Окоемов. Никакой дуэли не будет, зачем? А вот со мной револьвер, не хотите ли, я лучше вас так убью? Это мне ничего не стоит. И меня оправдают. Знаете, что адвокат будет говорить?
Олешунин. Оставьте шутки! Я их не люблю.
Окоемов. Нет, оно интересно. Адвокат скажет: горячий, благородный человек застает в доме обольстителя и в благородном негодовании, в горячке, в исступлении убивает его. Можно ли обвинить его? Он действовал в состоянии невменяемости! Ну, что ж вы молчите? Вам не угодно, чтоб я убил вас? Так уходите! Вызывать на дуэль могу я! Но я вас не вызываю, а благодарю.
Олешунин. Какая благодарность? За что?
Окоемов. Вот видите ли: нам нужно было разойтись, это уж наши расчеты, Я долго искал человека, который бы был так легкомыслен…
Олешунин (грозя пальцем). Ссс! Без оскорблений!
Окоемов. Я не говорю ничего оскорбительного; я говорю только: «легкомыслен». Но как же назвать того человека, который поверит, что Зоя может прельститься им, имея такого мужа, как я. Вот нашлись вы, и я вам очень благодарен.
Олешунин. Ну, так нет-с! Не благодарности. Я крови хочу, крови нужно мне вашей, я завтра же пришлю к вам моих секундантов.
Окоемов. Милости просим! Я прогоню их, как вас.
Олешунин. Я не позволю играть над собой. (поступает на Окоемова, тот хладнокровно вынимает из кармана карманный пистолет. Олешунин отступает и идет к двери.)
Окоемов (ласково). Прощайте! (Подойдя к двери.) Эй! Кто там! Проводите господина Олешунина.
Входит Зоя.
Явление седьмое
Окоемов и Зоя.
Зоя. Ах, кабы ты мог чувствовать, Аполлон, какая это пытка. Ну, что, мой милый, хорошо я сыграла свою роль?
Окоемов (сухо). Да, так хорошо, что можно усомниться, роль ты играла или действительно любишь Олешунина.
Зоя. Значит, хорошо?
Окоемов. Не мешало бы и хуже; никто тебя не заставлял быть очень натуральной.
Зоя. Ты ревнуешь, мой милый. Как я рада. Значит, ты меня любишь.
Окоемов. Погоди радоваться. Ты не забывай, что ты говоришь с мужем, который сейчас только видел тебя в объятиях чужого человека.
Зоя. Да, несчастный… Аполлон, Аполлон… что ты… Ведь ты сам меня заставил, ты меня упрашивал.
Окоемов. То-то вот, что ты уж очень скоро меня послушалась. Это-то и подозрительно.
Зоя. Ты и умолял, и грозил… Ты знаешь, с каким я отвращением…
Окоемов. С отвращением ли? Кто ж это знает? Женщине, которая так ловко умеет обниматься с посторонними мужчинами, как-то плохо верится.
Зоя. Зачем ты так говоришь? (В изнеможении опускается на диван.) Зачем, Аполлон, зачем, зачем?
Окоемов. А затем, чтобы ты поняла наконец, что ты вся в моих руках: что я захочу, то с тобой и сделаю. Пора перестать сентиментальничать-то.
Зоя. Я ничего не понимаю.
Окоемов. Что ты такое? Женщина без состояния, опозоренная, сегодня же весь город узнает о нашем позоре, и мне оттолкнуть тебя с презрением даже выгодно. И я это непременно сделаю, если ты вздумаешь мешать мне.
Зоя (с трепетом). Аполлон, Аполлон! Я боюсь… Мне страшно… ты совсем не тот… ты другой человек.
Окоемов. Тот же или другой — это все равно; люди меняются с обстоятельствами. Нужда всему научит. Кто меня осудит, если я брошу и совсем забуду тебя? Ты будешь жаловаться, плакать, уверять, что я обманул тебя? Кто ж поверит тебе?
Зоя. Ты убиваешь меня! Перестань, перестань! Заговори со мной по-прежнему, с прежней лаской… Ведь мне страшно, мне кажется, что я теряю… хороню тебя! Ах, ах… Ну, улыбнись мне, мой милый! Пожалей меня, ведь я женщина… где же силы, где же силы, друг мой…
Окоемов. Оставь нежности! Не до них… Ты меня раз послушалась, и уж теперь ты в таком положении, что должна слепо повиноваться мне; иначе ты погибнешь.
Зоя. Да я тебя слушаюсь. Приказывай. (Опускается с дивана на колени и складывает руки.) Я раба твоя.
Окоемов. Ах! Пожалуйста, без глупостей… Сядь!
Зоя садится на диван в немом отчаянии.
