в университет. Так закончилась история ее первой любви.
С тех пор прошло семнадцать лет, целая жизнь, но весть о приезде Виктора взволновала ее. Желание увидеть снова своих бывших возлюбленных многие, наверное, обоснуют так: «просто интересно» или «да ничего интересного, просто делать было нечего, вот и пошла». На самом же деле, все обстоит совсем по-другому. Давно зажившая душа, как и любой серьезно раненый орган, иногда ноет на погоду. Мысль же о том, что в скором времени обидчик предстанет пред твои ясны очи, рождает надежды на маленькое отмщение. Вот он — стоит, побитый жизнью, с недельной небритостью и опущенным хвостом. Видит, какой красивой, независимой и мудрой ты стала, и не может унять горькой досады на себя за то, что бросил… нет, лучше потерял тебя когда-то. Придя в свою жалкую пустую лачугу, он обязательно будет кусать локти до крови. Может быть, даже ударится головой о стену и умрет. Ну, хоть бы разок.
Вот только чаще всего бывшая любовь является на встречу гладко выбритая, упитанная и вполне довольная жизнью. В разговоре обнаруживается, что она не только не переживает по поводу прошлого, но даже ничего из этого прошлого не помнит. Несколько раз называет тебя чужим именем и спрашивает, не умерла ли еще твоя любимая собачка Буся, которой у тебя в помине никогда не было. В итоге к концу вечера ты сама готова искусать чьи-нибудь локти или ударить хоть кого-нибудь головой о стену.
Обстоятельства Катиной жизни уже давно превратили ее в закоренелого реалиста, выдавили всю романтику, как зубную пасту из тюбика, скрученного в рулончик. Но где-то в глубине душе она все же надеялась, что Железнов не забыл их нежные юношеские отношения и хоть чуточку жалеет об их нелепом провале. Потому в четверг Трошина все же позвонила Марусе.
В ярко освещенном холле ресторана Катя подошла к большому зеркалу, чтобы окончательно зафиксировать спокойное и приветливое выражение лица и принять непринужденную позу. Делать это обязательно нужно перед зеркалом. Во-первых, мимические ощущения могут обмануть, и выйдет нелепая и забавная рожа. Во-вторых, собственное отражение в свежем макияже и нарядное платье придадут уверенности в себе.
В этот вечер Трошина выглядела изумительно. Облегающее платье из легкой черной ткани делало ее похожей на скрипку перед концертом. Настроенная и хрупкая, она лежит в своем дорогом футляре. Еще миг, и ее тонкий стан нежно запоет в руках талантливого музыканта.
Игриво подмигнув гардеробщику, который все это время глядел на нее с глуповатой улыбкой, Катя ступила в зал ресторана. Заведение было оформлено в псевдо-японском стиле. На мраморном полу лежали маты татами (или что-то наподобие), в глубине зала мягко освещалась гипсокартонная токонома со свитком. На стене у входа зачем-то висел индейский томагавк. Возможно, славный зеленоморский самурай, владевший заведением, отобрал холодное оружие у какого-нибудь бродячего индейца, такого же зеленоморского, и повесил на стену как боевой трофей.
— Катька! Посмотрите! Это же Трошка! — бухнуло прокуренным басом от одного из массивных столов.
Вся компания была уже в сборе и, судя по розовым вспотевшим лицам, успела поднять не один тост за встречу. Во главе стола восседал Гена Лишаенко. Именно ему и принадлежал прокуренный бас. В школе Гену называли Леший. С точки зрения языковой логики по всем меркам его должны были окрестить Лишаем. Лицо Гены, вечно покрытое красными пятнами непонятного происхождения, также выступало в пользу дерматологической клички. Но мощнейшим контраргументом являлись Генины внушительные габариты и, в связи с этим, очень тяжелый удар. Рядом с Геной с обеих сторон ютились его более мелкие, но не менее круглые друзья — Толя и Коля. Они были похожи между собой, словно родные братья, и оба глядели на Лишаенко с подобострастием, как и семнадцать лет назад. По левую сторону стола чинно расположились три матроны в вечерних туалетах, лет тридцати каждая. Их лица были незнакомы Кате, но она сразу поняла, что это жены Гены, Толи и Коли. Их выдавал все тот же подобострастный взгляд в сторону Лешего. Как раз там, где величественно заканчивалась последняя матрона, скромно присоседилась Маруся Зяблик. Она пытливо оглядывала всех присутствующих и нервно теребила крупные розоватые бусы, надетые поверх серой водолазки в мелкий рубчик. Справа сидела утонченная Лида. Она так утончила себя в области талии красным кожаным ремешком, что вряд ли смогла бы поместить внутрь себя что-нибудь из заказанной еды. Рядом с ней развалился совсем лысый Юра в потертом шерстяном свитере и с со своей фирменной язвительной улыбкой. Завершал подкову собравшихся немного сгорбленный седоватый мужчина с длинными волосами в разноцветном пиджаке, напоминавшем пончо.
«Не его ли томагавк?» — подумала Трошина, опускаясь на стул под приветственные возгласы одноклассников. Мужчина поднял глаза, и она узнала Железнова.
— Трошка, выглядишь — просто отпад! Вы посмотрите, старая ведь кляча, а выглядит на двадцать пять! — прогремел Геннадий комплимент, не смутивший публику, хорошо знакомую с его репертуаром. — Давайте выпьем за Трошку!
Выпили.
— На самом деле, Катя, выглядишь великолепно, — подтвердила Лида с легким английским акцентом. Она вышла замуж за англичанина в двадцать девять и уже пять лет жила в стране монархов и жареного картофеля. За такой срок было сложно приобрести натуральный акцент, но иметь его полагалось каждой уважающей себя англичанке. Поэтому Лида очень старалась. — Как тебе это удается?
— Формальдегид, — радостно выдал Юра штампованную шутку.
— Нет, регулярный секс, — отрезала Трошина.
Первая матрона, тучноватая ухоженная блондинка, недовольно хмыкнула. Две другие, шатенки, удивленно расширили глаза. Кате почему-то очень захотелось выкинуть перед ними что-нибудь неприличное, например, засунуть руку в декольте и громко почесать грудь. Тем более, что грудь правда чесалась от упругого кружева бюстгальтера. Но нормы общественной морали не позволяют совершать многие приятные и полезные поступки.
— Ну что, однокласснички, пришло время каждому рассказать о себе! — Леший потер мощные ладони. — Давайте-ка за это выпьем!
Выпили.
— Ну, кто начнет?
— Гена, обычно такое предлагает тот, кто больше всех хочет рассказать о себе, — заключил Юра, кривясь от выпитой водки.
— А что, я могу и о себе. Мне, пожалуй, есть, что рассказать.
Леший откинулся на спинку стула и любовно погладил свое круглое брюхо:
— Я занимаюсь предпринимательской деятельностью. Имею небольшой заводик, так сказать. Толю и Колю вот приютил. Они у меня в отделе маркетинга трудятся.
— Я вот думаю, — перебил его Юра, — неправильное это слово — предприниматель. Непонятное. Вашего брата нужно называть просто — «приниматели». Вы ведь только и делаете, что наше бабло принимаете.
— Правильно, Юрик! И за это мы сейчас выпьем!
Выпили.
— Есть у меня
