— Ха! — Он широко улыбнулся. — Это был хитрый ход! Разве я не понимал, что ты все равно дело не бросишь? Понимал. Но тогда я никак не смогу тебя контролировать. А так я в любую минуту мог затребовать отчет, получить нужную мне информацию. И потом, продолжая расследование, ты могла раскрыть моих врагов. Одного ты точно раскрыла.
— Кого же?
— Некоего Митрохина. Я понял, кто дал тебе сведения о Вязьмикиных, старшем и младшем, о Бунчуке. Затем ты помогла мне выйти на эту Бунчукову бабу.
— Это вы о ком?.. — пролепетала я, холодея в догадке.
— Будто не знаешь! — усмехнулся «защитник». — О Марине. Мы ее пока не ликвидировали — думаю провернуть забавную комбинацию с ее участием. Она ведь горит жаждой мести. Если ей подставить одного человека, убедить, что именно он и убил ее драгоценного Гену, — она его с удовольствием замочит. Да…
— У вас, я вижу, служба сыска поставлена на высшем уровне, — польстила я ему. — Все схвачено.
— А что ты хочешь? — согласился он. — Когда затеваешь крупное дело, нужно обдумать, как его обеспечить. Неожиданностей быть не должно!
— Да, дело у вас действительно крупное… Иван Георгиевич, объясните мне одну вещь, — попросила я. — Я все поняла, чем вы торгуете, как действуете, за что убили Вязьмикина. Одно мне непонятно — откуда берется такая большая выручка? Неужели лекарства, даже импортные, — такое выгодное дело? Ведь за границей они тоже стоят немало, разница в ценах не может быть слишком большой.
— Ха! Ты посмотри! — обернулся он к Спиридону, молча слушавшему наш диалог. — Эта девочка уже знает все, не понимает только сущей мелочи. Ты знаешь, что мне кажется, — он снова обратился ко мне, — если я тебе сейчас не сказал бы — и при условии, что ты прожила бы еще дня два, — ты сама бы обо всем догадалась. Догадливая, быстро все схватываешь… А так… Зачем тебе лишнее знание? На тот свет с собой хочешь захватить?
Хотя я старалась ничем не выдать себя, при последних словах Жвания у меня мороз прошел по коже. Они были сказаны как бы мимоходом, как нечто давно решенное. Он не стремился меня запугать — это было не нужно. Он просто сообщал информацию — мол, жить тебе осталось недолго, скоро тебя убьют.
Видимо, как я ни старалась, мое состояние все же не осталось тайной для адвоката. Он снисходительно пояснил:
— Мучиться ты сильно не будешь, не бойся. Я и так почти все знаю. А что я не знаю, то и ты не знаешь. Ведь к Митрохину тебя с завязанными глазами возили, верно? К тому же я нашел способ, как вытащить его из норы, мне теперь не нужно узнавать, где она. Так что я тебя просто убью, безо всяких мучений. Сначала мы тебя здесь усыпим. Потом тебя вывезут на шоссе и там слегка проедут по тебе грузовиком. Ты будешь крепко спать и ничего этого даже не почувствуешь. Милиция составит протокол о гибели в результате несчастного случая. Никакого убийства, никакого расследования, все чисто. Даже если кто-то захочет покопаться, он ничего не найдет. Ведь тебя действительно раздавит грузовик, и не где-то, а именно на Павловском тракте. Да… И ты так и не узнаешь тайну дорогих лекарств. А ведь хочется?
— Хочется, — заявила я. Хотя в этот момент мое любопытство несколько угасло. Я отчетливо представила, как все это произойдет: шоссе, грузовик, хруст ломаемых костей… Утром какой-нибудь ранний водитель обнаружит труп…
— Да… — протянул Жвания. — Ну-ка, Спиридон, сходи посмотри, ребята еще не приехали? Что-то они задерживаются.
Когда громила вышел, хозяин доверительно наклонился ко мне и сказал:
— Даже он не знает то, что хочешь узнать ты. Никто не знает, кроме одного человека в Москве и меня.
— Вот этого? — я кивнула на фотографию.
— И об этом догадалась?! — восхитился Жвания. — Нет, правильно я сделал, что занялся тобой вплотную и сам. Да, еще он знает. Так вот, слушай. Так и быть, тебе расскажу, чтобы ты могла оценить мою комбинацию.
Лекарства на Западе действительно дорогие, это ты верно сказала. Но только такие, которые соответствуют всем их требованиям. А требования там очень строгие. Если же товар просрочен или тем более изготовлен с нарушением технологии, то цена ему — медный грош. Он весь подлежит уничтожению. Там с этим весьма строго. Но кому же хочется уничтожать товар, если его еще можно продать? Ведь кроме даты, написанной крохотными циферками, ничто не говорит о том, что это лекарство употреблять нельзя, что оно опасно.
— А оно действительно опасно?
