— Я? — беспомощно отозвалась та. — Почему?
— Потому что ты тоже выходила в вестибюль. Как раз перед самым концом, у Вадьки еще кончилась пленка в кассетнике…
Похоже, Лера просто заболевала, если случайно выпадала из центра всеобщего внимания.
— Не выдумывай, — слабо запротестовала Валя.
— Я выдумываю?! Да вы с Келли в дверях чуть лбами не стукнулись!
— Валюша, — умоляюще проговорила Майя.
Та смутилась еще больше.
— Тетя Джейн, я не уверена. Ну, мне действительно показалось, будто у лестницы мелькнуло что-то красное…
— Как язычок пламени?
— Нет, не такое яркое. Не алое, понимаете?
Что-то красное… Красная шуба, красный мешок с подарками — как преддверие пожара, в котором чуть не сгорел Роман. Красные брызги крови на полу в коридоре, красное пятно на линолеуме, мозги и кровь…
— Где вы были после того, как вышли из актового зала? — жестко спросил Колчин, стоя в наэлектризованной толпе. — Ваша машина, гражданин Гоц, в двадцать два сорок еще стояла на стоянке возле черного хода.
Он сделал паузу и добавил:
— Вы можете превратиться в основного подозреваемого, Василий Евгеньевич. Подумайте.
Тот упрямо молчал, отвернувшись к стене.
— Хорошо, — наконец сдался следователь. — Попрошу внимания. Сейчас в присутствии понятых несовершеннолетнему Григорию Кузнецову будут предъявлены несколько человек, одетых в карнавальные костюмы. Они по очереди поднимутся по лестнице на второй этаж, то есть воспроизведут действия подозреваемого…
На что он надеется, подумала Майя почти с ужасом, внезапно очутившись внутри некоего театра абсурда, недалеко от сцены: возможно ли узнать человека со спины, в длиннополой шубе, которого видел два дня назад, всего несколько долей секунды, в полумраке…
«Но я-то узнала! В тот самый вечер, сидя в коридоре на подоконнике, увидев его в совершенно другом ракурсе и в другой одежде (кашемировом, отнюдь не карнавальном пальто нараспашку и белом шарфе — классический „прикид" преуспевающего мена)».
— Геннадий, давай сюда статистов, — распорядился Колчин с видом заправского режиссера.
— У нас всего один костюм…
— Значит, будут по очереди переодеваться за сценой.
…Дед Мороз номер один был похож на загримированного Гоца, как две капли воды, но — Майя увидела это сразу — ходил совершенно иначе: немного косолапя и наклонив голову вперед, как это часто делают люди плотной комплекции. Он поднялся по ступенькам наверх, охранник Андрей, повинуясь знаку следователя, уронил многострадальную книгу на пол и вскочил со стула…
Колчин вопросительно взглянул на Гришу.
— Ну, что скажешь? Похоже?
— Ага, — солидно кивнул тот. — Только не очень.
— То есть этого Деда Мороза ты не узнаешь? — Колчин удовлетворенно кивнул. — Что ж, давайте следующего. Ребята, займите свои места еще раз.
— Кадр пять, дубль два, — дурашливо прокомментировал кто-то из задних рядов (Майя пригляделась: ага, девица-десятиклассница нагло-циничного облика, раскрашенная, как индеец на тропе войны, в короткой норковой шубке и с распущенными волосами). — А гонорар нам выплатят?
— Держи карман шире.
— Как это «держи карман»? Это что же, я тут должна за бесплатно… Ай!!!
«Ай!» она сказала потому, что Майя, преисполнившись ледяной ярости, молча снялась с места, рассекла толпу, точно нож — подтаявшее масло, и отвесила девице тяжелый подзатыльник. Та изумленно вскинула выщипанные брови, округлила рот, готовясь немедленно вступить в дискуссию, но Майя опередила.
— Тихо, — прошипела она, глядя девице в лицо. — Ти-хо, поняла? Свои идиотские реплики засунь себе… Иначе огребешь у меня статью, как два пальца об асфальт. Я доступно излагаю?
— Доступно, — икнула девица. — А за что статью?
— За оказание сопротивления следственным действиям, — рыкнула Майя, нимало не смутившись безграмотности собственной формулировки.
— Вы разве… тоже из милиции?
— Из ФСБ, — веско пояснила она.
Эта грубая инсинуация произвела фурор. Разговоры вокруг мгновенно смолкли, все посмотрели на Майю уважительно и слегка испуганно. Кто-то из ребят даже застегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Майя встретилась взглядом с Колчиным — тот улыбнулся уголками губ: браво, Киса, далеко пойдете, коли вовремя не остановить…
— Ладно, — сказал следователь уже в полной тишине. — Начнем сначала, по моей команде…
Однако второго Деда Мороза ждала та же участь. У него была не та пластика и не та посадка головы («Не зря я пять лет пахала в спортзале, — мелькнула у Майи горделивая мысль, — уж что-что, а движения человека я научилась „срисовывать" влет»).
