Было около шести часов, и рабочие, один за другим, расходились по домам. Последним ушел сутулый подслеповатый парень лет девятнадцати, у которого то и дело широко раскрывался рот, — очевидно потому, что его ничто не поддерживало, так как подбородка у парня не было. Хенчард громко окликнул его, когда он уже вышел за ворота:
— Эй, Эйбл Уиттл… сюда!
Уиттл повернулся и подбежал к хозяину.
— Да, сэр! — задыхаясь, пробормотал он умоляющим тоном, словно уже знал, что будет дальше.
— Повторяю, завтра утром приходи вовремя. Ты сам видишь, что тебе нужно делать, ты слышал мои приказания, так знай: опозданий я больше не потерплю.
— Да, сэр!
Эйбл Уиттл ушел, ушли и Хенчард с Доналдом, и Элизабет-Джейн больше не видела их.
Надо сказать, что Хенчард сделал выговор Уиттлу не без оснований. У «бедняги Эйбла», как все его называли, была одна застарелая привычка: он не мог не проспать и постоянно опаздывал на работу. Он всей душой желал приходить как можно раньше, но если его товарищи забывали дернуть за веревку, которой он на ночь обвязывал себе большой палец на ноге, опуская другой конец за окно, то его желание не исполнялось: он опаздывал.
Нередко он работал помощником на взвешивании сена или у крана, поднимавшего мешки, или же его вместе с другими рабочими посылали в деревню вывозить закупленные там стога, и, конечно, недостаток Эйбла причинял всем большие неудобства. За последнюю неделю он дважды заставлял ждать себя утром почти час; этим и объяснялась угроза Хенчарда. Завтрашний день должен был показать, подействовала она на парня или нет.
Пробило шесть часов, но Уиттл не показывался. В половине седьмого Хенчард вошел во двор; лошади были впряжены в повозку, на которой должен был ехать Эйбл, и возчик ждал его уже двадцать минут. Хенчард выругался; в эту минуту прибежал Уиттл, еле переводя дух, хозяин накинулся на него и заявил, что это последний раз: если Эйбл опять опоздает, Хенчард клянется, что сам пойдет стаскивать его с койки.
— Что-то со мной неладно, ваша милость! — отозвался на это Эйбл. — Особенно в нутре, потому что не успею я сотворить коротенькую молитву, как мои бедные тупые мозги деревенеют, словно чурки. Да… И это у меня началось с тех пор, как я стал подрастать, перед тем как мне полное жалованье положили, и хоть я и лежу в постели, а никакого удовольствия от этого не получаю: только лягу — уже засыпаю, только проснусь — вставать надо. Я от этого весь извелся, хозяин, но ничего не могу с собой поделать. Вот, например, вчера вечером, я перед сном съел только ломтик сыра и…
— Молчать! — взревел Хенчард. — Завтра повозки выедут в четыре, и если тебя здесь не окажется, берегись! Я сам буду умерщвлять твою плоть!
— Но позвольте мне объяснить, ваша милость…
Хенчард повернулся и ушел.
— Сам же спрашивал меня и допрашивал, а сам и слушать меня не стал, — проговорил Эйбл, обращаясь ко всему двору вообще. — Нынче я всю ночь буду дергаться не хуже минутной стрелки, так я его боюсь!
На следующий день повозкам предстояло отправиться в дальний путь, в Блекмурскую долину, и в четыре часа утра по двору уже ходили люди с фонарями в руках. Но Эйбла не было. Прежде чем рабочие догадались сбегать и разбудить его, Хенчард вошел через садовую калитку.
— Где Эйбл Уиттл? Значит, не пришел, несмотря на все, что я говорил? Ну, клянусь дедами и прадедами, я сдержу свое слово… иначе его не проймешь! Пойду к нему.
Хенчард ушел со двора и вскоре уже стоял в жилище Эйбла — убогом домишке на Задней улице, дверь которого никогда не запиралась, потому что обитателям его нечего было терять. Подойдя к койке Уиттла, Хенчард крикнул так громко, что Эйбл мгновенно проснулся и, увидев стоящего над койкой хозяина, судорожно заметался, хватая что попадалось под руку, но только не свою одежду.
— Долой с койки и марш в амбар, а не то сегодня же духу твоего у меня не будет! Это тебе наука. Марш! Беги без штанов!
Несчастный Уиттл накинул на плечи куртку и уже на последней ступеньке лестницы как-то ухитрился натянуть на ноги сапоги, а Хенчард нахлобучил ему шляпу на голову. И вот Уиттл уже семенил по Задней улице, а Хенчард с суровым лицом шагал за ним следом.
В это время Фарфрэ, узнав, что Хенчарда нет дома, вышел из задних ворот и заметил что-то белое, трепещущее в предрассветном сумраке; вскоре он различил, что это подол рубахи Эйбла, торчащий из-под куртки.
— Господи, твоя воля, что это такое? — проговорил Фарфрэ, входя во двор вслед за Эйблом; Хенчард немного отстал от него.
