От одиночества на душе было немного неприятно. Начал одолевать сон. Забрался внутрь фюзеляжа и устроил постель: под голову положил оба парашюта, а под себя наложил травы. Постель получилась не хуже, чем у меня в палатке. Устроился уютно, но долго не мог заснуть. Сказалась необычность обстановки: сверкание трасс со стороны уходившего фронта, видимых, как и свет луны, через многочисленные пробоины. Интересно, сколько их всего в фюзеляже? Завтра попробую сосчитать.
Небольшой ветерок доносил со стороны фронта запах гари. В шумевшей голове я мысленно прокручивал весь полет. Ругал себя за неправильные действия в зоне зенитного огня и Киселева за большую скорость полета, с которой он, не собрав группу после удара, стремился быстрее выскочить на свою территорию. Ругал и техников, плохо подготовивших самолет к вылету. С другой стороны, я хоть и не совсем удачно, но все же слетал на задание и получил боевое крещение. В следующий раз буду умнее. Слава богу, остался жив. С этими мыслями я и заснул. Однако сон мой длился недолго. Проснулся от четкого стука, идущего из моей кабины. Вначале подумал, что наконец-то приехали из полка. Окликнул, но никто не отозвался.
Вместо этого послышался топот ног по крылу, а за ним глуховатый звук прыжка на землю. Выскочил наружу с пистолетом в руке и стал всматриваться в темноту. Никого. Заглянул в кабину. Так и есть: на приборной доске нет часов, нет на месте и ракетницы. Это меня взбесило. Поняв, что это вор, решил поймать его и проучить. Но того и след простыл. Уснул я, когда уже совсем рассвело. Весь следующий день я просидел у самолета в ожидании кого-либо из полка. Очень хотелось есть и пить. Осмотрел все вокруг, но воды не нашел.
От нечего делать решил сосчитать количество пробоин. Начал с хвостового обтекателя фюзеляжа, а закончил у фюзеляжной звезды. Дальше не хватило терпения – устал. Насчитал их до 800. За звездой, ближе к кабине стрелка, их оставалось еще не менее 300. А сколько их было в плоскостях и центроплане, куда угодил снаряд! Да! Живучая машина Ил-2. Если бы «фоккер» не перебил бензо– и маслопроводы, то наверняка долетел бы до аэродрома.
Прождав безрезультатно несколько дней, решил сам добираться в полк. По пути встретил солдат-тыловиков, которые накормили меня кашей. Вечером того же дня заметил над лесом самолет, потом еще несколько. По траектории их полета понял, что неподалеку находится аэродром. Однако добирался до него почти сутки. Пришел туда весь промокший и в грязи. Аэродром нашел там, где и предполагал. Самолеты У-2 находились на опушке леса и были хорошо замаскированы. С воздуха их было трудно обнаружить.
Командир полка, майор, принял меня приветливо и направил в столовую, где на шестой день вынужденного говения я по-настоящему поел. После обеда он вызвал летчика и приказал ему перебросить меня на У-2 в Райские Выселки. Не веря, что примерно через час буду у своих, я уселся в заднюю кабину. Радость оказалась преждевременной. Летчик начал взлет с непрогретым мотором. На взлете тот начал чихать и давать перебои. На мокром от дождя поле самолет никак не мог набрать скорость. Вот уже кончается полоса, а он никак не оторвется.
Летчик попытался оторвать машину без скорости. У-2, подпрыгнув, ударился колесами о землю, а затем о бруствер щели, проходившей поперек полосы. Самолет встал на нос, замер на мгновение и резко упал на спину. Полный капот. Я, по своему легкомыслию, не был привязан, поэтому вылетел из кабины и угодил в щель, доверху наполненную грязной водой от прошедшего вчера дождя. Кроме меня, в воде плавали летчик и буханка хлеба, которую я на всякий случай прихватил с собой. Летчику капот доставил больше неприятностей. Помимо поломки машины, которая могла закончиться пожаром, у него при падении сорвалась с груди медаль «За отвагу», упавшая в ту же щель.
Я расстроился и проклинал судьбу за сплошное невезение. Вторично идти к командиру полка посчитал неудобным. У него и так неприятность, а тут я опять буду мозолить глаза. Взял размокшую буханку и пошел назад к самолету. Глубокой ночью пришел к нему усталым, насквозь промокшим и с головной болью. Волновался за парашюты. Однако все было на месте. Утром, потеряв всякую надежду, решил оставить самолет и на попутных машинах добираться в полк. Решил поискать какую-нибудь воинскую часть, находящуюся поблизости. В нескольких километрах оказалась полностью выжженная деревня, в которой размещался временный пограничный пункт.
