— Мотив убийства?
— Нет, Майя Аркадьевна, мотив поджога. Мы с вами зациклились на убийстве охранника — так сказать, поставили телегу впереди лошади. И прошли мимо того, что бросалось в глаза. Безрукова ударили палкой — возможно, тем, что попалось под руку, в порыве ярости, или страха, или безумия… То есть налицо убийство спонтанное, без подготовки. Охранник погиб потому, что оказался (ваше собственное выражение) в плохом месте и в плохое время. А вот поджог — другое дело, к нему преступник явно готовился. — Колчин вытащил сигарету, плебейский «Космос», чиркнул спичкой и безалаберно бросил ее на пол. — Он загодя, еще дома (или в ином месте), смешал спирт и бензин в нужных пропорциях, наполнил шприц, насадил иглу… Он все рассчитал верно: огни, толпы народа (четыре десятых и четыре одиннадцатых класса), все в костюмах и масках, никто друг друга не узнает…
— Так уж и не узнает!
— Во всяком случае, не сразу.
У Майи вдруг сжалось сердце.
— Он что, хотел сжечь Романа? — прошептала она. Колчин покачал головой:
— Нет, нет, опять вы совершаете ту же ошибку. Пусть убийце было известно (к примеру, от кого-то из Бродниковых), что Роман пригласил вас на школьный вечер и вы согласились. Но как он мог предположить, что вы запрете своего друга в музее (милая шалость, нечего сказать), а сами побежите в «историчку» любоваться луной? — Он усмехнулся. — Небось, пили ликер и сочиняли стихи, а? «Бледные звезды плачут в ночном небе, словно трава росой на рассвете…»
— Я не сочиняю стихов, — мрачно ответила Майя. — У меня идиосинкразия к рифме. Значит, по-вашему, Гоц…
— Пока не установленный преступник, — с нажимом поправил следователь.
— Хорошо. Пока не установленный преступник не собирался убивать ни Романа, ни охранника. Что же он (или она) вообще делал на третьем этаже?
— Устраивал пожар, — сказал следователь. — Другого объяснения я не вижу. Он хотел уничтожить школьный музей.
— Не укладывается в голове, — призналась она. — Совершенная нелепость. Ведь не Государственный архив, не Эрмитаж, ничего ценного.
— Так он и не собирался ничего красть, — возразил Николай Николаевич. — Хотя, если бы у него была такая возможность…
— Но Гоц мог попросить ключ у Романа на законных основаниях…
— И навлечь на себя подозрение, если бы пропажа обнаружилась.
— Какая пропажа? — удивилась Майя.
— Пока не знаю. Что-то, что находилось в тот момент в музее. Что Роман принес туда, как часть своей будущей экспозиции.
— Не понимаю…
— Экспонат, — пояснил Колчин, для верности начертив в воздухе некую замкнутую фигуру. — Документ, письмо, дневник, чью-то фотографию… Нечто, смертельно опасное для убийцы. Вот скажите: что вам особенно запомнилось из экспозиции? Напрягитесь.
Майя послушно напряглась, в мыслях восстанавливая картину: вот она в задумчивости ходит меж стеллажей — сначала ей просто скучно, но постепенно, незаметно для себя, она будто растворяется, погружается в темный мир чужих судеб — давних, частью забытых, словно поросшие чертополохом могильные кресты на окраине кладбища, мир пожелтевших фотографий и писем с кокетливыми вензелями.
— Кажется, ничего криминального, — наконец произнесла она. — Помню какой-то военный снимок — молоденький солдатик на фоне подбитого немецкого танка…
— Знаю, прадед одного сорванца из второго «Б». Родители делали ремонт в квартире, наткнулись на древний альбом, решили: чем выбрасывать, лучше подарить школе. Что еще?
— Письмо на французском. Любовное послание: «Mon amour, j'embrasse les pointes de tes cloigts et je plie le genoi devant tes traces sur la cote…»
— «Моя любовь, я целую кончики твоих пальцев, смиренно припадаю к следу твоему на песке», — задумчиво перевел Колчин (ого! — изумилась Майя). — Очень изысканно.
— Вы знаете французский? — спросила она.
— Только в объеме средней школы. Что еще?
Майя покачала головой:
— Ничего не идет на ум. Мне казалось, я провела в этом чертовом музее половину жизни.
— Вы были заняты другим.
Я была занята другим, покаянно думала она. Если отвлечься от мотива (версия-фантазия, выдвинутая следователем), то в наличии остается один-единственный факт, улика, камень преткновения.
Карнавальный костюм.
Шуба, шапка, валенки, накладная борода — пожалуй, если сложить, набьется целый абалаковский рюкзак.
