врача. Сначала он думал, что у нее какая-то телесная болезнь, но потом в вестибюле больницы на табличке прочел, что ее врач, мистер Гриер, специалист по психиатрии. Сам Гортон никогда не испытывал нужды в психиатре и не знал людей, которые обращались бы к ним. Он всегда считал, что психиатры существуют только для того, чтобы сводить людей с ума. Когда в газетах писалось о людях, совершавших какие-нибудь зверства, обычно тут же сообщалось, что они обращались к психиатру. Причина и следствие вполне очевидны. Теперь, наблюдая за миссис Торн, он видел только подтверждение своей теории. Какой бы жизнерадостной ни казалась Катерина по дороге в Лондон, на обратном пути она всегда молчала и выглядела крайне плохо.
С тех пор, как начались эти визиты, настроение ее ухудшилось, и теперь она пребывала в постоянном напряжении. Отношение ее к слугам выражалось в резких приказах, а в отношениях с ребенком было все, кроме материнских чувств. Самое ужасное заключалось в том, что ребенок теперь сам искал с ней контакта. Долгие недели, когда она пыталась вернуть его любовь, не прошли даром. Но теперь, когда Дэмьен искал мать, ее нигде не было.
Для самой Катерины психотерапия казалась пугающей: под внешними страхами она обнаружила бездонную пропасть волнений и отчаяния. Она не понимала, кто же она такая на самом деле. Она помнила, кем была РАНЬШЕ, помнила свои желания, но теперь все прошло, и она не видела для себя будущего. Каждый пустяк приводил ее в состояние страха: звонок телефона, звук срабатывающего таймера на плите, свисток чайника… Все вокруг будто требовало внимания. Она находилась в таком состоянии, что общаться с ней стало почти невозможно, а в этот день было особенно трудно, потому что она обнаружила нечто, требующее немедленных действий. Необходим бью серьезный разговор с мужем, на который она все не решалась, а теперь, помимо всего, сюда вмешивался ребенок. Он начал липнуть к ней по утрам, пытаясь привлечь ее внимание. Сегодня Дэмьен с шумом и грохотом катался на педальном автомобильчике по паркету, постоянно натыкаясь на ее стул и вопя во время игры на манер паровозного гудка.
– Миссис Бэйлок!!! – закричала Катерина.
Торн, сидящий напротив жены и приготовившийся развернуть газету, был поражен яростными нотками в ее голосе.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
– Это все Дэмьен. Я не выношу такого шума!
– По-моему, не так уж и громко.
– Миссис Бэйлок! – снова крикнула она.
В дверях показалась грузная женщина.
– Мэм?
– Уберите его отсюда, – скомандовала Катерина.
– Но он же только играет, – воспротивился Торн.
– Я сказала, уберите его отсюда!
– Да, мэм, – ответила миссис Бэйлок.
Она взяла Дэмьена за руку и вывела из комнаты. Ребенок посмотрел на мать, в глазах его застыла обида. Торн заметил это и с досадой повернулся к Катерине. Она продолжала есть, избегая его взгляда.
– Почему мы решили иметь ребенка, Катерина?
– Наш образ жизни… – ответила она.
– …Что?
– А как бы мы могли без ребенка, Джереми? Ты разве слышал, чтобы в прекрасной семье не было прекрасного ребенка?
Торн, пораженный ее словами, не ответил.
– Катерина…
– Это ведь верно, да? Мы просто не думали, что значит воспитывать ребенка. Мы просто вычисляли, как будут выглядеть наши фотографии в газетах.
Торн удивленно посмотрел на нее, она спокойно выдержала этот взгляд.
– Верно? – спросила она.
– Об этом с тобой врач говорил?
– Да.
– Тогда и мне надо будет с ним побеседовать.
– Да, он тоже хотел с тобой встретиться.
Она говорила открыто и холодно. И Торн вдруг испугался того, что она может ему сейчас сказать.
– О чем же он мне расскажет? – спросил он.
– У нас есть проблема, Джереми, – сказала она.
– …Да?
– Я больше не хочу иметь детей. Никогда.
Торн внимательно смотрел на нее.
– Хорошо?
– Если ты этого так хочешь… – ответил он.
– Тогда ты дашь согласие на аборт.
Торн застыл. Он был поражен.
– Я беременна, Джереми. Я узнала об этом вчера утром.
Наступила тишина. У Торна закружилась голова.
– Ты меня слышишь? – спросила Катерина.
– Как это могло случиться? – прошептал Торн.
– Спираль. Она иногда не помогает.
– Ты беременна?
– Недавно.
Торн побледнел. Он уставился на стол, руки у него затряслись.
– Ты кому-нибудь говорила об этом?
– Только доктору Гриеру.
– Ты уверена?
– В том, что я не хочу больше иметь детей?
– Что ты беременна…
– Да.
Зазвонил телефон, и Торн автоматически снял трубку.
– Да? – Он замолчал, не узнавая голоса. – Да, это я. – Потом удивленно посмотрел на Катерину. – Что? Кто говорит? Алло, алло!
В трубке послышались короткие гудки. Торн не шевелился, глаза его наполнились тревогой.
– Что там? – спросила Катерина.
– Насчет газет…
– И что же насчет газет?
– Кто-то сейчас позвонил… и сказал «прочитайте газеты».
Он посмотрел на сложенную газету, медленно открыл ее и сжался, увидев фотографию на первой странице.
– Что там? – спросила Катерина. – Что случилось? – Она взяла газету у него из рук и обратила внимание на фотографию. Это был снимок священника, пронзенного оконным шестом. Заголовок под ним гласил: «В смерти священника повинен лишь случай».
