Поскольку ценностно–смысловой блок каждой конкретной женщины в своем генезисе связан с общей структурой ценностно–смысловых ориентаций ее личности, естественно, что ценности ребенка и материнства связаны с другими ее ценностями, и эта взаимосвязь является динамичной, изменяющейся в процессе жизни матери и ее взаимодействия с ребенком.
Если посмотреть на подход к пониманию материнства Г. Г. Филипповой [24] с гендерной точки зрения, то очевидно, что она считает именно материнство главным предназначением женщины. Другие возможности самореализации для женщины рассматриваются ею как внедряющиеся ценности, которые могут помешать выполнять материнскую функцию.
Подобный подход можно также увидеть и в работе В. И. Брутмана, М. Г. Панкратовой и С. Н. Ениколопова [8], которые считают, что сформированная полоролевая идентичность женщины обязательно включает роль матери. Проведенные ими исследования девиантного материнства показали, что у женщин, отказывающихся от своих новорожденных детей, есть нарушения полоролевой идентификации [7]. Соответственно считается, что важной предпосылкой развития эффективного материнства является сформированность полоролевой идентичности женщины. Причем и Р. В. Овчарова согласна с таким выводом, она утверждает, что и беременность, и роды, и материнство – это определенные ступени развития зрелой женской идентичности [20].
Второй формой родительства является отцовство. Мы полагаем, что отцовство, так же как материнство, можно рассматривать с двух точек зрения – как обеспечение условий развития ребенка и как часть личностной сферы мужчины. Оба эти подхода взаимосвязаны. Они рассматривают один и тот же феномен с точки зрения двух его функций. Если отцовство рассматривается с первой точки зрения, то акцент делается на функцию влияния отца на развитие ребенка. Отцовство с этой позиции есть фактор воздействия на развитие ребенка. Рассмотрение отцовства со второй точки зрения позволяет выделить еще одну функцию отцовства – функцию самореализации мужчины. Родительство является сферой реализации себя не только для женщины, но и для мужчины.
Как уже говорилось, при определении структуры отцовства исследователи [8] опирались на структуру материнства, предложенную Г. Г. Филипповой. Мы продолжили эту традицию, несколько расширив структуру и уточнив содержание отцовской сферы. Отцовство мы понимаем как системное образование, имеющее свою структуру и функции. Для строения системы характерна иерархичность, многоуровневость: отдельные уровни системы обусловливают определенные аспекты ее поведения, а целостное функционирование оказывается результатом взаимодействия всех ее сторон, уровней. Т. Н. Овчинникова [21] предлагает рассматривать психологические феномены как открытые системы, т. е. находящиеся в состоянии подвижного равновесия со средой. Понимание такой системы как открытой, саморазвивающейся означает возможность появления в процессе ее развития новых образований, которые способствуют дальнейшему становлению, развитию системы под влиянием взаимодействия с окружающей средой.
Итак, с нашей точки зрения, отцовство может быть рассмотрено как открытая система, имеющая свою достаточно устойчивую структуру – компоненты, связи и уровни, а также осуществляющая взаимосвязь с окружающей средой, в результате чего возможно развитие данной системы. Теоретическая модель структуры отцовства может быть представлена в виде рис. 1.
Попытаемся выстроить структуру отцовства. В. В. Столин предлагает в структуре личности выделять три уровня характеристик – конституциональный, индивидный и собственно личностный [19]. Выделение этих уровней в структуре отцовства поможет нам упорядочить его понимание. Первый уровень отцовства – конституциональный, обусловлен биологическим строением организма. Но на данный период трудно говорить о том, что представляют собой такие предпосылки отцовства, хотя, по мнению Д. Росса, нет никаких данных о том, что мужчина физически не может выполнять функции ухода и воспитания ребенка [27].
Второй уровень родительства – индивидный. Именно в таком плане можно говорить об отцовстве как о социальной роли, представляющей идеальный план отцовства. Идеальный план отцовства, по мнению ученых, обусловлен господствующей в данной культуре моделью семейных отношений и моделью маскулинности [11, 16].
