— Не спешите, Лена, — вступил в разговор Кирилл. Он щелкал колпачком шариковой ручки, и это выдавало — что? Его нервозность? Может, у него просто такая привычка? — Подумайте, это должно представлять для вас интерес. Вот вы недовольны окружающим, и хотели бы что-то изменить? Отлично. Вам предоставляется случай показать, на что вы способны. А способны вы на многое. Вы можете стать идеологом нового подхода к жизни. Вы мыслите и, что гораздо важнее, поступаете, не оглядываясь на авторитеты, исходя из собственных побуждений. И ваши действия, тоже естественно, притягивают людей. Вы магнит, настоящий магнит, назовите это каким угодно словом — пассионарий, харизматик, да хоть энергоноситель.
Елена фыркнула:
— Олигарх духа.
— Вот-вот. — обрадовался Кирилл, то ли не уловив иронии, то ли нарочно решив на ней не заостряться. — Смеетесь, а подумайте, кто вы сейчас и кем можете стать. Сейчас вы только материал для будущей Елены Птах. Это надо понять. И развить. Более того, правильно поставить. Все, чего вам не хватает, — так это достойной трибуны. Профессиональной работы с вами. Ваш потенциал нам ясен, наша заслуга в том, что мы первые вас открыли.
Неужели и впрямь все изменится? Благодаря вот этим двум людям. Им-то зачем? Елена еще готова поверить в Кирилла, но высокие мотивы Карины?
— Будем откровенны, наш интерес небескорыстен. — словно прочитал ее мысли Кирилл.
И снова его деловой тон резанул слух.
— То, с чем вы столкнулись в нашем лице — всего лишь «пиар». — произнесла сквозь дым сигареты Карина. — Я представляю пиар-агентство, которое, надеюсь, входит в тройку наиболее успешных в Москве. Мы отличаемся от других тем, что работаем на перспективы. Утром вручая деньги, мы не настаиваем на том, чтобы вечером получить стулья. Мы готовы подождать со стульями до завтра. Однако на этот раз у нас мало времени. Соглашайтесь. — ноздри Карины дрогнули.
И Елена, выхватив из общей картины эти нервные ноздри, вдруг поняла, что торопиться не следует.
— Жаль. — она нарочито неспешно поставила на блюдце чашечку.
Так биллиардист закатывает пробный шар, проверяя балансировку кия.
— Придется мне отказаться от ваших предложений, хотя, сознаюсь, они действительно очень заманчивы. — с сожалением произнесла Елена.
Шар был удачен.
Брови Кирилла взлетели. Он засмеялся одними глазами. Похоже, он понял ее. Ноздри Карины дрогнули вместе с губами:
— Почему?
— Потому что мне в любом случае необходимо время на размышление, а вы им не располагаете. — отрезала Елена, немного копируя манеру собеседницы: клин клином вышибают, Карину — Кариной.
— В тот вечер в галерее вам не понадобилось много времени на размышления. — Съязвила Карина.
— А мне и сейчас не нужно много.
— Сколько?
— Три дня. — Елена произнесла первое, что пришло ей в голову, стараясь только, чтобы ответ прозвучал уверенно.
Она разрезала пространство, как горячий нож — масло. Щеки ее горели. Удачей, избытком сил. Прохожие уступали дорогу, и позади Елены светлели лица. За ней словно тянулся шлейф энергии.
И вдруг, как это с ней бывало, настроение резко сменилось. Из-за одной мысли. Кирилл. Тот, кого она сдуру уже почти приняла за принца, оказался пиарщиком. Нет, она не так интересует его, как представлялось, — по-особому. Между ними ничего не будет. Она — материал. Он так сказал.
Фрай встретил ее бешеными прыжками. Елена взглядом обвела комнату. Нет, пора все-таки заканчивать с беспорядком. Кипы ненужных книг, писем, открыток, набросков, рисунков, эскизов, какие-то глупые рожицы, и просто глаза и губы на клочках бумаги. Начатые и неоконченные картины, полотна. И даже, прости Господи, один метровый холст. Хорошо, не триптих.
Ее художество обречено погибнуть в этих стенах. А вдруг нет? Сказали: ты завтра проснешься знаменитой. Разве это так уж невозможно?
Елена подошла к зеркалу и приняла приличествующую моменту позу скромного величия. Показала своему отражению язык и сказала:
— Не забывай, первым человеком, который свихнулся, вообразив себя Наполеоном, был Наполеон Бонапарт.
Отражение кивнуло с самым серьезным видом.
На пороге стоял Митя.
