Эх, если бы он был сейчас в России, то напился бы с тоски и ради оптимизма. А тут, на Западе, даже напиться не хочется. Да тут и не с кем напиваться. Тут берегут здоровье. И деньги, конечно. Русскому человеку есть с кем воевать на Западе, но не с кем выпивать – вот самая надежная гарантия того, что Советский Союз не завоюет мировое господство. Если даже русские и покорят Западную Европу, они
все равно оставят ее – она не годится для русского пьянства.
Ах, почему не сбылось предсказание его земляков и он не стал ни столяром, ни сапожником, ни портным?!
Тревога
Вернувшись в отель, тут же начал писать отчет для Москвы. Писал стремительно, хотелось поскорее отделаться от этого пустякового для него задания и исчезнуть отсюда.
«Пацифистское движение на Западе, – писал он, – является разношерстным по социальному составу и по целям его участников, и было бы грубейшей ошибкой рассматривать его как некую новую форму классовой борьбы».
– Несмотря на то что пацифистское движение на Западе является разношерстным по социальному составу и целям его участников, – скажет потом Главный Идеолог на Пленуме ЦК КПСС в своем докладе «О классовой борьбе в современных условиях в странах капитала», – оно есть новая форма классовой борьбы на Западе.
«Нам сейчас важно не увеличение числа людей, исповедующих марксизм, – пишет Немец, – а усиление любых явлений в западном обществе, разъедающих его изнутри. Людей, считающих себя марксистами, в мире больше чем достаточно. Но признание марксизма само по себе еще не делает этих людей нашими союзниками. Среди марксистов на Западе наших врагов не меньше, чем среди антимарксистов».
– Число людей, принимающих марксизм-ленинизм на Западе, неуклонно растет, – скажет потом Главный Идеолог. – Это свидетельствует о том, что...
«Ни в коем случае не следует придавать пацифистскому движению и другим массовым движениям такого рода марксистский и просоветский характер, – пишет Немец. – Надо использовать их, не обнаруживая открыто нашей заинтересованности в них и не навязывая им наших лозунгов».
– В широких народных массах Запада, – скажет Главный Идеолог, – растет и крепнет солидарность с Советским Союзом...
«В настоящее время на Западе все большее влияние приобретают идеи далекие от коммунизма и даже враждебные ему, – пишет Немец. – Нашей главной опорой на Западе теперь должны становиться массы людей без определенной классовой принадлежности».
– Нашей главной опорой на Западе по-прежнему остаются рабочий класс и трудовое крестьянство, – скажет Главный Идеолог...
Вот в таком духе в Москве «перерабатывают» все мысли агента. Тот доклад, который сделает Главный Идеолог, могли бы сочинить начинающие студенты факультета марксизма-ленинизма, не имеющие ни малейшего представления о реальной сегодняшней ситуации на Западе.
Закончив писать отчет, он позвонил по телефону, где его звонка ждал связной, назвал условленное имя, услышал в ответ условленное «Вы ошиблись номером» и затем пошел в условленное место около университета. По дороге ему опять показалось, что за ним следят. Сделал несколько проверочных маневров, но слежки не обнаружил. Тревога, однако, не исчезла. Зачем ему, асу шпионажа, поручили это примитивное и совершенно бессмысленное задание? Неужели только из-за того, что какому-то высокопоставленному болвану в Москве захотелось сделать вклад в марксистскую теорию, надо было ценнейшего агента подвести под угрозу разоблачения?! А впрочем, так ли уж ты ценен как шпион?
Около университета затерялся в толпе молодежи и передал связному приготовленный пакет. Через десять минут пакет будет в посольстве, а через полчаса его содержание станет известно в Москве. К чему такая спешка? Тут официальных советских журналистов было больше десятка. Зачем еще потребовалось мнение тайного агента?
Одиночество
Соотечественники вернулись в отель поздно ночью. По шуму в соседнем номере можно догадаться, что они продолжают пить. Захотелось присоединиться к ним. Сказать, кто он. Упиться до слез дружбы, поцелуев и взаимных оскорблений. Но соотечественники вряд ли примут его в свою компанию. Они решат, что это – провокация. Да и о чем ему говорить с этими людьми, с которыми его роднит теперь лишь только русский язык?
