Вывод неутешительный: ситуация в сравнении с летом — осенью 1941 года мало изменилась. Еще тогда он и его сотрудники отметили: «Крайне медленная, вяло организованная эвакуация… И когда спохватились, настоящей твердой службы по эвакуации не было создано… Надежда существовала, что фронт будет прорван… Потому даже в октябре, ноябре не были подготовлены эвакопункты. Не был подготовлен транспорт для эвакуации. Не думали, чтобы сохранить подводников, машинистов, шоферов и т. д. Не готовились всерьез…»[154] Это — нелицеприятная оценка всей партийно-хозяйственной верхушки города, и в том числе Жданова.
Блокаду Ленинграда Косыгин воспринимал через цифры и факты, имена и действия. Ресурсы на предприятиях, количество необходимых продуктов, число жертв и эвакуируемых и прочее, прочее, прочее…
Сумел уговорить Л. П. Берию прислать в Ленинград сотрудников НКВД из тыловых областей, чтобы сменить ленинградских милиционеров, «валившихся с ног» от голода.
Он не оставил ни строчки о блокадном городе, за исключением совершенно «казенного» предисловия к сборнику 1968 года — воспоминаниям блокадников. Жизненный — в прямом и переносном смысле — эпизод с его участием описал помощник А. С. Болдырев.
По занесенной снегом пустынной улице двое мальчиков лет 11–12 тянули санки, на которых лежал умерший — еще один парнишка — друг их или сосед по школьной парте. Картина типичная для тех дней и мало кого из ленинградцев удивлявшая. Так свозили покойников по всему городу.
Что-то заставило Косыгина остановить автомобиль у этой горестной процессии. Он поинтересовался у ребят, кого они везут хоронить. Те не успели ответить, как Алексей Николаевич заметил, что у мальчика, лежащего на санках, дрогнуло веко. Может быть, в эти последние мгновения уходящей из него жизни сквозь забытье он услышал голос, похожий на отцовский? Косыгин взял ребенка на руки, тот стал приходить в себя. Косыгин распорядился, чтобы мальчика отогрели, покормили, а затем эвакуировали из Ленинграда[155].
После войны, как ни расспрашивали Алексея Николаевича об этом случае, рассчитывая получить подтверждение или опровержение, он «не мог его вспомнить» — или, скорее, не хотел вспоминать[156]. Может быть, считал, что «миссия государственного деятеля» — организовать спасение всех, а не каждого поодиночке?
От помощников Косыгин получал информацию о производственных ресурсах, оборудовании, приборах, запасах крайне необходимых на «Большой земле» цветных металлов. Алексей Николаевич распорядился в кратчайшие сроки подготовить перечень материалов и оборудования, которые можно вывезти из Ленинграда без ущерба военно-промышленному комплексу города.
Позже он с горечью признавал необходимость «выбирать» — кого или что вывозить: «И людей вывозили, и оборудование. Одновременно… Так и решали, и то, и другое. А как тут еще можно выбирать? — Но приходилось выбирать…»[157]
21 января 1942 года на заседании Военного совета Ленинградского фронта и Ленинграда обсуждался вопрос о массовой эвакуации жителей города и раненых из госпиталей. После окончания заседания Косыгин по прямому проводу связался со Сталиным и доложил ему о планируемых мероприятиях. 22 января ГКО выпустил постановление об эвакуации из Ленинграда не менее 500 тысяч человек.
Начинать надо было с коммуникаций. Путь был один — через Ладожское озеро. К нему от Ленинграда вела Ириновская железнодорожная ветка. На станции Борисова Грива, что примерно в десяти километрах от озера, решено было создать основной пункт эвакуации населения. Для транспортировки от станции к берегу туда стянули все городские автобусы. Параллельно осуществлялся и ремонт железнодорожной ветки — подымалась насыпь, менялись шпалы, проверялся крепеж рельсов. Уже 22 января к Борисовой Гриве двинулись первые поезда, к началу февраля из Ленинграда отходило два, в марте — до пяти составов. По распоряжению Косыгина паровозные бригады формировались из железнодорожников Ярославской и Горьковской областей — более готовых к нагрузкам, чем ослабевшие от голода ленинградцы.