Майя снова попыталась сосредоточиться, возвращаясь в новогодний вечер, в вавилонское столпотворение из принцев, павлинов, снежинок-пушинок-балеринок, двух Дам Пик, четырех Царевен-лягушек, одного Домино (Келли) и одного гнома (Гриши). При массе сумок, пакетов, рюкзачков (один такой болтался за плечами Вали Савичевой, но он был явно мал для шубы и валенок).
— Значит, Гоц имел в своем прошлом…
— Беда только в том, — сказал Николай Николаевич, — что Роман не обращался к нему с просьбой предоставить что-нибудь в качестве экспоната. Гоц ничего не передавал в музей. Так что если в его прошлом и было нечто криминальное (это мы выясним непременно), то ОНО попало в экспозицию другим путем.
— Каким? — тупо спросила Майя.
Колчин пожал плечами:
— У нас есть сорок восемь часов, чтобы узнать.
Глава 9
— И слава богу, — истово пробормотал Артур, когда они втроем — он, Гриша и Майя — вышли из школы на морозный воздух… Хотя — какой там мороз. Так, восьмушка. — Жаль, конечно, что идея насчет опознания провалилась… Ну да этот упырь все равно себя расшифровал (и как его только к детям близко подпустили!). Ничего, теперь его надолго запрут.
— На двое суток, — тихо возразила Майя. — Дальше либо нужно предъявлять обвинение, либо отпускать. Следователь сказал, что, скорее всего, отпустят: улик против него — ни малейших.
Артур нахмурился.
— Как это «ни малейших»? А доблестные органы на что? Пусть ищут.
Он взглянул на семенившего рядом Гришу, потрепал его по плечу и улыбнулся — впервые, кажется, за долгое время.
— Ну вот наконец-то у тебя настоящие каникулы. Если никто не против, предлагаю двинуть в магазин за подарком.
— За каким подарком? — спросил Гриша.
— За Бэтменом. Ты же сам просил…
— Это когда было. Купи мне лучше гонки! Там машинки ездят по трассе со светофором…
Артур крякнул.
— Аппетиты у тебя, однако… С гонками придется подождать, малыш. Может, все же согласишься на Бэтмена?
— Не-а, — отозвался Гриша и помчался вперед по утоптанной дорожке меж деревьев и скамеек-сугробов.
Артур посмотрел ему вслед и вздохнул.
— И ведь не откажешь… Я вообще не могу им ни в чем отказать — ни ему, ни Лерке.
— А что за Бэтмен такой? — спросила Майя.
— Игрушка, — пояснил он. — Пластмассовая фигурка в маске, и к ней куча всяких прибамбасов. Гриша вокруг нее неделю крутился, как кот вокруг сметаны. А теперь — на тебе. Гонки-то дороже раз в десять.
Он помолчал и проговорил после паузы, будто советуясь с самим собой:
— Может, увезти их отсюда подальше?
— Кого?
— Леру с Гришей. Как-то не по себе, знаешь ли, от мысли, что их школьный директор подозревается в убийстве.
Гриша был уже далеко, однако услышал. Резко затормозил ботинками по снегу, подошел и спросил, глядя в упор:
— Куда ты хочешь нас увезти?
— Ну, не увезти, а просто перевести в другую школу. Правда, она чуть дальше от дома — да это не проблема, буду подбрасывать тебя утром на машине, а после уроков — забирать. Как тебе такая идея?
Малыш озадаченно засопел, склонив голову (алый помпон на шапочке клюнул вниз), и буркнул:
— Не хочу.
— Почему?
— Там все другое. Ребята новые и учителя… Не надо нас никуда переводить.
Артур кашлянул.
— Видишь ли… Тут тебе грозит опасность. Я пока не могу объяснить тебе — ты, наверное, и не поймешь…
Гриша подошел к отцу вплотную, запрокинул лицо — глаза были очень серьезны, как, должно быть, и мысль, которую он пытался донести.
— Пап, а если я пообещаю… Ну, дам честное-расчестное слово, что со мной ничего не случится?
— Миленький, да откуда ты можешь знать?…
— Я знаю, — упрямо сказал Гриша.
Майя, до того момента витавшая где-то в высоких сферах, вдруг остановилась. Что-то странное промелькнуло в словах мальчика… Нет, не в словах — скорее в интонации. В абсолютной, железобетонной уверенности — будто он сумел заглянуть в собственное будущее. Говорят, дети способны и не на такое.
Дети способны и не на такое…
Эта мысль гвоздем засела у нее в голове. Она рассеянно наблюдала, как Гриша зачерпнул пригоршню снега, скатал тугой шарик и запустил в дерево. Шлеп! На черном стволе расцвела белая отметина, брызги разлетелись во все стороны фейерверком, прощальным салютом… Да почему вдруг «прощальным»?
Не впадай в паранойю, строго приказала себе Майя. В чем ты его подозреваешь… готова подозревать? В поджоге музея? В том, что он до смерти забил охранника? Не смешно.