— Видите ли, мистер Фарфрэ, — невнятно забормотал Эйбл с покорной, перепуганной улыбкой, — он сказал, что будет умерщвлять мою плоть, если я не встану пораньше, и вот он теперь за это принялся! Видите ли, тут уж ничего не поделаешь, мистер Фарфрэ, все выходит как-то по-чудному!.. Да… Вот и придется мне ехать в Блекмурскую долину полуголым, раз уж он так приказывает; но потом я на себя руки наложу! Не стерпеть мне такого позора: ведь женщины всю дорогу будут глазеть из окон на мое бесчестье, издеваться надо мной будут — мужчина без штанов! Понимаете, каково мне все это переносить, мистер Фарфрэ, и какие погибельные мысли мне в голову лезут. Да… я что-нибудь над собой сделаю… чему быть, того не миновать!
— Ступай домой, надень штаны и приходи на работу в приличном виде! Если не пойдешь, тебе не сдобровать!
— Не смею! Мистер Хенчард сказал…
— Плевать мне на то, что сказал мистер Хенчард или кто другой! Это же черт знает что такое. Сию минуту ступай домой и оденься, Уиттл.
— Э, нет, погодите! — проговорил Хенчард, подойдя к ним сзади. — Кто отсылает его домой?
Все рабочие посмотрели на Фарфрэ.
— Я, — сказал Доналд. — По-моему, шутка зашла слишком далеко.
— А по-моему, нет! Полезай в повозку, Уиттл!
— Нет, не полезет, пока я здесь управляющий, — сказал Фарфрэ. — Или он отправится домой, или я навсегда уйду с этого двора.
Хенчард побагровел и строго взглянул на него. С минуту он молчал, глядя в глаза шотландцу. Доналд решил пойти ему навстречу, заметив, что он уже начинает раскаиваться.
— Слушайте, — проговорил Доналд спокойно, — нельзя же так поступать человеку вашего звания, сэр! Это тиранство, и оно не достойно вас.
— Вовсе не тиранство, — буркнул Хенчард, как надувшийся мальчишка. — Проучить его надо, чтоб зарубил себе на носу! — немного помолчав, он проговорил тоном глубоко обиженного человека: — Почему вы так говорите со мной в их присутствии, Фарфрэ? Могли бы подождать, пока мы останемся одни. Впрочем… я знаю почему! Я посвятил вас в тайну своей жизни — дурак этакий! — и вы теперь этим пользуетесь мне во вред.
— Нет, я позабыл об этом, — отозвался Доналд просто.
Хенчард опустил глаза и, не сказав ни слова, ушел. В этот день Фарфрэ узнал от рабочих, что Хенчард всю зиму посылал старухе матери Эйбла уголь и нюхательный табак, и это уменьшило его неприязнь к хозяину. Но Хенчард был все так нее хмур и молчалив, а когда один рабочий спросил, надо ли поднять овес на верхний этаж зернохранилища, Хенчард коротко ответил:
— Спросите мистера Фарфрэ. Он здесь хозяин!
По существу так оно и было; тут уж сомневаться не приходилось. Хенчард, некогда самый уважаемый человек в своей среде, теперь потерял долю былого уважения. Как-то раз дочери одного дарноверского фермера после смерти отца пожелали узнать, сколько стоит их стог сена, и отправили к мистеру Фарфрэ посланца с просьбой произвести оценку. Посланец — маленький мальчик— встретил во дворе не Фарфрэ, а Хенчарда.
— Хорошо, я приду, — сказал Хенчард.
— Скажите, пожалуйста, а что мистер Фарфрэ придет? — спросил мальчик.
— Я сам иду в ту сторону… Почему нужен именно мистер Фарфрэ? — осведомился Хенчард, задумчиво глядя на мальчика. — Почему люди всегда зовут мистера Фарфрэ?
— Должно быть, потому что он им очень нравится… так они говорят.
— Ага… понимаю… значит, вот что они говорят… а? Он им нравится, потому что он умнее мистера Хенчарда и больше знает. Словом, мистер Хенчард ему в подметки не годится, а?
— Да… именно так, сэр… это тоже говорят.
— Так, значит, говорят еще что-то? Да, разумеется! Что же именно? Ну-ка, скажи, и вот тебе шесть пенсов на гостинцы.
— Говорят, что у него, мол, характер лучше, а Хенчард в сравнении с ним дурак, говорят. А когда наши женщины шли домой, они говорили: «Золотой парень… мягкий, как воск… лучше его нету… этакого бы конька да в мою конюшню». И еще говорят: «Из них двоих он куда больше входит в положение, вот бы ему быть хозяином вместо Хенчарда», говорят.
— Глупости болтают! — отозвался Хенчард, стараясь скрыть недовольство. — Ну, можешь идти. А сено оценивать приду я, слышишь?.. Я.
Мальчик ушел, а Хенчард пробормотал:
— Желают, чтобы он был здесь хозяином… еще чего захотели!
