Очарованная манерами брюнета, Дуся и удивлялась и восхищалась:
– Как он мне ноги жал, нахал этакий, понимаешь ли, Тонька? Такой предприимчивый!..
– Здесь молодцы мужчины, – с видом столичной жительницы, знакомящей провинциалку с нравами города, говорила Антонина. – Тут ты можешь в два счета устроить роман.
– Ой! – испугалась Дуся. – Хорошо тебе, твой далеко… А ты не знаешь, мой Петька какой, даром, что с виду тихий! Монголка проклятый! Удушит.
– Не удушит! – смеялась над подругой Антонина Окунева. – Они только на словах страшные, муженьки наши, Дуська. Сами они псы. Ты думаешь, я своего боюсь? Как же! Вот он где, миленький, – Антонина показала Дусе пухлый кулачок. – Разве когда пьяный… А у трезвого соображение есть.
«Привезли ли Грозовы золото? Если привезли, то сколько?» – Антонина хотела знать. Для этого следовало подготовить Дусю, – прямой вопрос мог спугнуть жену Грозова и испортить дело. Антонина Окунева продолжала психическую атаку:
– Ты же не дура, не осевок в поле, Дуська. Сама лучше меня понимаешь: не такие наши дела, чтоб муженьки нас лупили-драли. Нет, голубчики, коль вместе воруют, – и Антонина значительно посмотрела на Грозову, – то они понимают, чем пахнет! Думаешь, нельзя нам на стороне гульнуть – развлечься? Можно. Ясное дело, особенно муженьков дразнить не след. Ты делай вид так, чтоб ему не слишком в нос ударяло. А он сам, сердешный, притворится, что у него ни глаз, ни ушей нет. Да, вот что, ты себе платье или блузку будешь шить? – переменила тему Антонина.
– Пошила бы, да ведь долго продержат: месяц небось?
– За десять дней.
– Да не может быть!
– А вот увидишь, дурочка.
– Не хвались, веди.
Они зашли в ателье, поболтали о фасонах с приемщицей, видимо знакомой Антонине. В ателье других посетителей не было.
– Только вот моя подруга, – рассказывала Антонина Окунева, – еще не выбрала себе материала. Вы не посоветуете?
Приемщица предложила зайти в соседний магазин, там хороший выбор, и вдруг, как бы вспомнив, сказала:
– У меня случайно есть хороший шелк. Одна заказчица раздумала шить: с деньгами у нее не получилось. Просила кому-нибудь устроить отрезы.
Шелк Дусе понравился, она осведомилась о цене, заказала и платье и блузку. Срок? Приемщица обещала, что все будет без обмана готово через неделю. Тоня сказала правду.
Женщины присели в парке отдохнуть в тени. Пахло магнолией. Громадные белые цветы, точно искусственные, торчали в густой маслянистой зелени толстых листьев.
– Как же это получилось, Тоня? – допрашивала Дуся Грозова. – В магазине такой крепдешин стоит девяносто один рубль, а шелк на блузку, точно не вспомню, но не меньше шестидесяти. А она нам посчитала по семьдесят и по сорок. И не торговались.
– Чорт их разберет! Она часто так предлагает. Боялась я: не выходная ли она сегодня.
– Она тебя знает?
– Не очень… Так, я шила у них раза два. Видят – мне можно доверить, что я баба самостоятельная, а не какая-нибудь…
– Это само собой, – согласилась Дуся. – А откуда они берут материал?
– Откуда? Ей-богу, Дуська, ты хуже маленькой! Тащат, конечно, либо на базе, либо прямо с фабрики. Пусть тащат, нам-то что! Нам выгодно. Им самим товар гроша не стоит. Коль не дадут хорошей скидки, кто же у них возьмет? В магазинах полно! Оно, конечно, они тоже не дураки: кому попало не предложат…
– Здорово! – одобрила Дуся Грозова.
Этот красивый город с великолепной растительностью, с густой синевой неба, полный мужчин в белых костюмах и нарядных женщин, казался ей какой-то легкой, воздушной сказкой. Счастливая Тонька!
Но мечтать (если это мечты) Евдокии Грозовой долго не пришлось. Антонина спросила:
– А много вы привезли металла?
Вздрогнув, Дуся очнулась:
– Ты откуда знаешь?
– Ты у меня не финти, Дуська. Держись меня. Голуби наши, Филат с твоим Петром, купаться, что ли, приехали, на солнце загорать? Тоже, курортники нашлись! Без меня они, Дусенька, не обойдутся.
– Они думали, Ганька им сделает, – окончательно проговорилась Дуся.
– Ганька!.. – презрительно протянула Антонина. – Пьяница толстобрюхий ваш Ганька. Ганьке можно поверить только на грош, ему много давать в руки нельзя. Говори, сколько привезли песочка?
Дуся призналась, что у Петра есть с собой побольше четырех килограммов, а сколько у Филата Захаровича, она не знает, но сколько-то тоже есть, точно же он Петру не говорил.
