По тону, с каким эти слова произносились, становилось ясно, что мама может умереть. Это было очень, очень плохо, но, как и все дети, я не понимала, что такое смерть, она представлялась чем-то вроде длительной командировки, в которые иногда уезжал отец: нужно только немного подождать, и он вернется.
Мама умерла зимой первого января восемьдесят девятого года, когда вся страна отсыпалась после бурно проведенного праздника. Из деревни приехала мамина сестра, тетя Оля, которую я никогда раньше не видела. Видимо, ее присутствие в доме раньше не приветствовалось. Она похожа на маму, но более крупная, грубая, словно вырезанная из сырой картофелины, и у нее были такие же пронзительно-голубые, как молодая бирюза, глаза. Явидела, что это причиняет боль отцу. Мертвой я маму не видела, и на похороны меня не пустили. За эти дни отец ссутулился, похудел, постарел.
Они приехали с кладбища, и тетя Оля, срывая с себя черный платок, опустилась передо мной на колени, прижала к своей большой мягкой груди и заголосила: "Наталья, Наталья, что же ты сиротинку-то оставила! Как же она теперь без матери!" От страха я тоже заревела. Отец быстро подошел, рывком поставил тетю Олю на ноги и сухо заявил: "Запомните, она не сирота! И прекратите истерику при ребенке!" Тетя Оля замолчала, словно ее выключили, и пошла на кухню. Отец посадил меня рядом с собой на диване под большим собственным портретом, обнял и сказал: "Ничего не бойся, моя маленькая мышка, я всегда буду с тобой".
* * *
Бурные перемены, происходившие в стране, мало отразились на укладе нашей жизни. Это касалось лишь малозначительных деталей. Отец пересел с кресла партийного руководителя в кресло крупной нефтяной компании, с черной "Волги" в черный "Мерседес", вместо пожилой, но со всех сторон проверенной секретарши Валентины Ивановны бумаги на подпись ему приносила длинноногая красавица Лидочка в головокружительно короткой юбке. Сначала отец морщился, но потом смирился: имидж солидной компании требовал именно такого стиля. В остальном все оставалось по-старому: привычная домработница, пожилой шофер дядя Вася, отец привел его с собой в компанию, ранние уходы на работу и поздние возвращения. Даже люди, приходившие в наш дом, были мне знакомы с детства: бывшие папины сослуживцы стали банкирами и президентами компаний. Несмотря на высокие доходы и открывшиеся возможности, все они тосковали по прошлому, даже деньги не приносили им того удовлетворения, какое давала власть. Теперь они могущественные, но не всесильные, одни из многих.
Придя из школы, я бродила по огромной пустой квартире, зажигала в
отцовском кабинете лампу под зеленым абажуром и читала до его прихода.
Отец возвращался, ругал меня за то, что я не ложусь спать, но втайне
был доволен, что я его жду и ему не придется пить чай с бутербродами
в одиночестве. Я была не очень общительной, застенчивой, а последнее
время в элитной школе, где я училась, появилось огромное количество
детей новых русских. Их тоже привозили в школу на "Мерседесах",
каникулы они проводили в Италии и Греции, у них тоже было все самое
лучшее и самое дорогое. Но разница состояла в том, что я так жила
всегда, я родилась со всем этим и поэтому воспринимала как нечто совершенно естественное. А они, шумные и заносчивые, наперебой хвастались друг перед другом сотовыми телефонами, которые беспрерывно звонили во время уроков, доводя учителей до истерики, ноутбуками, используемыми ими вместо тетрадей, и прочими наворотами новорусской жизни. Только они могли заявить преподавателю, который собирался поставить двойку или сделать замечание: "Заткнись, тебе за это деньги платят!" Со многими из них отец запрещал мне дружить, не давая никаких объяснений. Из разговоров взрослых я понимала, что родители некоторых ребят даже не бизнесмены, а просто бандиты. О том, что у этих родителей неприятности, можно было судить по тому, что некоторые приходили в школу с телохранителем, огромным дядькой, едва помещавшимся за партой и вынужденным сидеть в неудобной позе целый день. Все это страшно не нравилось отцу, но чашу терпения переполнил случай, когда парнишка из соседнего класса, прежде учившийся во вспомогательной школе для умственно отсталых детей, устроил пальбу из пистолета, который стащил у отца. Втечение недели мой родитель подыскал частную закрытую школу в Швейцарии и отправил меня туда.
