Это был как раз случай мадам Эстреллы, которой все спешили предложить стул в засаде Она была так очаровательна, что автоматически становилась другом разных владельцев замков которые приглашали ее, чтобы доставить удовольствие принцу де Люсенж. Несмотря на частые ссоры, они находили видимое удовольствие быть вместе.
В главу об охотниках-оригиналах Элизабет де Граммон добавляет обитателей замка Гран-Люсе: маркиза Ипполита д'Аржан, его брата Фредерика и супруга их сестры Леонса Левавасера, которые жили круглый год в этом красивом замке, построенном между 1760 и 1764 годом Пино де Виеннай. Жизнь, которую они там вели, была достаточно колоритна: «Ипполит приходил на встречу охотников, если не напудренный, так накрашенный. Этот сельский маркиз владел искусством макияжа и по праздникам накрашивал мать и сестру. Он летал от одной комнаты к другой со своими пудрами и мазями: «Мама, мама, прежде всего подождите меня!». Собравшись вместе, они походили на свои фамильные портреты…», но на охоте вся эта парфюмерия не должна была особенно нравиться их спутникам.
Еще один оригинал, но на этот раз великий охотник перед всевышним, прекрасный «ствол», граф Бернар де Гонто-Бирон, который был одним из больших юмористов своего времени. Его замок Лостанж в Тарне мало подходил для больших облав, хотя и находился довольно далеко от Парижа. Обычно он охотился в Сандрикуре, у маркиза де Бовуар, который также собирал великих мира сего на настоящие праздники охоты. Однажды, к всеобщему удивлению, граф Бернар появился на охоте, хотя незадолго до этого потерял брата. В те времена траур не позволял появляться на каких-либо светских мероприятиях. Герцог де Граммон, присутствовавший на этой охоте, деликатно заметил об этом своему другу: «Но мой дорогой Аженор, — заявил тот, — я стреляю черным порохом».
Он же в один прекрасный день приехал во второй половине дня, чтобы нанести визит принцессе Амадее де Брольи, которая была одной из его лучших друзей. Было уже довольно поздно, и принцесса захотела оставить его на ужин:
«— Невозможно, — ответил Гонто, — моя теща внизу…
— Но почему вы мне не сказали об этом, Бернар? Я прикажу, чтобы ее попросили подняться…
— Бесполезно. Она в своем гробу, я везу ее в Тарн, но так как у меня оставалось время до отхода поезда, я решил вас проведать».
Мадам де Брольи хорошо знала, с кем имеет дело. Однажды, когда его ждали в замке Шомон, разве не он прислал ей телеграмму следующего содержания: «Нет возможности приехать, ложь следует письмом».
Может показаться странным, что мы не посещаем Солонь, этот охотничий рай. Это связано только с тем фактом, что она в то время находилась, если можно так выразиться, на реставрации. Действительно, в годы, последовавшие за крахом Наполеона III, богатые любители скупили за бесценок огромные владения в солонской пустыне и опрокинули рог изобилия на эту неблагодатную землю песков и глины. Обильно политые золотом, осушенные болота превратились в еловые и сосновые леса, распаханные ланды — в пшеничные и ржаные поля, дренажированные торфяники — в зеленые луга. Благодаря дорогостоящему импорту дичи, стали множиться колонии куропаток и фазанов, хищники были истреблены, озера вычищены, чтобы принять диких уток, уток-мандаринок, вальдшнепов и болотных куликов. И Солонь стала тем, чем она является сегодня, но ясно, что это не могло быть сделано в один день.
Перед тем, как завершить эту главу, давайте остановимся на несколько минут и посмотрим как стреляет лучший «ствол» Европы, а именно король Испании Альфонс XIII. Действие происходит в Во-ле-Виконт, на землях месье Соммье.
Король стрелял из трех ружей, в то время как два «заряжающих» находились рядом с ним: один — сзади, другой — на коленях перед ним. Он был необыкновенно быстр, до того как приклад ружья касался плеча, птицы уже были на земле. Выстрелив два раза, он отпускал ружье, которое ловил человек, стоящий на коленях, протягивая ему заряженное ружье. Король стрелял, и наступала очередь второго заряжающего обмениваться с ним ружьями. Он добивался потрясающих результатов… которые иногда немного раздражали его спутников, особенно когда его величество крал у них их дичь. Рене Прежелан, художник-карикатурист, талантливый журналист и также превосходный стрелок, рассказывал:
«Для меня всегда была невыносимой досада, вызываемая соседом, который «отрезал» вашу дичь. Такое некорректное поведение вызывало во мне необъяснимую злобу, и тормоз воспитанности, выжатый до конца, не всегда удерживал меня от достойных сожаления протестов в адрес виновного. Но когда преемник Карла Пятого подстреливал у меня под носом фазана, крича: «Ты видел? Он был, по крайней мере, в восьмидесяти метрах», — мне ни на секунду не приходила в голову мысль возмущаться. Напротив, я поздравлял его с энтузиазмом и аплодисментами. Перед такой вершиной лести как не могла не закружиться голова! Но он тем не менее практически никогда не промахивался, и мы часто видели, как ему, с тремя ружьями, удавалось одновременно убить пять птиц: две спереди, две сзади и пятую все равно где».