– Вот и будем делать дело, – заключила Антонина. – Только бы чорт Ганьку не послал. И, Дуська, гляди: о чем мы говорили, чтоб до Ганьки слова не дошло. А то, понимаешь?.. – и с угрозой посмотрела в глаза подруге. – При Ганьке я совсем ни при чем. Молчи, значит, в тряпочку, худо будет.
– Что ты, что ты? Могила! – уверяла Дуся Антонину. – Разве я не понимаю, какое дело!
Того, что Антонина Окунева отстраняла конкурента, Дуся, конечно, не понимала.
– Ладно, – согласилась Антонина. – Договорились. А теперь пойдем на пляж, найдем своих. Они, наверное, все глаза на купальщиц проглядели. Папаша наш, не гляди что старый, а знаешь какой!..
По пути Антонина Окунева зашла в отделение связи и послала Леону Томбадзе телеграмму из трех слов: «Тоскую целую Нина».
Напрасно смугленькая телеграфистка, в кого-то действительно влюбленная, приняла телеграмму с искренним сочувствием к интересной блондинке Нине Кирсановой, проездом в С-и. Так Антонина нацарапала внизу бланка, в месте, предназначенном для адреса отправителя.
Напрасно… Телеграмма была чисто деловая.
2
Все же, назло Антонине Окуневой, чорт послал Ганьку в С-и. На голову Антонины Гавриил Окунев свалился на следующий же день.
Началось «гулянье», но хозяйка сумела выставить кутил из дому без большого труда. Они понимали, что не следует привлекать к себе внимание.
Мужчины исчезли. Петр Грозов явился рано и не слишком пьяный. А двое других отсутствовали ровно сутки. Где они были, в какой компании, где ночевали – все осталось неизвестным.
Гавриил Окунев не понравился Петру Грозову. «Скрытный монголка» проронил жене:
– Ганька ненадежен, – и на естественные вопросы встревоженной Дуси отмолчался. Дуся рассказала ему о предложении Антонины. Петр ответил:
– Постой, посмотрим.
Вечером, когда все отоспались, начались разговоры о деле. Филат Захарович назначил продажную цену за золото:
– Дашь по тридцатке за грамм, Ганя?
– Ну и сдурели, папаша, – серьезно возразил Гавриил. – Таких цен не бывало и не будет. Поезжайте хоть в Китай, столько не дадут. До Китая еще добираться нужно. (Китай – первое, что пришло Окуневу на язык.) Самая хорошая, настоящая цена за ваше золото – по двадцатке, – убеждал Гавриил. Он твердо решил сорвать с приезжих как следует и давал им меньше, чем за золото, пересылаемое братом Александром через Антонину.
Петр Грозов прислушивался, не вступая в разговор. В комнате мужчины остались втроем. Женщин, по выражению Густинова, «выставили в сад, чтобы бабье не путалось под ногами».
– Ах ты, стервец, – бранился Филат Густинов, – ты понимать можешь, какой ты уродился стервец, Ганька?! Ты на своих-то уж больно нажить хочешь. Побойся бога!
– Наживешь с вас! С вами пропадешь, папаша! С вас еще никто не умел нажить. Уж больно вы крепки на рубли, – отговаривался Гавриил Окунев. – Вы не ругайтесь, а слушайте. Я вам честью говорю, переверните весь город – прошибетесь. Чего вы сволочитесь? Суньтесь сами, поищите, походите, а? Предложат по пятиалтынному. (Разумелось пятнадцать рублей.) А верней всего, напоретесь всем брюхом на вилы! Со мной, папаша, дело верное.
– Не зли меня, Ганька, сатана! – шипел старик. – Нашелся учитель-то! Я стар, меня учить. Я, брат, тебя знаю… Оба вы с Александром два сапога – пара. Пробу ставить негде.
– Не хуже вас буду, – зло отозвался Гавриил.
Грозов молчал и мрачнел. Над его косоватыми глазами тесно сошлись густые брови, переносицу прорезала глубокая морщина. Незадача… Филат Захарович зазвал его с собой, нахвастал, насулил златые горы. И все свелось к единственному Ганьке Окуневу. Ганька дает цену неплохую в сравнении с тем, что платили на месте Александр Окунев и Маленьев, но не «настоящую». Дал бы хоть рубля по двадцать по четыре. Сбыть металл – и ходу… «Ить такую глупость, как сунуться с золотом по чужим людям в чужом городе, можно сбрехнуть со зла, а вьявь последний дурак и спьяну не сделает».
Грозов знал Гавриила Окунева по прежним встречам на приисках. Тогда Гавриил был серьезнее. Ныне, сразу видно, пьянчужка, плут. С таким не вяжись. А деваться-то некуда.
Филат Захарович перешел к угрозам:
– Эй, Ганька, не дашь настоящую цену, укатаю в тюрьму!
– Руки коротки. Вместе будем, – нашел сразу два возражения Гавриил.
– Врешь! Ты думаешь, как? А я вот напишу в район прокурору, что ты, милок, здесь, на Кавказе, обретаешься мирно и чинно. И придется тебе твои полгодика отбыть. А не накинут ли малость срока за укрывательство? А? Взял? Выкуси!