Командир пункта, капитан, отнесся ко мне с пониманием, дал расписку о взятии на сохранность самолета и выделил для его охраны несколько пожилых солдат. Забрав оба парашюта, попрощался с ними и пошел на развилку дорог. На попутках наконец-то удалось добрался до Райских Выселок. На стоянке полка было пусто – ни людей, ни самолетов. Огляделся. В разных местах летного поля лежали побитые штурмовики соседнего полка. Его тоже нет. И не у кого даже узнать, куда все делись. Подошел к месту, где раньше была моя палатка. Из брошенной соломы и всякого барахла сделал себе постель. Перекусил тем, что сумел достать в дороге.
И вдруг в тишине сумерек отчетливо слышу хруст ломаемых веток. Иду на звук. Увидел девушку в военной форме. Ею оказалась прибористка нашей эскадрильи Зина Молодых. Обрадовавшись, она громко крикнула кому-то: «Лазарев пришел». Сразу поднялось настроение. Оказывается, полк перелетел в Выползово. Аэродром этот находится недалеко от Черни, через которую я только что проезжал. Зина находилась в группе, которая осталась здесь с техимуществом. Его еще не полностью перевезли на новую точку. Старшим здесь был инженер полка А. Перепелица, или товарищ «П», как мы его называли. Группа находилась в глубине леса.
В полку моего возвращения не ждали – считали погибшим вместе с Федей. «Откуда вы это взяли?» – спросил я у ребят. «Из штаба соседнего полка сообщили, что вернувшиеся с задания экипажи видели, как ФВ-190 атаковал ваш самолет, как он плюхнулся на землю и тут же взорвался!» Стало понятно, откуда такие сведения. Наверняка от воздушных стрелков, которые пыль, поднятую во время нашей посадки, приняли за взрыв. Летчики доложили о гибели нашего самолета, хотя сами ее не наблюдали. Произошло это потому, что группа уходила от цели без маневра, поэтому летчики не могли видеть, что происходит сзади. Тут надо заметить, что обзор на Ил-2 был очень ограничен, а задняя полусфера при прямолинейном полете вообще не просматривалась.
В группе находилась большая часть девушек полка, среди которых была и Валя Лалетина. Заливаясь слезами, она подошла ко мне. «Мне сказали, – вытягивая дрожащие губы, произнесла она, – Федя убит». Понимая состояние девушки, я успокоил ее. Слезы прошли, когда она поняла, что он жив и находится в госпитале. Наблюдавшие за нами девушки, часть из которых уже успела завести романы с летчиками и воздушными стрелками, видя, что у Вали текут слезы, думая о невернувшихся с задания друзьях, тоже пустили слезу. При свете костра меня накормили отлично приготовленной гречневой кашей, а товарищ «П» поднес сто граммов водки, от которой я после голодухи сразу же свалился на соломенную подстилку, приготовленную для сна, и быстро заснул мертвецким сном. Так завершились мои недельные мытарства после первого боевого вылета, совершенного 21 июля 1943 года.
Прибыв на новый аэродром, я с огорчением узнал, что в полку осталось всего семь исправных самолетов, а в нашей эскадрилье вообще ни одного. Через несколько дней после моего возвращения у нас осталось всего три исправных самолета, фактически неполное звено. Другие полки дивизии понесли примерно такие же потери. Причиной больших потерь в личном составе и самолетах у штурмовиков являлась, как мне кажется, недостаточная профессиональная подготовка летчиков. Рядовой летный состав прибыл из школ с очень малым налетом.
У меня, например, он составлял менее пятидесяти часов на всех типах самолетов. Понятно, что, чем больше налет, тем свободнее летчик чувствует себя в полете, увереннее и без напряжения управляет машиной. Большое значение для благополучного исхода полета имеет боевой опыт, которого у нас в полку ни у кого не было. Одной только теории, то есть знания, как надо выполнять тот или иной маневр в зоне зенитного огня или при уклонении от атак истребителей, конечно, мало. Необходимо прочувствовать это практически и вводить в строй молодых постепенно, а не всех сразу.
В первом боевом вылете мне пришлось практически прочувствовать, что такое зенитки и истребители. Проанализировав весь полет на земле, я сделал для себя такой вывод: нельзя дремать и долго соображать, что и как делать. Секунда промедления – это уже много. На любую вводную должна быть мгновенная реакция. За время моего отсутствия в нашей эскадрилье погиб командир звена лейтенант Стегний. Заместитель командира АЭ лейтенант Марченко оказался в Тульском военном госпитале, куда попал в обгоревшем состоянии.