За блокадным кольцом 20 февраля 1942 года открыли движение по железнодорожной ветке от станции Войбокало до поселка Кабона. Это позволило сократить пробег машин и оживило сообщение блокадного города с «Большой землей».
Три-четыре раза в неделю Косыгин приезжал на станцию Борисова Грива. Объезжал все эвакопункты, проверяя, как они готовы к приемке и отправке людей и грузов, как осуществляется подготовка пунктов ремонта автомобильной техники и противовоздушной обороны. Часто видели Косыгина на важнейшем узле всей эвакосистемы, станции Жихарево, в пунктах за блокадным кольцом — на восточном берегу Ладожского озера.
Казалось, он никогда не уставал и не чувствовал тягот. А. С. Болдырев вспоминал:
«Как-то он остался ночевать в Жихарево. Поздно вечером… собрались спать. Небольшого роста Карпов [помощник Косыгина, с которым в 1941-м были в Харькове. — В. Т.] улегся на короткую кровать, Алексей Николаевич — на обычную. Пока он раздевался, я вышел в коридорчик и вернулся с двумя полушубками, которые начал раскладывать на полу. Алексей Николаевич, приподнявшись, некоторое время смотрел на мои приготовления, а затем тоном, не терпящим возражения, сказал:
— Вы что это надумали? На полу дует, кровать у меня широкая — марш ко мне…
Я начал было отговариваться, но он решительно подвинулся к стене, положил рядом со своей подушкой вторую, и я бочком примостился рядом»[158].
Косыгин решительно взялся за увеличение выпуска продукции на крупнейших ленинградских заводах. Предложил сконцентрировать производство на предприятиях с наибольшим количеством исправного оборудования, а также определять номенклатуру выпускаемых изделий для каждого завода отдельно. Благодаря этому удалось «расконсервировать» и перевести на выпуск военной продукции около 200 предприятий города, остановив 76 заводов и фабрик[159].
С докладом Сталину о ситуации в Ленинграде Косыгин прибыл в Москву 26 февраля. Докладывал 25 минут в присутствии В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, Л. П. Берии, А. И. Микояна, Л. М. Кагановича и Н. А. Вознесенского[160]. Сталина интересовало, как спасать город, устоявший осенью 1941-го под ударами немецких войск, от голода и холода? И как город может помочь стране? Насколько можно рассчитывать на ледовую «Дорогу жизни»?
Военно-автомобильная дорога (ВАД) № 101 — огромный и сложный механизм, где было задействовано около 20 тысяч военнослужащих и гражданских лиц, почти 3800 грузовых машин, автобусов, тракторов. Развернуты были три полевых госпиталя, пять эвакогоспиталей, эвакоприемники, пункты противовоздушной обороны, связи и прочее.
Нагрузки на Октябрьскую железную дорогу, связывающую Ленинград, а после его полной блокады — и восточное побережье Ладожского озера с центральными районами страны, и в первую очередь с Москвой, возросли в несколько раз. В феврале 1942 года к Ладожскому побережью было проведено 524, в марте — 927, в первой половине апреля 520 железнодорожных вагонов со всевозможными грузами[161], в первую очередь с продовольствием и медикаментами; в обратном направлении в этих же вагонах вывозили эвакуируемых и оборудование.
В феврале — марте — начале апреля 1942 года по «Дороге жизни» было эвакуировано 502 тысячи ленинградцев, а в город доставлено более 290 тысяч тонн различных грузов, в первую очередь — продовольствия. Это позволило уже с февраля 1942 года восстановить нормы выдачи продовольствия, действовавшие до 12 сентября 1941 года.
