Пару минут нежданный визитёр и принцесса молча рассматривали друг друга, а потом зверь хрюкнул и начал тихо и почти членораздельно мяукать, явно обращаясь к королевне, уже почти переставшей бояться.
— Ты хочешь мне что-то сказать? Но я тебя не понимаю. Ой, как же я забыла! — Фаэтина радостно всплеснула руками. — Милая моя берегиня, пожалуйста, прошу тебя: появись и научи меня понимать язык этой зверюшки. Я больше никогда не буду тебя обижать!
— Если бы не снуль, я бы тебя так быстро не простила, — довольно сердито ответила крохотная фея, возникнув прямо из воздуха на спинке кресла. — Но так и быть. Надо же, настоящий снуль! Живой!
— Кто такой снуль? Это снуль? Он не опасный? Что он говорит?
— Сейчас. Подожди минуточку. Я попытаюсь… ага… Вот! Сейчас мы обе начнём его понимать. Но нужна большая миска тёплого молока. Ах, какая жалость, что в замке нет ни козы, ни коровы. Так, масло не подойдёт… Вот! Придумала! Скорее неси земляничное варенье. Снули его обожают. Пусть варенье нальют в тазик, немного подогреют и поставят перед нами. Ты тоже возьми ложечку и покушай с ним вместе. Как только вы поедите из одной посуды, сможете говорить на одном языке. Не бойся, снуль не опасен ни капельки. Это такая удача, что он пришёл!
На языке принцессы вертелась тысяча вопросов, и она, сгорая от любопытства, бегом подскочила к колокольчику, чтобы вызвать горничную. А когда та, едва разглядев огромного зверя, упала в обморок (для данной девушки терять сознание при всяких неожиданностях было нормой), принцесса, лишь вскрикнув от мимолётной досады, сама ланью пролетела на кухню, растолкала кучера (выполнявшего обязанности повара) и отыскала нужное варенье. Всего через несколько минут недовольно бормочущий слуга («Всё в этом замке не как у людей! Вот ещё зверь какой-то как снег на голову свалился! Ну почему не днём? Почему обязательно на ночь глядя?») внёс и поставил перед визитёром серебряный тазик со струящимся сладким ароматом тёмно-красным земляничным вареньем.
На лакомство зверюга не набросился, а очень деликатно и осторожно приблизился к тазику, аккуратно понюхал, потом длиннющим языком пригладил усы и шёрстку на морде, чтобы они не попали в варенье, и лишь после этого, щурясь от удовольствия, начал весьма неторопливо лакать предложенное угощение. Фаэтина, придвинув низенькую табуретку, тоже заработала ложечкой. Все остальные обитатели замка, собравшись чуть поодаль, во все глаза разглядывали диковинное животное.
Вблизи снуль оказался очень милым: от него, словно от натопленной печки, расходились волны тепла, а густая шерсть издавала слабый, но очень приятный запах. Разобрать, какой конкретно, Фаэтина никак не могла — в нем сочетались ароматы свежей хвои, мяты, каких-то необычных цветов и ягод. Принцессе вдруг захотелось забраться прямо в эту густую шерсть и тут же уснуть. Она даже сладко зевнула, отложила ложечку и, вернувшись в кресло, принялась ждать, когда снуль закончит трапезу.
Тот не спеша вылакал половину тазика, а потом вдруг повернулся к норе и призывно хрюкнул-мяукнул:
— Дети! Поднимайтесь и кушайте.
Под изумлённые возгласы людей из овального провала в полу один за другим появились ещё шесть серых полосатых шариков размером от взрослого пса-сенбернара (самый крупный) до кошки (самый маленький). Строго по очереди меховые шарики проследовали к тазику, аккуратно доели варенье и расположились справа-слева от старшего.
— Ты их мама? — принцесса как на иголках подпрыгивала в кресле от любопытства. Она ощущала себя маленькой девочкой, неожиданно получившей в новогоднюю ночь чудесный подарок от самого настоящего, взаправдашнего Дедушки-Холодильника.
— Нет, я их папа! — мяукнул Снуль. — Мама у нас дикая, она в лесу спать осталась.
— А ты, получается, не дикий? А какой?
— А я домашний, воспитанный. Вот и деток привёл. Тоже хочу домашними сделать. Сколько в замке людей-то теперь… Я как почувствовал, что шесть человек прибавилось, так обрадовался. Каждому сыну и дочке — как раз по человеку. Только вот куда Хозяин девался?
— Он улетел. Сбежал, — принцесса надула губки, а по её лицу пробежала хмурая тень.
— То есть как? Насовсем? — Снуль выразительно вытаращил и без того круглые глазки. — А чьи же сны я теперь смотреть буду?
— Смотреть сны? — удивилась Фаэтина.
— Ну да. Конечно. Я же Снуль! — кивнул зверь. — Я сплю всю зиму, хозяин приходит в меня спать, я его убаюкиваю сладким пением и обеспечиваю теплом и уютом, а за это смотрю его сны. Ах, какие прекрасные, сказочные сны у волшебника!
— А он что, тоже спал с тобой всю зиму?