Не спится. Столько лет прошло, а до сих пор не может поверить в реальность того, что это он и что он в чужой и нелюбимой стране. На него накатилось ощущение одиночества. Чтобы понять, что такое одиночество, надо прожить целую жизнь, причем не на необитаемом острове и не в камере одиночного заключения, а на свободе и среди людей. Одинокие люди внешне ничем не отличаются от прочих. Как правило, они тянут жизнь до естественного конца и погибают не от одиночества, а от других общечеловеческих болезней. Состояние одиночества есть результат не внешних обстоятельств, а внутренней эволюции человека в течение многих лет. Одиночество неизлечимо. Одинокие люди обречены. Они не могут объединиться и преодолеть некий барьер, обрекающий их на одиночество. Множество одиноких людей может жить рядом, иметь сходную судьбу и участвовать в одном общем деле, оставаясь одинокими. Одиночество есть болезнь сытых. Это болезнь будущего. Будущее представлено сегодня прежде всего одиночеством. Одинокий человек – человек будущего.
Человеческая жизнь интересна не столько рациональным расчетом, сколько иррациональными страстями. Оказавшись на Западе, он вынужден был отсечь второе.
Человеческая жизнь интересна не столько умом и правильностью, сколько глупостью и ошибками. Оказавшись на Западе, он вынужден был отсечь второе. Человеческая жизнь интересна не столько самовидением, самооценкой, самоанализом и самосознанием, сколько отражением ее в окружающих, т.е. тем, как тебя видят окружающие, что они думают о тебе, как оценивают твое поведение. Оказавшись на Западе, он отсек второе.
Человеческая жизнь интересна не столько личными переживаниями, сколько сопереживаниями друзей и врагов. Оказавшись на Западе, он отсек второе.
Человек не может сколько угодно оставаться человеком в таком состоянии. Он продержался дольше, чем кто бы то ни было другой. Он установил мировой рекорд. Это вполне в духе советской мании рекордсменства. Жаль, нигде и никто не скажет об этом рекорде. Он невольно ставил эксперимент на одиночество – насколько человек силен против него. Эксперимент показал, что человек способен вынести многое, способен вынести одиночное заключение или жизнь на необитаемом острове, но не способен вынести одиночество, будучи здоровым и оставаясь в человеческом обществе.
Он почувствовал озноб. Надо бы обратиться к врачу. Но он не имеет на это права. Он не должен болеть. Болезнь не входит в его профессию.
Любопытно, подумал он, вот я сегодня умру. Кто меня похоронит, как и где?
Нет, об этом не следует думать. Смерть тоже не входит в его профессию. Мысли перескочили на далекую, забытую и уже недоступную Россию. Страшная вещь – тоска по покинутой Родине. Но еще страшнее тоска по Родине, которой для него уже нет и никогда уже больше не будет.
Сумма жизни
Сумма жизни измеряется не итогом – итог жизни всегда равен нулю. Он исчезнет, не оставив после себя никаких следов пребывания в этом мире. Не будет даже никакого некролога. Его настоящее имя навечно исчезнет в архивах КГБ. Его именем не назовут не то что город или улицу, но даже туалет в шпионской школе.
Сумма жизни равна множеству нереализовавшихся возможностей и одной реализовавшейся нелепости.
Как сложилась бы его жизнь, если бы осуществились какие-то из упущенных возможностей? Вот было бы интересно, если бы каждый раз, когда перед ним открывались какие-то возможности, появлялись бы его точные дублеры, которые продолжали бы жизнь в направлении этих возможностей. И собрать бы сейчас всех этих дублеров его «я» вместе!
Ему представился большой зал, который постепенно заполнялся его потенциальными «я». Вот вошел стриженный наголо солдат. Он был убит в начале войны, когда вызвался добровольцем прикрыть отступление остатков разгромленного полка. А это что за существо? Неужели этот старик с распухшей фиолетовой мордой тоже он?! Да, это он, бывший неудавшийся актер, а ныне – вахтер в каком-то магазине. Этот толстый, лысый и самоуверенный тип тоже он – доцент в каком-то провинциальном городишке. И этот отставной полковник – тоже он. Он пришел сюда прямо из своего огорода на окраине сибирского городка, где он возится с утра до ночи с картошкой, помидорами, луком и прочими дефицитными теперь продуктами питания. Жена и дочь продают их на городском рынке. Хорошие деньги приносит огородик, побольше, чем его полковничья пенсия.
А люди идут и идут. Молодые и старые, трезвые и пьяные, больные и здоровые, лысые и волосатые, толстые и тощие, опустившиеся и сохранившие форму, Удачливые и неудачники, живые и мертвые. Преобладают старые, обрюзгшие, обросшие, грязные, пьяные, больные. Будто это – собрание пропойц, околачивающихся в московских забегаловках и около винно-водочных магазинов. Ничего себе возможности, открытые для русского Ивана!..