Глава VII
Вокруг знаменитых Ротшильдов
Вот уже два века как эта фамилия, благодаря трем-четырем ее членам, стала символом: символом безграничного везения. Говорят «богат, как Крез», в прошлые века говорили еще «богат, как Медичи» или «как Фуггер». А с фамилией Ротшильдов не требуется даже прилагательное: достаточно одного имени. Говоря «Ротшильд», подразумевают золотые замки, немыслимые отели, дома и владения, куда нет входа и избранным. Рассуждая о золоте, деньгах, о замкнутом круге семьи, обычно не задумываются над тем, а в самом ли деле все это их так интересует? Давным-давно погоня за деньгами перестала быть для них образом жизни.
В «Проклятых королях» Морис Дрюон, я точно не знаю в каком месте, но сам отрывок мне запомнился хорошо, пишет: «Сильные мира сего не так, как это принято думать, поглощены жаждой богатства и славы; у них прежде всего вырабатывается вкус к глобальным свершениям, они стремятся препятствовать осуществлению всего значительного без их участия, заняты идеями мирового масштаба и высшим смыслом. Богатство и исключительность не больше, чем знаки их могущества…»
Вначале был Мейер-Амшель
Однажды летом 1764 года Мейер-Амшель (который родит Ансельма) вернулся в родной Франкфурт-на-Майне. Он был сиротой и, как все евреи в ту пору, не имел фамилии, но здесь перед ним простиралось гетто, где много поколений его предков, вели мелкую торговлю. По настоянию родственников, хотевших, чтобы он стал раввином, Мейер-Амшель покинул родные края, уехал в Нюрнберг, но предполагаемая профессия совершенно не соответствовала его характеру. У него был математический склад ума. Поэтому он направился в Гановер к Оппенхеймеру, банкиру-еврею, у которого родственники исхлопотали для него место, чтобы он смог обучиться делу. Но родственники скоро скончались, и уже некому было оплачивать его учебу.
В Ганновере еврейским мальчикам жилось хорошо, чего нельзя сказать о других германских княжествах. Однако в один прекрасный день Мейер-Амшель решил вернуться во Франкфурт, открыв тем самым дверь будущей блистательной карьеры. Во Франкфурте он мог жить только в гетто, обязан был носить на одежде желтую звезду, а пересекая Майн, — платить «еврейскую пошлину» после чего останавливаться на Жугенгессе — еврейской улице, на ночь запиравшейся на цепь. Мрачная улица в четыре метра шириной, «нечто среднее между городом и могилой», как сказал Гете, состояла из разрушенных домов, почти руин, которые заполняла мебель, купленная у старьевщиков, почти рухлядь. «Все здесь красноречиво говорило о законах, запрещавших евреям поставлять продукты земледелия, предметы ручного труда, а также наиболее благородные товары: оружие, шелк и свежие фрукты». И там заключены наши юноши, которым нет еще и двадцати лет. Почему?
По одной очень простой причине: Франкфурт был крупным торговым центром. Но Мейер, к которому впоследствии присоединились два брата, принялся завоевывать жизнь. Здесь он и обрел фамилию.
Так как он остановился в том же доме, где раньше жили его родные, кто-то узнал его и окликнул: «Эй! Ротшильд». Действительно, чтобы различать друг друга, евреи употребляли клички, в основном означавшие местоположение на улице. А Мейер и его родственники жили в доме, на котором был красный щит (Ротшильд). И хотя позднее он заменил его на зеленую вывеску с надписью «Котелок», кличка все равно за ним осталась.
Мейер-Амшель стал менялой — это занятие было очень выгодным в ту эпоху в Германии, когда каждое княжество печатало свои монеты. Потом им заинтересовался сам сеньор, герцог Карл-Август, будущий покровитель Гете, увлекавшийся старинными монетами, и благодаря его поддержке Мейер открыл обменный дом, потом некое подобие банка и наконец настоящий банк.