В переполохе последних дней она забыла, что в мире есть такой человек. Елена растерянно переставляла чашки на столе, ожидая, пока вскипит чайник, раскладывала по вазочкам вишневое варенье, а Митя рассуждал о каких-то не известных ей людях, о своем начальнике и сотрудниках. Митя работал неизвестно кем в конторе, которая занималась неизвестно чем, из его рассказов явствовало только, что фирма ничего не производит, ничего не продает, ничего не покупает, ни от кого не зависит и ничего не значит, а он сидел там с утра до вечера за компьютером и выстраивал шарики по пять штучек в ряд, после чего они исчезали, принося ему десять очков. Иногда он, впрочем, посвящал время уничтожению свирепых монстров, бродя по виртуальным коридорам весь окровавленный и до зубов вооруженный. Примерно такими же общественно полезными делами занимались и остальные работники предприятия, и как, за счет чего, а главное, зачем оно существовало и процветало, набирая специалистов на конкурсной основе, оставалось загадкой.
— Я понимаю, Леночка, ты меня не любишь. Никогда не любила. И вряд ли полюбишь. Так уж сложилось. Исторически, можно сказать. Но из-за этого ты меня недооцениваешь. И переоцениваешь себя.
Подавив вздох, она отвернулась к окну. Там с ветки на ветку карабкался драный кот с порочными глазами русалки.
— Митя, мы с тобой знакомы уже лет десять. — произнесла Елена с досадой. — Если я тебе нравлюсь, то почему все это время, вместо того, чтобы увлечь меня, поразить, свихнуть мое воображение какими-то поступками, словами, ты утюжишь мне нервы и разводишь домотканную психологию? И такая, видите ли, я, и разэтакая. Я же к тебе не лезу со своим психоанализом?
Митя потерянно молчал.
— Ладно, — сказала Елена. — Извини, не хотела.
Вместо ответа Митя внезапно стукнул кулаком по столу.
— Ты! Ты…
Он опрометью кинулся к дверям и выскочил в коридор. Она проводила его недоуменным взглядом. Экий отколол кунштюк. И чай не успел остыть.
С исчезновением Мити всякая память о нем испарилась.
— Здравствуйте, садитесь, — Елена Алексеевна вошла в класс. Как обычно, спокойной походкой.
Она всегда так входила, даже если опаздывала. Даже если до самой двери мчалась сломя голову. Не позволяла себе вносить в класс посторонние эмоции.
Ее ждут тридцать гавриков. Тридцать пар глаз. Но сегодня в классе что-то не то. Кто-то отводит взгляд, кто-то, напротив, уставился с вызовом.
Света Петракова. Закрыла лицо ладонями. Плечи подрагивают.
Елена обернулась на доску и увидела наспех накаляканую рожицу с косичками и надпись: «Петракова дура!»
Каждый раз что-нибудь да учудят. Словно специально, в качестве испытания для нее. И ты дергайся: как поступить? «Так, кто написал?!» — Грянуть с порога. Воззвать к совести, пристыдить? Потребовать у класса немедленной выдачи преступника? Прочитать отвлеченную лекцию о том, как легко словом можно поранить ближнего?
Еще раз обвела взглядом класс. Андрей Савченко хмуро глядит в окно. Костя Васильев схоронился за раскрытым учебником, судя по всему, доволен происходящим. Маша Шипова скривила губы. Сейчас встанет и расскажет учительнице, кто и почему. Только пожелай.
— Светлана, — Елена Алексеевна мягко обратилась к Петраковой, — я вижу, тебе сегодня признались в любви.
Света отняла руки от лица. Так и есть, глаза заплаканные. Но в них — вопрос.
— Это, конечно, не самый лучший способ объясниться любимой в нежных чувствах, — произнесла Елена Алексеевна в пространство. — Зато самый прямой. Для тех, кто понимает.
По классу прошел смешок. Ребята стали оборачиваться на Андрея. Савченко покраснел до корней волос, но он по-прежнему с преувеличенным вниманием изучает школьный двор.
— Если кто-то старается вас обидеть, это нередко значит: вы этому человеку глубоко небезразличны. — продолжала Елена Алексеевна.
— Ничего подобного, — выдавил побагровевший Савченко.
Класс засмеялся. Громче всех Костя. И Елена беззастенчиво перевела стрелки:
— Костя, а как ты поступаешь, когда тебе кто-то нравится?
— А он ее линейкой бьет, — подали голос с задних парт.
Посыпались варианты:
— Учебником.
— Портфелем по голове.
— Ребята, я же Костю спрашиваю.
Костя Васильев встал. Помедлил, как перед прыжком в воду. И оттолкнулся от воображаемого трамплина:
— Я ей мороженое покупаю!
Девчонки ахнули.
Елена Алексеевна кивнула. Подошла к доске и все стерла.
