— Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! — словами классика попытался я посочувствовать Сергею Степановичу, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и смягчить сердце расстроенного коммуниста.
— Ну-ну! А ты, я вижу, радуешься⁈ Вижу, что весело тебе! Ничего-ничего! Свои дети появятся, тогда поймёшь, каково это оно! — с нескрываемым и мстительным злорадством покивал он мне. — Тут, сука, на работе нервы расчесывают из-за понаехавших уродов, а домой придёшь и здесь тоже никакого покоя! — тоскливо пожаловался на свою тяжкую судьбу изнурённый построением коммунизма партиец. — Слушай, Сергей, честное слово, женились бы вы уже как-то побыстрее! Хотя бы одной бабой в доме меньше будет!
— Я готов! Честное слово! Но мне сначала от областной прокуратуры отбиться надо!
Я аккуратно начал съезжать с взрывоопасной и, чего уж там, нежелательной для меня матримониальной темы.
— Вот, ей богу, не хочу я Наталье нелёгкой судьбы советской декабристки! Вы сами посудите, зачем ей за мной на Колыму ехать, Сергей Степанович⁈ — горестно вздохнул я, показывая свою заботу о его кровиночке.
— Ты это брось! Кто ж тебя теперь тронет⁈
Неодобрительно и с некоторой обидой в голосе пробурчал Копылов. По всему, ни на грамм не поверивший в искренность моих переживаний о своей дочурке. Поскольку я никак на его слова не отреагировал, он продолжил.
— Ты же у нас теперь неприкасаемый, Серёжа! После прибытия столичных варягов тебя и пальцем никто тронуть не посмеет! Твои враги зубы до корней сотрут, но в ближайшее время никто из них в твою сторону косо не посмотрит. Даже, чтобы слово тебе недоброе сказать! А про недружественные действия не то, что говорить, а и думать не стоит! Все твои неприятности в прошлом, уж ты мне поверь!
Такой оптимистичный прогноз старшего товарища мне пришелся по душе. Как рахат-лукум излечившемуся сахарному диабетчику. Мнению опытного бюрократа Копылова, закалённого в партийной борьбе и в подковёрных интригах, можно было доверять вполне. Тем более, что в его слова мне и самому очень хотелось верить. И да, можно было бы успокоиться, кабы не одна досадная мелочь. А именно, если бы не те мутные визитёры. Те самые, которые на днях заявились на «ликёрку» к мадам Юдиной. Чтобы ненавязчиво справиться насчет меня и куда-то пропавшего их друга Лунёва. Из-за которых я после встречи с Аллой теперь вынужден носить за поясом брюк свой трофейный револьвер системы «наган». Кстати, не так давно проверенный всё на том же Лунёве. Вроде бы и ерунда, но всё равно ерунда очень неудобная. Потому что револьвер на пояснице, в течение дня недружественно массирующий крестец, это совсем не ПМ в поясной или в подмышечной кобуре. Очень неудобно и рубашки сзади он непрерывно пачкает. Как ты его не вытирай и не протирай. Плюс, постоянные переживания, что эта железяка где-нибудь вывалится под ноги, да еще прилюдно. Этот конфуз трудно будет объяснить окружающим. Особенно, если учесть, что на вооружении в МВД СССР «наган» уже давно не стоит.
Наверное, Сергей Степанович мою задумчивость расценил, как знак согласия и уже открыл рот, чтобы еще раз попрекнуть меня в жениховской недисциплинированности по отношению к своему потомству. Но тут из-за двери снова показалась его наследница. И уже в сопровождении своей монументальной матери, облаченной в богатый атласный халат.
— Мусор пойду, вынесу! — источая взрослую независимость в сторону папеньки и стараясь выглядеть передо мной светской барышней, достала она из под мойки полупустое помойное ведро.
Тем временем я успел привстать из-за стола и степенно поздороваться с бликующей халатом тёщей. Которая в отместку за нецензурно обложенную дочь, выразила своё решительное неудовольствие супругу. Формально придравшись к отсутствию на столе закуски. Со мной, в свою очередь, она говорила с сердечным материнским добродушием. Мало того, она настойчиво попыталась накормить меня ужином.