— Не знаю, не пробовал — у меня самого с сердцем все в порядке, хе-хе. Шутка. Знающие люди мне говорили, что дело обстоит так: употреблять его можно, но в каждой партии есть пять-шесть упаковок с совершенно измененными свойствами. Чтобы их выявить, надо проверять все упаковки до одной. На это никаких денег не хватит. Поэтому там и предписывают уничтожить всю партию.
— Выходит, не так уж глупы их правила.
— Может, они совсем неглупые. А для моего бизнеса — самые умные. Ведь если бы они не запрещали продавать эти лекарства, они стоили бы дороже, верно?
— А откуда же они берутся, эти лекарства?
— Видишь ли, у них там, конечно, везде порядок, высокие технологии и все такое. Но кроме легального бизнеса, там, как и у нас, имеется нелегальный. Где-нибудь на Балканах есть небольшой заводик — где точно, я и сам не знаю, да мне и не надо знать — я имею дело с поставщиком-посредником. Этот заводик производит несертифицированный товар по совершенно бросовой цене. Подозреваю, что на том заводике работают даже не местные сербы там или румыны, а какие-нибудь вьетнамцы, которым можно платить сущие гроши. Поэтому товар такой дешевый. А внешне — не отличишь от настоящего. Ясно?
— Теперь, кажется, все ясно. Но зачем вы убили Вязьмикина?
— Ну, во-первых, ты не права — убивал не я. А если по сути — за трусость. Господин Вязьмикин испугался нашего бизнеса и захотел выйти. Я не мог ему позволить. Тут и до него находились… желающие.
— Например, некий Климович… — подсказала я.
— Все-то ты знаешь! — восхитился Жвания. — Небось бунчуковский дневник прочитала? Писал мужичок, писал…
— Вы сами его пытали? Лично?
— За кого ты меня принимаешь? — возмутился адвокат. — Я что, похож на садиста?
— На садиста — нет, — вынуждена была признать я. — Скорее на оборотня. Или на беса — мелкого такого, гадкого.
— Дерзишь? Ну-ну. Нет, Бунчука… э-э… обрабатывали другие. Крепкий мужик оказался… А вот теперь я тебе пару вопросов задам. В порядке взаимной любезности. Не возражаешь?
— Отчего же? — пожала я плечами. — Задавайте.
Странный шел у нас разговор. Я чувствовала, как на меня неотвратимо надвигается смерть. Я ощущала ее ледяное дыхание. Надеяться на чью-то помощь, на счастливое избавление было глупо. Кажется, придется умереть. И никто никогда не узнает правду. Я уже не знала, для чего продолжаю задавать вопросы: по-прежнему из любопытства или просто чтобы оттянуть неизбежный конец.
— Тебе ни разу не приходило в голову, что это я? — спросил Жвания.
— Если честно — нет, — призналась я. — Начала догадываться, только когда побывала на вашем складе…
— Так ты и там успела побывать? И Спиридон ничего не заметил? — Глаза у адвоката округлились то ли от удивления, то ли от возмущения. — Ну я ему покажу! Совсем нюх потерял! Девчонка его дважды вокруг пальца обвела!
— И еще до этого, когда прочла в дневнике кличку Цицерон… — продолжила я.
Но Жвания меня прервал:
— Цицерон? Это они мне такую кличку дали? Ну, наглецы!
— …Когда прочла, стала думать — почему? Ведь Цицерон был не только оратор, но и знаменитый юрист. И я подумала о вас — но так, мимоходом. Потом мне показалось странным совпадение: вы оставляете папку, звоните, и через пять минут ко мне вламывается этот Спиридон. Так что кое-какие догадки у меня были. Но уверенность появилась только здесь, когда я увидела вот это, — я кивнула на висящую на стене фотографию.
— А! Это фото я держу как пропуск. У меня такое и на маленькой карточке есть, в бумажнике, — похвалился Жвания. — Без нашего депутата черта с два наладил бы я такое дело. Ведь через три границы товар перетаскивать надо, с ума сойти, сколько приходится на лапу давать! Себе бы ничего не осталось. Он все наладил, дал мне хорошую «крышу». Ясное дело, не бесплатно.
— И много даете?
— Ну все она хочет знать! Да зачем тебе — на том свете с Петром Петровичем поделиться, хе-хе? Могу и это сказать, если уж так приспичило…
Однако мне не пришлось выяснить размер «гонорара» нашего народного заступника. Дверь открылась, и Спиридон вместе с давешним парнем внесли в комнату деревянный ящик — в таких перевозят стекло и другие хрупкие вещи. Я сразу поняла, для чего, вернее, для кого предназначен этот ящик, и ноги у меня предательски задрожали.
Впрочем, этого уже никто не заметил — на меня не обращали внимания. Все действовали деловито, словно убивали людей каждый день (хотя, в сущности, почти так оно и было). Меня тщательно обыскали, изъяли все бумажки, которые я прихватила из кабинета. Затем в комнату вошли еще двое. Один держал в руках шприц.