Прежде всего помни, что мы теперь чужие… Зоя слабо вскрикивает. Примирение возможно… мы еще можем быть друзьями, но только с одним условием.
Зоя. Говори, говори! Я вперед на все согласна.
Окоемов. Я требую от тебя, чтоб ты бросила все эти нежности и сентиментальности и поступила благоразумно.
Зоя. Благоразумно? Женщине с чувством это трудно, но изволь, я буду принуждать себя.
Окоемов. Потом, надо бросить все эти предрассудки, там долги разные, приличия и обязанности, которыми вы себя опутываете, как цепями. Живи, Зоя, как живут люди деловые, практические; они не очень-то разборчивы на средства, когда добиваются чего-нибудь большого, существенного.
Зоя. Говори, милый, яснее! Я тебя слушаю со всем вниманием.
Окоемов. Тебе есть случай жить богато, весело и постоянно пользоваться моей дружбой. Глядя на тебя, я бы радовался… Моя совесть была бы спокойнее, потому что причина всего твоего горя — я!
Зоя слушает с напряженным вниманием.
А тут я видел бы тебя опять богатой, любимой. Отчего тебе не сойтись с Лупачевым, он так тебя любит? Полюби и ты его!
Зоя (вскрикивает). Ах! (Хватает щипцы от камина и бросается на мужа.)
Окоемов. Что ты, что ты!
Зоя. Ах, извини! (Щипцы падают из рук ее.) Ты меня заставил притворяться… Притворяться я могу… но быть бесчестной, нет… как ты смел… как ты смел!..
Окоемов. Зоя, Зоя, успокойся, тише!
Зоя. Нет, я не могу, я не могу, ты тут… (показывая на грудь) разорвал все… Мне надо прийти в себя… надо одуматься… после… (Идет к двери.)
Окоемов. Зоя, Зоя, выслушай!
Зоя (у двери). Нет, нет, я пойду… Прощай! Что я говорю… Нет, я подумаю…
Окоемов (идет за ней). Зоя, ну, извини! Я грубо выразился!
Зоя. Прощай! То есть я пойду, подумаю… Не ходи за мной… (Оборачивается, берет Окоемова одной рукой за лицо, пристально смотрит на него. Покачав головой.) Красавец! (Уходит в дверь направо.)
Окоемов делает несколько шагов к двери.
Действие четвертое
Небольшая, но изящно убранная и меблированная гостиная; посередине закрытая богатой портьерой дверь в другую гостиную; направо (от актеров) дверь во внутренние комнаты.
Явление первое
Лупачев и Сосипатра выходят из средней двери.
Лупачев. Послушай, сестра! что за дама приехала к тебе вчера поздно вечером?
Сосипатра. Что тебе за интерес знать, кто эта дама? Мало ли их, проездом в деревню, останавливаются у меня.
Лупачев. Она долго пробудет у тебя?
Сосипатра. Да тебе-то что? Она сегодня же уезжает в имение. Я не захотела, чтоб она стояла в гостинице, и перевезла ее к себе.
Лупачев. Кто ж она такая? Не секрет, я думаю.
Сосипатра. Не секрет, да не хочет она, чтоб знали о ее приезде. Не хочет, чтоб ей надоедали визитами.
Лупачев. Да не Оболдуева?
Сосипатра. Ах, отстань, пожалуйста! Ну, хоть и Оболдуева, тебе-то что за дело?
Лупачев. А в таком случае у меня к тебе будет просьба.
Сосипатра. Какая еще?
Лупачев. И ты должна будешь ее исполнить, потому что это первая и последняя; никогда я к тебе ни с какими просьбами не обращался и не обращусь.
Сосипатра. Да говори, что такое!
Лупачев. Если Оболдуева здесь или будет здесь, познакомь с ней Окоемова и доставь ему случай видеться с ней tete-a-tete!
Сосипатра. Зачем это она ему?
Лупачев. А кто ж его знает. Значит, надо. Чужая душа потемки.
Сосипатра. Уж именно потемки. Да у всех-то у вас души темненькие.
Лупачев. Ну, я к тебе не за моралью пришел. Так уж пожалуйста! Я тебя прошу. Ты и мне сделаешь большое, очень большое одолжение.
Сосипатра. Тебе-то что нужно? Тоже потемки?
Лупачев. Это зависит от взгляда: по-вашему — потемки, а по-нашему — ясный день. Так, пожалуйста, Сосипатра. (Идет к двери.)
Сосипатра. Хорошо! (Идет за ним. Лупачев уходит. Сосипатра, открыв портьеру, видит Лотохина.) Пожалуйте сюда, Наум Федотыч!
Входит Лотохин.