Вечерний голод не тётка и я был готов уже соблазниться гастрономическим предложением своей потенциальной тёщи. Но из-за двери, глазами уже пропустившей две дойки коровы, на меня смотрела Наталья свет Сергеевна. Стоя за приоткрытой дверью, она с сердитой нетерпеливостью топталась в коридоре, мотала головой и делала мне знаки. Со всей очевидностью, призывающие меня в сторону выхода. Из их семейного гнезда. Далеко не сразу заподозрив неладное и мысленно прикинув календарную арифметику прокурорши, я понял, что не в самые лучшие дни я посетил этот дом. До сего дня бывший для меня таким приветливым и хлебосольным. Впрочем, своевременно пришедшие к Наталье Сергеевне месячные, подняли мне настроение.
Что ж, против женской природы не попрёшь и потому пришлось сделать выбор в пользу дружбы с надзирающим органом. Поступившись при этом сытным и, несомненно, очень вкусным ужином.
— И вот, что еще! — о чем-то вспомнив, отмахнулся от попрёков своей однопартийной супружницы Копылов, — Ты насчет мебели меня просил, почему не забираешь её? Нехорошо это, Сергей! Ты не только меня, ты людей подводишь! Так дела не делаются! — как нашкодившего пионера отчитал меня партийный наставник. — Там не на одну тысячу дефицитный товар на складе держат и мне уже звонили, спрашивали!
Прижав обе руки к груди, я клятвенно пообещал завтра же вывезти стасовские мебеля. После чего, попрощавшись с четой Копыловых и более не задерживаясь, выскользнул в прихожую.
— Рассказывай, о каких это фильмах ты отцу заливал? — взялась докапываться до меня суровая папина дочка, — С кем это ты ходишь их смотреть? На меня у тебя времени нет, я правильно понимаю?
Всё время, пока мы шли до номенклатурной помойки и назад к подъезду, я, изо всех сил и стараясь быть убедительным, пытался оправдаться за свой неудачный каламбур. Судя по недовольному лицу мадемуазель Копыловой, с которым она скрылась за дверью своей парадной, прокурорша не поверила ни одному моему слову. Перед тем, как за ней захлопнулась дверь, она, с присущей её прокурорской прямолинейностью обвинила меня в чудовищном преступлении. В моих самовольных походах по кинотеатрам в обществе непотребных девок.
С чувством досады, голода и глубочайшей телесной неудовлетворённости, кляня свою незавидную судьбу, я поплёлся к арке. Чтобы выйти на проспект к остановке общественного транспорта. Очень хотелось есть, а для реализации этого нестыдного желания надо было как можно быстрее добраться до дома. Своего или Лиды. Прикидывая варианты, я решительно направился к еще неопределённой, но вожделенной цели.
Сделав пару десятков шагов, боковым зрением я заметил, как от противоположного угла двора в ту же сторону тронулась бежевая вазовская «двойка». Оно бы и ничего, но эту машину я заметил еще во время недавнего променада с Натальей к элитной помойке. И двух унылых хмырей, сидящих в ней, и наблюдающими за нами. Я успел их рассмотреть, когда мы проходили мимо и еще тогда симпатий их рожи у меня не вызвали.
Находясь под впечатлением от слов Копылова-старшего о моей якобы неприкосновенности и будучи погруженным в оправдания перед его дочуркой, я лоханулся. Просто забыл об элементарной бдительности. А теперь, когда остался в одиночестве и отвечать на бабий блажняк нужды уже не было, рефлексы включились сами. Вместе с противно завибрировавшим инстинктом самосохранения. Особенно, после того, как в голове запоздало щелкнуло, что эту машину я уже видел сегодня днём. Значит, точно, пасут! И пасут, надо полагать, не для того, чтобы вручить Почетную грамоту или бутерброд с колбасой.
Прибавив шагу, я с видом фланирующего придурка неспешно изменил направление и двинул со двора не через арку, а по пешеходному проходу между домами. И не на проспект, а влево, в сторону примыкающей к нему улицы. Из-за огороженной сетчатым забором спортивной площадки и наполовину вкопанных в землю раскрашенных автопокрышек, проехать за мной не было никакой возможности. Если только не на мотоцикле или не на велосипеде. После моего манёвра «двойка» шустро прибавила ходу и скрылась в арке.
