— Скажи, Клим, откуда у тебя это свойство предугадывать угрозу? Это касается только твоей жизни, или тебе удается отвести беду и от других людей?
Клим задумался.
— Мой прадед, говорят, был северным знахарем и умел многое, о чем я и понятия не имею. Однако кое-что, видимо, передалось.
Костя пришел в возбуждение.
— Так-так-так! Значит, все идет из глубины веков и передается по роду. — Он потер руки. — Для исторического фильма серии на три-четыре материала хватит. О, там можно многое показать, и все наше, русское. Хроники поднять, летописи, предания. И вывести на современность. Да, именно! ...А скажи, когда это случилось в последний раз? Ведь оно же работает, это свойство!
Клима не слишком привлекали эти расспросы, а режиссерская кухня так просто раздражала, но он понял, что для Ирины это находка, что она будет играть в этом фильме, и потому нехотя продолжил:
— В последний раз меня за это чуть не убили. В поезде, уже в пределах Подмосковья. Я помню разлив реки и старую колокольню на берегу. Как обычно, послышался знакомый звук, вроде пересыпающихся железных опилок, и я ощутил впереди, прямо на рельсах, нечто родное, близкое. Кто это был, не ведаю, но действовать следовало незамедлительно!
— Как? — напрягся Костя, словно это он сам был сейчас и в поезде, и на рельсах.
Клим усмехнулся.
— Остановить поезд, который шел в это время по арочному длинному мосту. Это было, конечно, безумие — тормозить состав в таком месте, но меня словно силой вынесло из купе в коридор к стоп-крану. Все решили, что это припадок помешательства. Пассажиры сбили меня с ног, и я, придавленный к полу их телами, успел крикнуть, послать наудачу, в никуда зов о помощи. Локомотив-то ведь тоже ревел так, словно предупреждал кого-то.
Он замолчал, удивленный устремленными на него глазами Ирины. В них было нечто необъяснимое.
— Ну?! — нетерпеливо воскликнул Костя.
— Что-то мне удалось, — ответил Клим, раздумывая над ее взглядом. — Стало легко, словно угрозу ту сдуло, будто пушинку.
Стиснув руки, Ирина выбежала из комнаты. В коридоре, уткнувшись лицом в вешалку, она затихла, не шевелясь. Мужчины замерли, понимая, что происходит нечто такое, во что нельзя, невозможно вмешиваться.
Через несколько минут Клим все же вышел к ней в коридор. Она плакала, но это были слезы облегчения, освобождения.
— Что, родная?
Она прижалась к нему.
— Я расскажу сама. Идем. Слушайте, как все это было с другой стороны. С моей.
Предысторию своего появления на рельсах она поведала буднично, потому что Виталия для нее давным-давно не существовало. Но шелковистый отблеск стали, рыжие шпалы, между которыми покачивались от ветра желтые мелкие цветочки, возникли перед глазами слушателей, как на картинке. И два блика. Их предложения, ее выбор.
— «Жить, жить, жить», — говорил второй, и я вдруг увидела дочь с ребенком на руках. Клим, она была в том же халатике, что и сейчас, и за ее спиной на стене висели две тарелочки. Я все это увидела сегодня наяву, когда была у Киски, — халатик, дочь с ребенком и две тарелочки. Клим! А ведь ты не мог этого знать, тебя еще и в Москве не было!
— Да, тарелочки мне Гриша подарил, это было месяца через три. Так вот где мы встречались! А я-то не мог вспомнить...
Не в силах совладать с собою, вскочил и забегал по комнате Костя.
— Ребята! Необыкновенно! А скажи, Ирина, этот Виталий — не тот ли хмырь, которого ты отшила в день премьеры? Класс! Тогда я тебя и заметил.
— Да, он несчастный человек, — тихо сказала она. — Зачем-то попался на моем пути...
— Как зачем? Чтобы ты решила проблему, может быть, всего своего рода, прошла это чистилище и родилась вновь. А Клим открыл в себе новые способности. Все связано. Что ты ему сказала?
— Не помню. Что-то разочаровывающее.
— Настолько, что сник, как мокрая курица.
— Жалкий человек. — Ирина вздохнула.
— Не скажи. А вдруг после той встречи он тоже переменился, может, что-то повернулось в нем и судьба его не так уж горестна? Вы, я смотрю, сказки творите наяву, дорогие мои ребята! Потому я к вам и привязался.
Косте не сиделось, в его воображении уже возникал новый фильм. Он вскочил, забегал по комнате.
— А скажи-ка, та колокольня, что вы видели оба, ведь она должна существовать? Колокольни же не горят. И прудок возле нее.
— Ах, давно это было, Костя. Киска выросла. В Святые ключи мы больше не ездили.
— Святые ключи... — восхищенно произнес Костя. — Как хотите, ребята, но мы должны повидать то место. Подумать только! Богатейшая натура. Поехали? Завтра же, в субботу. А?
Клим помолчал. Потом посмотрел на жену.
— Тебе не будет тяжело вновь оказаться там?
— Не знаю, милый. Можно съездить.
Наутро они тронулись в путь. Клим вел «Мерседес» с мягкой уверенностью хорошего водителя. Светило неяркое октябрьское солнце, похрустывали прозрачным ледком редкие лужицы на шоссе, предмет особенного внимания человека за рулем.
Вот осталась позади Москва, потянулись поредевшие леса. А ведь еще совсем недавно все вокруг веселило глаз желтой, красной и зеленой листвой.
— Клим, — вернулся ко вчерашнему разговору Костя, — а скажи, этот калоритный босс... Как сложились ваши дальнейшие отношения?
Наступило молчание.
Климу не хотелось рассказывать при Ирине, как его встречали у подъезда, уже возле ее дома, черноволосые мальчики с требованием открыть им доступ к документам по провозке грузов из зарубежья в Москву на сухогрузах типа река-море, как прижимали к обочине машину, как вызывал его начальник по ложным доносам, будто он, Клим Ковалев, ведет запрещенные игры с таможней. Все было. Сейчас это в прошлом.
— С боссом просто так не расстанешься, — усмехнулся он. — Его ребята крутят свои дела помимо меня, хотя при встречах раскланиваются, как джентльмены.
Костя понял мгновенно. Кивнул и замолчал. Но видно было по сведенным бровям, что воображение его работает на всю катушку. Художник!
Наконец показались колокольня, и мост, и насыпь. Все то, да не то! Над старой колокольней блестел на солнце красной медью купол с золотым крестом в навершии. Возле стоял невысокий, тоже восстановленный храм с характерными оконцами, крыльцом и массивной, с накладками дверью.
Вокруг пруда уже не теснились в беспорядке старые ивы, их не было вообще. Зато сам прудик был вычищен до прозрачной, как стеклышко, воды, уже со льдинками, а к его середине, там, где взрывали песчаное, присыпанное цветным гравием дно холодные глубинные родники, вел деревянный, крепкий, украшенный резьбой низкий мосток.
Они вошли внутрь храма. Скромное убранство сельской церкви, деревянные полы из широких досок, горящие лампадки под образами. Службы в этот час не было, но из-за перегородки к ним вышел молодой батюшка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