Это был большой уютный дом с парком в предгорье Альп. Мы жили в комнатах
по двое. Все четыре года, что я училась там, моей соседкой была марокканская
принцесса Иман, тихая, вежливая девочка. Мы с ней подружились. Наверное,
образование мы получали неважное. Но научились говорить по-английски,
французски и немецки, сносно кататься на лошадях и горных лыжах, играть
в теннис, поддерживать светскую беседу, разбираться в искусстве и
литературе. Короче, из нас готовили невест для высшего света. Некоторые
мои подруги заводили романы с парнями из мужских школ, находившихся
по соседству, но я, как и ожидалось, выросла слишком невзрачной,
чтобы обратить на себя внимание. Примерно дважды в
год меня навещал отец, мы уезжали в Цюрих или Женеву, гуляли, делали
покупки, болтали о пустяках, подолгу сидели в многочисленных кондитерских.
Это были настоящие праздники. В один из таких приездов на моей руке
появился гладкий золотой браслет. Я решила никогда не снимать его.
Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец увез меняв Париж.
Мы поселились в люксе отеля "ГеоргV", и отец выполнял все мои желания. В тот момент я почувствовала себя почти взрослой. Он подарил мне прекрасные золотые серьги от Тиффани, скромные, но изысканные.
Выпускной вечер в школе устроили помпезно. Выпускницы, носившие имена мировой аристократической и финансовой элиты, старались перещеголять друг друга в богатстве туалетов и украшений. Совсем девчонки, по-подростковому угловатые и нескладные, нелепо выглядели в шикарных вечерних платьях от ведущих кутюрье. Особенно нелепо смотрелась внучатая племянница покойного иранского шаха принцесса Фаиза, выбравшая себе довольно безвкусный наряд от Нины Риччи, расшитый золотом, жемчугом и самоцветами. Мы хихикали и подозревали, что платье сшито по ее собственному эскизу. Смуглая, носатая, с густыми черными бровями и непокорными волосами,
она походила на галку в подарочной упаковке. Девицы европейских аристократических фамилий презрительно фыркали. Нарочитая скромность их нарядов у одних свидетельствовала об изысканности и сдержанности, у других
о тщательно маскируемой бедности. Конечно, не настоящей бедности,
а бедности принцев, когда во дворцах облезает роспись, протираются
гобелены и нет денег на реконструкцию ванных комнат и центральное
отопление. Для себя я выбрала шелковое простое серо-голубое платье
от неавангардного Диора и нитку жемчуга. Это неплохо сочеталось
с моими пепельными волосами, серыми глазами и бледноватой кожей. Я
уже смирилась с тем, что я не красавица. "Мышонок"
так называл меня отец. И хотя браслет явно диссонировал с моим нарядом,
я не сняла его. Ведь я обещала себе всегда его носить.
Мы нежно распрощались и обещали друг другу не пропадать, звонить, писать.
* * *
Тем, кто прожил годы в тихой безмятежной Швейцарии, трудно привыкнуть
к России. Грязь, опасности, вопиющая нищета и вопиющее богатство
оказывается, я успела обо всем этом забыть. Как только я ступила
на московскую землю, меня ждал неприятный сюрприз. Меня встретила
секретарша в сопровождении охранников.
- Отец просит у тебя прощения, у него неотложные дела. Мы сейчас
перезвоним ему,- сказала она, вынимая трубку мобильного телефона.
- Деточка, извини, я скоро освобожусь. Страшно по тебе соскучился,сказал отец и отключился.
- Ах, Алиса, как же ты выросла, как же похорошела! Настоящая
невеста!- неискренне восхитилась Лидия.
Я не слишком доброжелательно посмотрела на нее. Черт возьми! Куда подевалась вульгарная крашеная девица в юбочке по самое некуда, годная только на то, чтобы подавать кофе и по требованию босса раздвигать ноги? Я наметанным глазом оценила ее деловой костюм, определенно от Шанель, туфли и сумку ручной работы, темные очки в изысканной оправе, легкий свежий загар, несвойственный москвичам, якобы небрежная волна золотисто-каштановых волос, созданная в дорогом салоне. По моим расчетам, весь прикид обошелся в несколько тысяч. Я еще более помрачнела, когда услышала, как уважительно по имени, отчеству обращаются
к ней мордовороты-охранники. Нет, теперь она не просто секретарша.
Мои худшие опасения подтвердились, когда Лидия тряхнула головой, открыв аккуратное розовое ушко. Она носила серьги от Тиффани. Точно такие же, как у меня.
Я разозлилась, и домой мы ехали молча. Яне реагировала на ее беспомощные попытки заговорить со мной. Раз уж я не знаю, что она больше не секретарша отца, то хоть еще полчаса смогу вести себя соответственно. Поэтому я холодно взглянула на нее и произнесла:
