Я огляделся в поисках Джо, но тот куда-то испарился. Извини, Джо. Я поднялся и услышал, как хрустнули колени. Ноги затекли, потому что я слишком долго сидел в одном положении. Очень хотелось вытащить из-за пояса рубашку, чтобы прикрыть огромную выпуклость на джинсах. Я едва подавлял желание громко расхохотаться и объявить во всеуслышание: Чарлз Эверетт Декер полагает, что в самое ближайшее время он потрахается, и не просто потрахается, а лишится девственности.
Но я ничего такого не сказал, а направился к двери черного хода.
Я так обкурился и пребывал в таком возбуждении, что чуть не свалился на песчаный пляж в двадцати футах внизу. За дверью черного хода чуть ли не сразу начинался обрыв. По лестнице я спускался осторожно, ухватившись за перила. Внизу музыка звучала едва слышно, перекрываемая рокотом прибоя.
В небе сверкал месяц, дул легкий ветерок. От всей этой красоты замирало сердце, и на мгновение я подумал, что попал в черно-белую фотографию. Коттедж наверху и чуть в стороне едва просматривался. Со всех сторон над ним нависали деревья. А впереди лежал Атлантический океан, поблескивающий в лунном свете. Далеко слева я различил остров и задался вопросом, а кто гуляет там этой ночью помимо ветра. От этой мысли мне стало очень одиноко, по телу пробежала дрожь.
Я стащил с ног туфли и ждал ее.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем она пришла. Часов у меня не было, и я выкурил слишком много «травки», чтобы адекватно воспринимать ход времени. Мало-помалу я заволновался.
Что-то пугало меня, то ли силуэты деревьев на фоне темного неба, то ли шум ветра. А может, и сам океан, огромный, неповоротливый, кишащий невидимой жизнью и маленькими точками света на поверхности. Может, тревога шла от холодного песка, на котором стояли мои голые ноги. Может, сказалось совсем не это, а что-то еще, точного ответа у меня нет, но, когда ее рука коснулась моего плеча, у меня уже все упало. Револьвер разрядился.
Дана развернула меня лицом к себе, приподнялась на цыпочки, поцеловала. Я ощущал тепло ее бедер, но теперь не находил в этом ничего приятного.
— Я заметила, как ты смотрел на меня, — говорила она. — Ты будешь нежным? Ты можешь быть нежным?
— Я могу попытаться.
Что за абсурдный ответ. Я коснулся ее грудей. Дана прижала меня к себе. Но эрекции как не бывало.
— Только не говори Питу. — Она повела меня за собой, держа за руку. — Он меня убьет. У нас… любовь.
Она завела меня за лестницу, где траву покрывали ароматные сосновые иголки. Ступени отбрасывали тени на ее тело, когда она снимала платье.
— Это просто безумие. — По голосу чувствовалось, как она возбуждена.
Потом мы улеглись, и я остался без рубашки. Дана занялась ремнем. Но мой член все еще отдыхал. Она погладила меня по животу, потом ее рука скользнула в трусы, и мускулы ног дернулись, не от удовольствия или отвращения, а в ужасе. Рука ее напоминала резину, холодная, какая-то неживая.
— Ну же, — прошептала она. — Давай, давай, давай.
Я старался подумать о чем-то сексуальном, о чем угодно сексуальном. О том, как смотрел под юбку Дарлин Андрейссен в классе самоподготовки, а она знала, что я смотрю, и не возражала. О колоде игральных карт Майнарда Куинна с голыми женщинами на рубашках. О Сэнди Кросс в сексуальном черном нижнем белье, и что-то внизу шевельнулось… но потом сексуальные образы уступили место отцу с охотничьим ножом в руке, рассказывающему о том, как наказывали неверных жен чероки.
(«Что?» — спросил Корки Геролд. Я объяснил, что чероки разрезали неверным женам нос надвое, чтобы еще одна щель появлялась на лице. «Ага», — кивнул Корки, и я продолжил.)
Это решило дело. Начавший было приподниматься член вновь превратился в макаронину. Таким и остался. Несмотря ни на что. Мои джинсы присоединились к рубашке. Трусы оказались на щиколотках. Она извивалась подо мной. Я ощущал жар ее тела. Рукой схватился за член и потряс, словно спрашивая, в чем дело. Но мистер Пенис разговаривать со мной не захотел. Я запустил руку в ее теплую промежность, проведя по лобковым волосам, на удивление похожим на мои, мой палец скользнул в заветную щель. Я думал: Вот это место. Место, о котором мужчины вроде моего отца шутят на охоте или в парикмахерской. За которое убивают. В которое влезают силой. Укради его или ворвись в него. Возьми… или уйди.
— Где же он? — выдохнула Дана. — Где же он? Где?..
