Она улыбается, потому что довольна тем, как осуществляется ее план мести.
Встав рядом со мной, Дженна срывает с дерева апельсин. Вертит его в руках и задумчиво говорит:
– Мне кажется, мы с тобой сегодня легко отделались.
– Что ты имеешь в виду? – интересуюсь я.
Она кивает на танцующую пару. Линден обнимает Сесилию. Они медленно двигаются в такт музыке. Даже отсюда трудно не заметить ее белоснежную улыбку.
– Она ненадолго завладела его сердцем, – замечает Дженна. – Он ни на шаг от нее не отходит.
– Да, ты права, – отвечаю я.
Он танцует только с Сесилией, а в перерывах не спускает восторженных глаз с Дженны. В мою сторону он не посмотрел ни разу.
Дженну опять приглашают на танец. Очередной воздыхатель. Ничего удивительного. У нее очаровательная улыбка, да и танцует она чудесно. Мне остается потягивать пунш из хрустального бокала, наслаждаться прохладным ветерком, играющим в волосах, и гадать, где Роуз стало плохо в тот самый первый раз. Там, где слуги сейчас переругиваются из-за того, что гостям не хватило курицы? Или там, в зарослях высокой травы, куда, незаметно покинув танцпол, с веселым хихиканьем направляются Сесилия и Линден? И где именно развеяли ее прах? И был ли это действительно ее прах? И что на самом деле произошло с мертвым ребенком Линдена и Роуз?
Наступает ночь, и гости потихоньку расходятся. Мы с Дженной сидим прямо на траве, а Эдер и Дейдре расчесывают наши спутанные волосы. Линдена и Сесилии нигде нет, они не появляются даже позже, когда мы ложимся спать.
На следующий день где-то после полудня в библиотеку заявляется Сесилия. Бледная, потерянная, с лица не сходит робкая, неуверенная улыбка, волосы в полном беспорядке. Прямо жертва военных действий.
Габриель приносит чай, и она, как обычно, щедро кладет себе в чашку полсахарницы. С нами не разговаривает. На щеке еще видны следы от подушки, и она едва заметно морщится всякий раз, когда двигается.
– День сегодня чудесный, – решает прервать затянувшуюся паузу Сесилия.
Я уже устроилась в своем мягком кресле для чтения, а Дженна отошла к книжным стеллажам.
Сесилию не узнать. Ее словно подменили. Она вся как-то притихла, голос стал мягче, мелодичнее. Она похожа на дикую птаху, которая вдруг оказалась в клетке и сейчас недоуменно осматривается. И кажется ей в забытьи, будто в том, что с ней приключилось, нет на самом деле ничего страшного.
– У тебя все хорошо? – спрашиваю я.
– Да, да, – отвечает она.
Она слегка наклоняет голову сначала в одну сторону, потом в другую, затем осторожно кладет ее на стол. Из другого угла комнаты Дженна бросает на меня быстрый взгляд. Она молчит, но мне все понятно и без слов. Раз Сесилии удалось добиться своего от нашего мужа, значит, Линден отпустил наконец Роуз и готов к выполнению супружеского долга со всеми своими оставшимися женами.
Сесилия кажется такой маленькой, беспомощной и одновременно настолько счастливой, что я сдаюсь: осторожно помогаю ей встать на ноги. Она не сопротивляется, напротив, обхватывает меня своей ручонкой за талию, чтобы мне легче было довести ее до спальни.
Ну и чудовище этот Линден, думаю я. Ну и мерзавец!
– Не видит разве, что она еще совсем девчонка? – бормочу я себе под нос.
– Ты чего? – отзывается Сесилия, вопросительно подняв бровь.
– Ничего, – говорю я. – Как ты себя чувствуешь?
Она залезает на разобранную постель, которая выглядит так, словно с нее только что встали. Опускает голову на подушку и, посмотрев на меня затуманенными глазами, отвечает:
– Прекрасно!
Когда поправляю на ней одеяло, замечаю на простыне маленькое пятнышко крови.
Сижу с ней, пока она не засыпает, и слушаю пение малиновок, что свили гнездо под ее окном. Она мне давно хотела их показать, когда все искала повода со мной заговорить. Ребенок, ни дать ни взять. Не очень-то я к ней была добра. Неправильно это. Она не виновата, что так молода и не до конца понимает, что вокруг нее происходит. Нет ее вины и в том, что она выросла без родителей, в приюте, где никому дела не было до того, что с ней станет – выйдет ли она замуж или сгниет где-нибудь в канаве. Она не знает, как хрупка ее жизнь и как близко находилась она в том фургоне к тому, чтобы ее потерять.
Но я-то другое дело. Смахнув прядь спутанных волос с лица Сесилии, желаю ей сладких снов.
Самое заветное желание любого, кто оказался в этом проклятом месте.
Я так разозлилась на Линдена, что даже видеть его не могу. В ту ночь он приходит ко мне в спальню и, не говоря ни слова, направляется к кровати. Я не спешу откидывать простыни, и он останавливается на полпути. Включаю свет с таким видом, словно меня только что разбудили, хотя на самом деле я его ждала.
– Привет, – говорит он мягко.
– Привет, – отвечаю я и сажусь в кровати.
Он дотрагивается до края моего матраса, но продолжает стоять. Может, ждет приглашения? От Сесилии дождался? С Дженной ему так точно не повезет. Если он не хочет брать нас силой, никто, кроме Сесилии, по собственной воле с ним не ляжет.
– Вчера вечером, в апельсиновой роще… Ты была такой красивой.
– Думала, ты меня не заметил, – говорю я.
Даже сейчас он смотрит не на меня, а в окно. В мое наглухо закрытое окно. Опять поднялся ветер, завывает, словно зверь. Кружит небось по саду в апельсиново-розовом вихре.
– Можно я лягу? – спрашивает он.
– Нельзя, – отвечаю я, аккуратно разглаживая на коленях одеяло.
Он смотрит на меня. Тонкая бровь недоверчиво ползет вверх.
– Нельзя?
– Нет, – подтверждаю я, стараясь говорить сердитым голосом.
Выходит не очень убедительно. Воцаряется напряженная тишина.
– Но спасибо, что спросил, – добавляю я.
Он смущается, переступает с ноги на ногу и, кажется, никак не может решить, куда деть руки – на нем пижамные штаны без карманов.
– Может, прогуляемся? – спрашивает он.
– Сейчас? – удивляюсь я. – Там вроде холодно.
Флорида оказалась краем с непредсказуемой погодой.
– Надень пальто, – говорит он. – Жду тебя у лифта через пару минут.
Что ж, думаю, можно и прогуляться. Заглянув в гардеробную, накидываю поверх ночной сорочки легкое вязаное пальто, на ноги натягиваю пару теплых носков. Они такие толстые, что мне едва удается влезть в свои туфли.
Увидев Линдена у лифта, замечаю, что на мне женский вариант его пальто. Вряд ли это совпадение. Должно быть, Дейдре, неисправимый юный романтик, специально сделала мне пальто в пару к его. Наверное, намекает, что мне следует научиться любить своего мужа. Какая же она еще все-таки маленькая. Впереди у нее достаточно времени, чтобы понять, что такое настоящая любовь, или на худой конец узнать, что ею не является.
