Маттиас несколько мгновений молча смотрел на отца.
— Я понимаю, как нелегко вам идти на это, сэр. Должно быть, вы очень любите Патрицию.
— Она и ее мать — это свет в моей жизни.
— А когда вы смотрите на меня, вы видите лишь тьму, в которую вас ввергла женитьба на моей матери, — тихо заключил Маттиас.
Томас напрягся. Он поднял глаза на белую прядь волос среди черной шевелюры — точь-в-точь как и у него самого.
— Помоги мне Бог, каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу в тебе своего сына и наследника.
Маттиас невесело улыбнулся:
— Как же все это неприятно для вас, сэр!
— Ты ничего не сделал для того, чтобы это стало приятным, черт возьми! — Гнев Томаса вдруг сменился каким-то безразличием. — Ты вряд ли поверишь мне после всего того, что было между нами, но я сожалею, что мы мало времени провели с тобой вместе, когда ты был помоложе. Возможно, мне удалось бы привить тебе более сильное чувство долга.
Маттиас промолчал.
Томас пристально посмотрел на сына:
— Ты даешь слово, что позаботишься о Патриции, если со мной что-либо случится?
— Да. — Маттиас взялся за газету, которую до этого читал.
Томас нахмурился:
— И это все, что ты можешь мне сказать?
— Я дал вам слово касательно Патриции. — Маттиас поднял на него взгляд. — Вы хотите от меня чего-то еще, сэр?
— Нет. — Томас медленно, тяжело поднялся. — Нет… Ничего больше. — Поколебавшись, он добавил:
— Хотя это не правда. Есть еще одна вещь.
— Какая же, сэр?
— Ты намерен когда-либо жениться? Или ты хочешь отомстить мне и прервать наш род?
— За что я должен мстить, сэр?
— Черт побери! Ведь мы оба знаем, что ты обвиняешь меня в страданиях матери!.. Но ты уже вполне взрослый и должен понимать, что в любой коллизии существует две стороны. Если бы ты оказался на моем месте, ты бы понял, почему я действовал так, а не иначе.
— Я должен действовать наверняка, чтобы не оказаться в таком же положении, — вежливо сказал Маттиас. — Всего доброго, сэр.
Томас некоторое время стоял, словно хотел сказать что-то еще. Очевидно, не найдя подходящих слов, он повернулся и направился к выходу.
Маттиас смотрел ему вслед. Его поразило, каким старым выглядел отец. Внезапно из каких-то глубин вырвалось на поверхность долго сдерживаемое желание заслужить одобрение Томаса.
— Сэр!
Томас повернулся;
— В чем дело?
После секундного колебания Маттиас сказал:
— Я намерен выполнить свой долг в отношении титула. Я не допущу, чтобы наш род прервался.
Нечто похожее на облегчение, даже на благодарность, появилось в лице Томаса.
— Спасибо. Я сожалею, что я… Впрочем, это уже не важно.
— О чем вы сожалеете, сэр?
— О том, что я не дал тебе денег на твою первую экспедицию на Замар. — Томас помолчал. — Я знал, как много значила для тебя эта экспедиция.
Маттиас понимал, что в этот вечер они с отцом были как никогда близки к примирению. Он заставил себя отбросить воспоминания и вошел в кафе.
Кивнув двум-трем знакомым, он взял экземпляр газеты «Тайме» и уселся в просторное кресло близ камина. Газету он взял исключительно для камуфляжа. Читать ему совершенно не хотелось. Ему хотелось подумать, но чтобы при этом никто не мешал. За последние несколько дней его спокойная, размеренная жизнь была взорвана и превратилась в какой-то сумбур.
Он невидящим взглядом смотрел на первую страницу газеты, вспоминая при этом рассказ Имоджин о том, как она была скомпрометирована Ваннеком. Маттиас припомнил, какие неприятные эмоции он испытал, когда увидел Имоджин в объятиях Дрейка. Это была не ревность, заверил он себя, просто раздражение. У него вполне есть право почувствовать раздражение в подобных обстоятельствах.
Имоджин, Ваннек и Аластер Дрейк… Все трое каким-то образом связаны друг с другом, и их взаимоотношения беспокоили его так, как ничто другое. Черт побери, уж не сдают ли у него нервы?
Он представил себе Имоджин в спальне рядом с полураздетым Ваннеком и потрясенным Аластером. Он напомнил себе, что Имоджин была дочерью нетрадиционно мыслящих родителей. Его пальцы сжали край газеты и скомкали ее.
— Колчестер, значит, это вас я видел, когда вы входили несколько минут назад?
Маттиас медленно опустил газету и взглянул на стоящего перед ним молодого человека.
— Мы были представлены друг другу?
— Хьюго Бэгшоу. — Глаза Хьюго вызывающе сверкали. — Сын Артура Бэгшоу.
— Понятно. Поскольку моя личность вам известна, вероятно, нам лучше закончить разговор. Я хочу дочитать газету. — Маттиас демонстративно уставился в газету.
— Если бы я знал, что вы член этого клуба, сэр, я бы ушел в другой клуб.
— Не вынуждайте меня лишить вас членства этого клуба.
— Проклятие, сэр! Вы знаете, кто я?
Маттиас сложил газету и посмотрел на злое, раскрасневшееся лицо. Бэгшоу был крепкий, атлетического сложения молодой человек с крупными чертами лица. Коротко подстриженные каштановые волосы, экстравагантно завязанный галстук и хорошо пригнанный костюм характеризовали его как человека, внимательно следящего за модой. Глаза его горели отнюдь не романтическим блеском, столь свойственным молодым джентльменам общества.
— По-моему, вы назвали себя Хьюго Бэгшоу, — проговорил Маттиас.
— Сын Артура Бэгшоу.
— Вы уже упоминали о своем родстве с ним.
— Вы убили моего отца, Колчестер!
В кафе повисло тяжелое молчание.
— У меня сложилось впечатление, что ваш отец сам виновен в своей смерти.
— Как вы смеете, сэр! — Руки Хьюго сжались в кулаки, на его лице была написана ярость. — Он застрелился после того, как проиграл все в карты в вашем проклятом игорном доме, которым вы владели десять лет назад.
— Я знаю совсем иной вариант этой истории.
Хьюго не прореагировал на реплику Маттиаса.
— Тогда мне было всего лишь четырнадцать лет. Я был слишком молод, чтобы отомстить за отца. Но сейчас, в один из ближайших дней, я найду способ это сделать, Колчестер, и вы заплатите за весь ущерб, который нанесли нашей семье.
Хьюго резко повернулся и вышел из комнаты. Никто из мужчин, находящихся в кафе, не поднял головы от газет, но Маттиас знал, что обвинение Бэгшоу они слышали. Он негромко вздохнул. Вот и нашел тихое место для того, чтобы подумать.
Он смотрел в пламя камина, и ему виделся дух Бэгшоу.
— Молодой Бэгшоу совсем недавно приехал в город, — услышал Маттиас за своей спиной голос Ваннека. — Умер его дальний родственник и оставил ему немного денег. Как вы считаете: в свои молодые годы мы были такими же эмоциональными, Колчестер? Или это влияние новых поэтов на молодое поколение, в результате чего они ведут себя так мелодраматично?