— Бесполезно, — сквозь зубы произнес Сева Бродников. — Или этот пацаненок все выдумал, или его запугали до полусмерти.
Майя посмотрела на Гришу с изрядным сомнением. Странная улыбка промелькнула и исчезла (уж не привиделось ли, появилась мысль, — все эти полутемные коридоры, маски, фигуры в гротескных костюмах, трупы и пожары… Немудрено, если будет чудиться бог знает что). Теперь Гриша смотрел внимательно и отрешенно, как тогда, в магазине. Майя машинально перевела взгляд на Анжелику…
И замерла, увидев перед собой… Нет, не лицо. Это нельзя было назвать лицом — тем более детским. Мертвенная кожа, без движения, без жизни, напоминала жутковатую маску. Черные глаза с расширенными зрачками смотрели на плакат с драконом и Снегурочкой — будто увидели привидение. Но вот взгляд скользнул ниже — там, где у зеркала стояла Лера Кузнецова, грубовато-изящная рокерша в неизменной черной коже («Вы едва не столкнулись лбами в дверях…»). Столкнулись — стало быть, Валя направлялась из зала в вестибюль, а Келли — наоборот…
Она едва не вскрикнула от неожиданной догадки, но тут Дед Мороз № 3, взошедший на ненавистную лестницу, как на эшафот, сорвал фальшивую бороду и с ненавистью швырнул ее на ступени.
— Это вы подстроили всю эту мерзость, — прошипел он, указав на Севу Бродникова. — Как же я раньше не понял…
— Что вы себе позволяете? — отшатнулся тот. Но Гоца было не остановить.
— Вы решили столкнуть меня с дороги, да? Наняли громилу, который устроил пожар и ухайдакал охранника, — и все ради того, чтобы сделать из меня преступника?! — Он похлопал красными рукавицами. — Браво, я польщен. С Клинтоном обошлись и то проще: подсунули в кровать Монику Левински — и вся недолга.
— У вас белая горячка, уважаемый, — высокомерно произнес Сева, придя в себя. — Учтите, я подам на вас в суд за клевету.
— Руки коротки, — огрызнулся директор.
— Гражданин Гоц, — сказал Колчин тихим голосом, и оба кандидата разом смолкли, будто кто-то отключил фонограмму. — Я спрашиваю в последний раз: что вы делали и где находились с половины одиннадцатого до одиннадцати вечера, то есть с того момента, как вышли за кулисы?
На школьного директора было жалко смотреть. Лицо его покраснело, став одного тона с карнавальным нарядом, дурацкая шапка с белой оторочкой съехала набок…
— Вы за это ответите, — прохрипел он, тыча пальцем в грудь Колчина. — Вас купили на корню мои противники… Ну да ничего, сейчас не те времена!
Майя не выдержала и фыркнула. Вся эта сцена слишком напоминала дешевый фарс, который ежедневно разыгрывали члены парламента перед телевизионными камерами. Теперь, без накладной бороды и в распахнутой выцветшей шубе («Что-то красное, но не яркое, не алое, понимаете?»), школьный директор был похож не на Деда Мороза, а на киношного председателя сельсовета, в которого недобитые кулаки целились из своих обрезов.
— Вы сознаете, что своими действиями препятствуете следствию? — спросил Николай Николаевич. — Я вынужден задержать вас, гражданин Гоц.
— Вот как? — с иронией осведомился тот. — На каких хреновых основаниях, позвольте спросить? Меня опознали или что?
— Да он же нарочно, — презрительно сказал Сева Бродников. — Он нарочно снял бороду и повернулся лицом, разве непонятно?
Понятно, ответили вмиг углубившиеся морщины на лице Колчина. Еще как понятно: следственный эксперимент, чуть ли не единственная призрачная надежда на сегодняшний день, накрылся медным тазом, драгоценное время упущено, главный свидетель оказался липовым…
— Довольны? — буркнул он, подойдя к Майе.
— Что с ним будет? — спросила она.
— С кем? А, с Гоцем… Собственно, ничего.
— Как? — возмутилась она.
— Вот так. Доказать умышленный характер его действий невозможно. Ну, повел себя по-идиотски, ну, снял бороду — «извините, гражданин судья (если дело еще дойдет до суда), нервы расшатались на этой лошадиной работе. Убийство, нелепое подозрение, а тут еще выборы на носу…» Конечно, я могу задержать его на сорок восемь часов. И попытаться накопать что-нибудь за это время: еще раз расспросить школьников насчет «Волги» на заднем дворе, обследовать посох (его, правда, уже обследовали вдоль и поперек, но чем черт не шутит)… А главное — необходим хоть какой-то мотив…