Я старался. Но не зря есть бородатая байка о том, как парень пытался засунуть пастилу в бутылочное горлышко. И все это время в ушах стоял рокот прибоя, словно звуковой фон в любовном эпизоде из фильма-мелодрамы.
Тогда я скатился с нее.
— Извини. — Голос у меня сел.
У нее вырвался вздох, вздох раздражения.
— Ничего. Такое случается.
— Со мной нет. — Словно отказ этого агрегата случился впервые за несколько тысяч включений. Высоко-высоко над головой «Роллинг стоунз» и Мик Джаггер надрывались в «Горячей штучке». Судьба сыграла со мной очередную шутку. Холодная опустошенность поглотила меня. Пришло осознание того, что я, несомненно, гомосексуалист. Где-то я прочитал, что для того, чтобы быть гомосексуалистом, не обязательно иметь половые контакты с мужчинами. Ты можешь быть им и не знать этого до тех пор, пока гомик, затаившийся в твоем подсознании, не выскочит наружу, словно мать Нормана Бейтса в «Психо», и ты не запляшешь, накрасившись маминой косметикой и надев мамины туфли.
— Может, оно и к лучшему, — добавила Дана. — Пит…
— Послушай, извини меня.
Она улыбнулась, но, как мне показалось, натянуто. С тех пор я все думаю об этом. Мне бы хотелось верить, что улыбка была настоящей.
— Это все «травка». Я не сомневаюсь: без нее ты мужчина что надо.
— Это точно. — В моем голосе слышалась обреченность.
— Ладно. — Она села. — Я иду наверх. Ты немного побудь здесь, а потом тоже приходи.
Я хотел попросить ее подождать, позволить мне попробовать еще раз, но заранее знал, что ничего у меня не получится, не получится, пока не высохнет океан, а луна не позеленеет. Она натянула платье, застегнула молнию и отбыла, оставив меня под лестницей. Месяц пристально наблюдал за мной, вероятно, хотел увидеть, плачу я или нет. Я не плакал. Какое-то время спустя собрал одежду, стряхнул с нее прошлогодние иголки. Оделся, поднялся по ступеням. Пит и Дана испарились. Джо в углу лобзался с какой-то роскошной девахой. Я сел, дожидаясь, когда закончится вечеринка. Она таки закончилась.
К тому времени, когда мы вернулись в Бангор, заря отработала свою смену и над горизонтом поднялся красный диск солнца. В машине все молчали. Я ужасно устал и не хотел говорить о том, сколько горя принесла мне эта вечеринка. Я чувствовал себя совершенно раздавленным случившимся.
Мы поднялись в квартиру, я лег на диван в гостиной. Последнее, что я запомнил перед тем как заснуть, — полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь жалюзи, да маленький коврик у батареи.
Снилось мне Скрипящее Чудище. Так же, как в детстве, я лежал в постели, по стенам и потолку двигались тени ветвей. Только на этот раз Чудище не остановилось у спальни родителей, а приближалось и приближалось, пока с жутким скрипом не распахнулась дверь моей комнаты.
Вошел отец. На руках он держал мать. С разрезанным носом. Кровь замарала ее щеки, как краска войны.
— Хочешь ее? — спросил отец. — На, бери, паршивая никчемность. Бери ее.
Он бросил мать на кровать рядом со мной, я увидел, что она мертва, и с криком проснулся. Член стоял столбом.
Глава 27
Никто не нашелся что сказать, даже Сюзан Брукс. Несказанных слов особо и не осталось. Большинство поглядывали в окна, но и там не находили ничего интересного. Народ разогнали, особой активности не наблюдалось. Я решил, что сексуальная история Сандры лучше моей: в ней присутствовал оргазм.
Тед Джонс по-прежнему буравил меня взглядом (я подумал, что отвращение в нем полностью вытеснила ненависть, и меня это могло только радовать). Сандра Кросс вновь погрузилась в собственный мир. Пэт Фицджеральд мастерил из листа бумаги самолетик.
— Мне надо в туалет! — вновь напомнила о себе Ирма Бейтс.
Я вздохнул. Совсем как Дана Коллетт под лестницей в Скудик-Пойнте.
— Так иди.
Она изумленно вытаращилась на меня. Тед мигнул. Дон Лорди прыснул.
— Ты меня застрелишь.
Я повернулся к ней:
— Надо тебе в сортир или нет?
— Я могу и потерпеть, — надулась она.
Я шумно выдохнул, как мой отец, когда злился.
— Слушай, или ты пойдешь, или перестанешь ерзать на стуле. Не хватает еще лужи на полу.
Корки загоготал. Сара Пастерн ахнула.
Вот тут Ирма поднялась и зашагала к двери. Одно очко я все-таки выиграл: Тед теперь смотрел на нее, а не на меня. У двери она в нерешительности замерла, рука зависла над ручкой. Совсем как человек, которого ударило током, когда он прикоснулся к комнатной антенне, и теперь он решается повторить попытку.