— Нет, к сожалению. Ну, бывало, двое-трое суток. А так по ночам приходил, как вам, людям, положено. Но я-то всё равно сплю.
— Постой. А что значит твоё «приходил в меня спать»?
— Да ты что, не знаешь? Ты сама разве не волшебница?
— Нет, — с досадой призналась Фаэтина. — Я только хочу стать волшебницей. А так я простая принцесса.
— Но ты ученица моего Ординаруса? — Снуль пытливо заглянул прямо в глаза девушке, и та не смогла его обмануть.
— Нет, я хотела, но он от меня сбежал.
— Ай-яй-яй! Пропала зима! — зверь вдруг плюхнулся на задние лапы, а передними сокрушённо подпёр смешную маленькую голову, увенчанную огромными ушами. — Так ты, получается, и в Волшебном Лесу не была, и ничего о нас не знаешь?
— Нет, — Фаэтине вдруг чуть не до слёз стало жалко и саму себя, и этого огромного зверюгу.
А Снуль, тяжело вздохнув, помолчал немного, а потом удручённо махнул лапой, как бы говоря: «А, ладно, что уж там!», и принялся рассказывать.
Сказка Снуля
Мы, снули, живём тут с незапамятных времён. Раньше все мы были дикими. Летом гуляли по лесу, кушали травку, цветы, плоды и ягоды, вкусные корешки всякие, грибы съедобные. Зимой спали в пещерах или в дуплах. Словом, были такими, как и все другие волшебные звери. Но однажды в далёкой древности одного молодого волшебника (звали его Пронырус) занесло зимой в лес. Зачем уж — не знаю. Может, хотел Змею-Скоропею отыскать, пока та спит, и волшебное кольцо с её хвоста снять, а может, за зимними молодильными яблочками собрался. В общем, неудачно он как-то зашёл. Лесному Деду визитёр не понравился. Нагнал лесовик буран снежный, да ещё и самый лютый мороз из погреба выпустил. Как ни наколдовывал Пронырус себе тепло, а злой ветер его сразу же срывал и сносил. Замёрз бедняга так, что уже пальцы рук и ног сгибаться перестали. «Эдак я и впрямь в ледышку превращусь! Надо от ветра куда-нибудь спрятаться, пока ещё идти могу!» — испугался волшебник, отбросил свои хитрые амулеты и просто как все люди попытался зарыться в снег. Выбрал сугроб побольше под огромной древней липой и принялся копать в нём ход. Копает и сам себе заговор-заклинание приговаривает:
«Под корни зароюсь, пусть буря кругом,А там — тихо, сухо и листья ковром!На тёплой подстилке вздремну до зари,Пусть стужа снаружи, Пронырус — внутри!»
Копал-копал, разрывал снег, да и упёрся прямо в дупло, сугробом скрытое. Огромное такое, просторное. А внутри снуль висит. Большущий, пушистый и тёплый, что твоя печка. Как висит? Не знаете? Сейчас покажу.
Снуль прервал свой рассказ и не торопясь прошёл в угол залы, где между стенами на высоте в два человеческих роста была вмурована толстая железная перекладина. Он встал под неё, расправил свой огромный пушистый хвост, зацепился когтем, что находился на самом его кончике, за перекладину, подтянулся на хвосте и повис. А после снуль прогнул спинку внутрь, сложил лапки на животе и развернул гигантские уши. Их кончики, снабжённые коготками, тоже потянулись к перекладине, коготки зацепились за металл и… вместо снуля в углу повис огромный меховой серо-полосатый мешок, как бы «сшитый» из трех лепестков — хвоста и пары ушей. А голова, тело и лапки зверя оказались внутри. Повисев так минутку, снуль ослабил когти и мягко спланировал вниз, развернулся у самого пола и непостижимым образом аккуратно приземлился на толстые подушечки лап. Потом зверь широко зевнул, обнажив немалые зубы, вернулся поближе к камину и продолжил рассказ.
Пронырус был, что называется, «парень не промах» — смекалки ему было не занимать, поэтому он мгновенно оценил возможности, предоставляемые живым спальным мешком, и залез внутрь. Пяти минут не прошло, как он сладко и крепко заснул. А проснувшись, долго не мог понять, где находится: вокруг был только тёплый, приятно пахнущий, идеально чистый, очень пушистый мех. А снуль, насмотревшись снов волшебника, ритмично урчал — почти как котёнок, но даже приятнее. Глаза у колдуна вновь начали слипаться, он поклевал-поклевал носом да и свалился спать опять. А когда бормотание пустого желудка его разбудило и заставило всё-таки выбраться наружу, выяснилось, что молодой волшебник проспал трое суток подряд. К этому времени старику-лесовику надоело ждать у дупла и он ушёл по другим делам. Снежный буран утих, а лютый мороз, понапрасну растратив силы в бесплодных попытках проникнуть под снулевый густой мех, совсем ослаб. В лесу теперь было ясно, солнечно и почти тепло. Юркие синицы и поползни, шмыгавшие, шурша крылышками, по веткам деревьев и кустарников, с интересом рассматривали Проныруса маленькими блестящими глазками, а сороки устроили шумный спор по вопросу о возможной опасности данного человека для обитателей Волшебного Леса.