В отношении социальной роли отца есть еще один важный момент, на который хочется обратить внимание. Важно понять, как социальная роль отца связана с социальной ролью «настоящего мужчины». Так, Л. Н. Ожигова утверждает, что мужчина в своем реальном поведении не разводит профессиональную и гендерную роль и в сознании мужчин эти две роли тесно связаны [22]. Иными словами, настоящий мужчина – это, прежде всего, человек, добившийся успеха в профессиональной деятельности. При этом совершенно очевидно, что и отцовство тесно связано с гендерной идентификацией мужчины, но оно вписывается не во всякую модель маскулинности. Поведение мужчин, по словам Ш. Берн [5], основано на представлении о мужественности, которое они впитали из культуры. Существует определенная идеология мужественности – верования относительно того, каким должен быть мужчина и что он должен делать. Дж. Плек [5] обнаружил, что структура этих ролевых норм складывается из трех факторов: нормы статуса, нормы твердости, нормы антиженственности.
Рис. 1. Теоретическая модель структуры отцовства
Норма успешности/статуса имеет в своей основе гендерный стереотип, утверждающий, что социальная ценность мужчины определяется величиной его заработка и успешностью как профессионала. Точка зрения, что главная обязанность мужчины в семье – исправно приносить большую зарплату, отрицательно влияет на исполнение им родительских функций, так как, чтобы соответствовать этим ожиданиям, мужчина должен почти все свое время посвящать работе.
Норма твердости подразумевает стереотип мужественности, согласно которому мужчина должен обладать физической силой, высокой биологической активностью, должен быть знающим и компетентным, а также быть в состоянии разрешать свои эмоциональные проблемы без посторонней помощи и, более того, испытывать мало чувств.
И наконец, норма антиженственности предписывает мужчинам избегать специфических женских видов деятельности и моделей поведения.
Наличие идеологии мужественности трудно отрицать, хотя, как отмечает в своих работах И. С. Кон [14], в настоящее время обнаруживается «кризис маскулинности», причинами которого являются изменения социальных условий и отношений. В результате кризиса происходят изменения в различных сферах жизнедеятельности: разрушается традиционная система гендерного разделения труда, гендерных отношений, власти и т. д. И. С. Кон отмечает, что изменения касаются и брачно–семейных отношений: «В современном браке гораздо больше равенства, понятие отцовской власти все чаще заменяется понятием родительского авторитета, а «справедливое распределение домашних обязанностей» становится одним из важнейших признаков семейного благополучия» [14, с. 210]. И. С. Кон [14] также обнаружил, что изменения в структуре гендерных ролей преломляются в социокультурных стереотипах маскулинности. Идеальный тип настоящего мужчины, который всегда был условным, теперь окончательно утратил свою монолитность, а некоторые его компоненты, ранее считавшиеся положительными, стали проблематичными, дисфункциональными, уместными лишь в отдельных строго ограниченных условиях.
Анализируя ситуацию в современной России, И. С. Кон подчеркивает, что основанный на дефиците мужского влияния стиль социализации мальчиков в нашей стране, не совместимый ни с индивидуальным человеческим достоинством, ни с традиционной моделью маскулинности, вызывал противоречивые психологические реакции [14]. На идеологическом уровне безотцовщина, тоска по мужскому началу способствовали трансформации образа отсутствующего отца в характерный для всякого тоталитарного сознания мифологизированный унитарный образ Вождя, Отца и Учителя. Несколько ниже располагаются идеализированные образы коллективной маскулинности, мужского товарищества и дружбы, причем принадлежность к коллективному мужскому сообществу психологически компенсирует мужчине его слабость и несостоятельность в качестве отдельного индивида. На бытовом уровне можно выделить несколько вариантов «слабой» маскулинности. В одном случае это идентификация с традиционным образом сильного и агрессивного мужика, утверждающего себя пьянством, драками, жестокостью, социальным и сексуальным насилием. Во втором случае покорность и покладистость в общественной жизни компенсируется жестокой тиранией дома, в семье по отношению к жене и детям. В третьем случае социальная пассивность и связанная с нею выученная беспомощность компенсируются бегством от личной ответственности в беззаботный игровой мир вечного мальчишества.
