Служба на Покров радостная. Воздух в храме наполнен хрустящей чистотой первого мороза – нет лучше времени, чтобы вымолить для себя вторую половину.
Благодать.
Когда певчие затянули «Величаем Тя, Пресвятая Дево, и чтим покров Твой честный», в храме возникло оживление: в руках молодых людей начали появляться приготовленные заранее белые платки, один за другим опускавшиеся на головы раскрасневшихся от трогательного волнения невест.
Утренние подозрения Маргариты оправдались. Одним из первых вперед протиснулся смущенный Разин и покрыл голову Дуси белым платком.
После службы на душе у Маргариты было радостно и спокойно. Она не заметила, как осталась одна в опустевшем храме. Ощущение внутреннего покоя было так желанно, что она боялась потерять его, выйдя на улицу. И лишь белый платок, опустившийся ей на голову, заставил ее обернуться.
Сзади стоял Иван Иноземцев. Он поцеловал ее, загадочно улыбнулся и, ничего не сказав, вышел из храма.
И зачем, собственно, что-то говорить, когда все и без того предельно ясно?
Глава одиннадцатая, в которой ничего не проясняется
Вон идет, вон идет,Рубашка голубеется.То ли любит, то ли нет,Не могу надеяться.
В этот день никакого продолжения не было, а утром следующего дня Маргарита уже ехала по делам вольногорской школы в Москву, где ей предстояло провести долгие две недели.
Время тянулось тоскливо и медленно. Часами она просиживала в чиновничьих кабинетах, добиваясь все новых согласований и разрешений для нестандартной вольногорской школы. А вечерами доставала аккуратно сложенный белый платок, пытаясь представить объяснение Иноземцева и постоянно бросая взгляд на телефон – в надежде, что он наконец-то позвонит. Несколько раз пыталась позвонить сама – увы, безрезультатно: абонент был недоступен. Ее опасения по поводу здоровья коварного Ивана тоже не оправдались. Каждый вечер на электронную почту приходили письма от отца, и он непременно упоминал своего «доброго друга» Ивана Григорьевича Иноземцева, который, судя по всему, был совершенно здоров.
Маргарита потратила немало душевных сил, чтобы прогнать прочь неприятные размышления о причинах этого затянувшегося, гнетущего молчания. Она пыталась отвлечь себя походами по московским магазинам, но себе ничего не покупала, посвящая все время приятным поискам правильной рубашки и правильного галстука для него – так, чтобы расцветка непременно подходила и к его глазам, и к ее любимым платьям.
По возвращении в Вольногоры Иноземцев был первым человеком, с которым она столкнулась на улице. Он поприветствовал ее не останавливаясь – не то чтобы сухо, но намеренно кратко. Поначалу она объяснила это его нежеланием выражать свои чувства прилюдно. Но и на следующий день ситуация повторилась вновь. От него не было ни звонков, ни электронных сообщений.
А тут новый удар как снег на голову: отец сказал, что Иван Григорьевич из-за загруженности не сможет больше брать у Маргариты уроков английского! Вот это новость так новость! И что это за загруженность такая? На курорте сезон почти что мертвый – отдыхающих по пальцам пересчитать. Иноземцев всегда казался ей человеком прямым, и вдруг начинает сочинять глупейшие отговорки, будто хочет избавиться от нее, как от надоедливой мухи. Нет, так в людях она еще никогда не ошибалась.
А что если ее оклеветали какие-нибудь «доброжелатели»? Такие людишки густо замешают ложь на правде, в красивую обертку завернут и так ославят, что и не отмоешься никогда.
Или же это происки Елизаветы Алексеевны? Если все дело в этом, то, быть может, оно и к лучшему. Пускай сейчас сожрет с потрохами, когда это еще не так больно.
Так больно или не так, но все же очень больно. И обидно тоже. Ведь поначалу ей показалось, что Иван не из флюгероподобных мужчин, которые способны разлюбить по родственному или дружескому совету. Пускай Иван Иноземцев внешне на каменную глыбу не был похож совершенно, но внутренне, как ей до сих пор казалось, он был именно такой несдвигаемой глыбой. Всего богатейшего воображения Маргариты категорически не хватало, чтобы представить те обстоятельства, которые могли бы превратить камень во флюгер.
Делать первый шаг и выяснить с ним отношения? Боже упаси! Изо всех сил старалась казаться беспечно-веселой. Пусть знает, что ее это никак не задевает. Нисколечко.
Но с каждым днем эти усилия давались все труднее.
Слава Богу, была школа. Единственное спасение. По расписанию уроки английского языка были всего три дня в неделю, но каждое утро Маргарита опрометью мчалась к ученикам, надеясь в заботах о них забыть о нем.
Ее любимец Петя чем-то напоминал ей его. Ей казалось, что в детстве он был именно таким: Петины каштановые волосы всегда были немного взлохмачены, категорически отказываясь подчиняться расческе, но главное – он смеялся совсем как Ваня. При виде мальчика сердце ее расцветало и в нем помаленьку начала укореняться мечта о маленьком ребенке – ребенке, обязательно похожем на Ивана, который в ее глазах вдруг стал исключительным красавцем.
Но перспективы осуществления этих планов становились все призрачнее.
Иноземцев по-прежнему старательно избегал ее. Если они случайно встречались на улице, он кратко приветствовал ее и сразу отворачивался. Маргарита вновь и вновь пыталась найти объяснение произошедшим переменам. Все впустую. Она не могла вспомнить в своих поступках или словах ничего, что могло бы обидеть Иноземцева. Увы, но вывод был очевиден. Из его поведения следовало, что весь его интерес полностью исчерпан.
С другой стороны, здесь явно было что-то не так. Вернее, что-то было не так с его взглядом. Хоть и старался он при случайной встрече сразу же отворотиться и не смотреть ей в глаза, но не могло же ей беспрестанно мерещиться одно и то же: всякий раз это был взгляд томящийся, страдающий. Она даже пару раз обернулась посмотреть, нет ли кого вокруг, на нее ли он, собственно, взирает, ибо этот взгляд решительно конфликтовал с безразличным поведением Ивана. А что если он опять воспылал к служительнице Мельпомены? Тогда зачем кидает такие взгляды? Не может же он быть столь искусным притворщиком. Будучи не в силах уразуметь, что же с ним на самом деле происходит, задалась целью выкинуть Ивана из головы. Раз и навсегда. Не оставляя путей к отступлению.
Но это оказалось не так-то просто.
В городе, как нарочно, любой разговор, даже самый пустяшный, какими-то неведомыми путями натыкался на вездесущего Ивана Григорьевича. Отец тоже частенько поминал его, и всякий раз с вымеренной дозой подобострастия, будто Иноземцев где-то притаился и подслушивает.
