– Тесновато у вас там, – говорит он.
– Есть немного, – соглашаюсь я, – но некоторым зданиям несколько сотен лет. Когда я была маленькой, то часто представляла себе, как будто выхожу за дверь и попадаю в прошлое. Представляла…
Умолкаю на полуслове. Провожу пальцем по строчкам на одеяле.
– Что такое? – спрашивает Габриель, наклоняясь ко мне.
– Я об этом еще никому не рассказывала, – признаюсь я, сама себе удивляясь. – Так вот, я представляла, что вдруг оказываюсь в двадцать первом веке. Там встречаю на улицах людей разного возраста и сама могу стать взрослой, такой, как они.
Наступает долгая тишина. Увлеченно рассматриваю одеяло. На самом деле прячу глаза, теряясь под пристальным взглядом Габриеля. Чуть помедлив, он подходит к кровати с моей стороны; матрас слегка прогибается под его весом.
– Ладно, брось, – говорю я с вымученным смешком. – Ерунда это все.
– Нет, – возражает он. – Не ерунда.
Его палец повторяет движения моего, двигаясь вверх-вниз по соседним строчкам. Наши руки почти соприкасаются. По моему телу пробегает теплая волна, губы сами раздвигаются в улыбке. Знаю, что никогда не буду взрослой, все мечты об этом остались в далеком прошлом. Мне бы даже в голову не пришло рассказать о своих фантазиях родителям, они бы очень расстроились, или брату, он бы назвал их глупыми. Поэтому я держала их при себе, уговаривала себя забыть о них. Но в эту минуту, наблюдая за тем, как наши руки двигаются по одеялу, словно следуя заранее установленным правилам и подчиняясь определенному ритму, я разрешаю себе вернуться в мир грез. Однажды я покину этот особняк и найду за его стенами целый мир. Здоровый, цветущий мир, где проживу прекрасную долгую жизнь.
– Ты обязательно должен его увидеть, – говорю я. – Ну, город то есть.
– Я бы с удовольствием, – отвечает он тихо.
Раздается стук. Из-за закрытой двери слышится голос Сесилии:
– Линден у тебя? Он должен был принести мне горячего шоколада.
– Нет, – отвечаю я.
– Но я слышала голоса, – настаивает она. – Кто там с тобой?
Габриель поднимается. Я разглаживаю одеяло, он тем временем подхватывает с туалетного столика поднос с моим завтраком.
– Попробуй позвонить на кухню, – советую я ей. – Может, там знают, где он сейчас. Или вызови Эль.
Недолгое молчание. Снова стук в дверь.
– Можно войти?
Сажусь на кровати, быстрым движением набрасываю на матрас одеяло, расправляю его, взбиваю подушки. Я не сделала ничего дурного, но мне почему-то неловко оттого, что она застанет у меня Габриеля. Пересекаю комнату и открываю дверь.
– Чего тебе надо? – спрашиваю я.
Протолкнувшись мимо меня, она впивается взглядом в Габриеля. Ее карие глаза ничего не упускают.
– Я пойду, надо отнести эти тарелки на кухню. – Видно, что Габриелю неловко.
Выглядываю из-за спины Сесилии. Хочу дать ему понять, что мне жаль, что все так получилось, но он в мою сторону даже не смотрит. Все его внимание приковано к своим туфлям.
– Раз так, принеси мне тогда горячего шоколада, – распоряжается Сесилия. – Обжигающе горячего. И не клади в него зефиринки. Вечно ты их добавляешь, а они тают и становятся противными, потому что ты слишком долго сюда поднимаешься. Положи их рядом на отдельное блюдце. А еще лучше, захвати целый пакет.
Он кивает и, пройдя мимо нас, выходит из комнаты. Сесилия высовывает голову в коридор и провожает Габриеля долгим взглядом. Когда за его спиной закрываются двери лифта, она резко оборачивает ко мне.
– Почему дверь была закрыта?
– Не твое дело, – огрызаюсь я.
Знаю, как подозрительно могли прозвучать мои слова, но ничего не могу с собой поделать. Разговоры с Габриелем – одно из редких доступных мне удовольствий. Нет у моих сестер никакого права вмешиваться в мою жизнь! Правда, и воспрепятствовать я им не в силах.
В раздражении сажусь на диванчик и делаю вид, что перебираю верхний ящик, где у меня хранятся заколки для волос.
– Он же слуга, – говорит Сесилия, неторопливыми шагами меряя мою комнату и ведя пальчиком по одной из стен. – Да и мозги у него куриные. Когда бы ни принес чай, всегда чего-нибудь не хватает: то сахара мало, то сливок. И двигается еле-еле: вечность пройдет, пока он к нам с кухни доберется! Все приходится есть холодным.
– Все у него в порядке с мозгами, – встреваю я. – Ты просто обожаешь жаловаться.
– Жаловаться? – У нее даже дыхание перехватывает от возмущения. – Жаловаться? Не тебя каждое утро выворачивает завтраком! Не ты торчишь весь день в постели, как привязанная. И все из-за этой дурацкой беременности. Не слишком многого я и прошу. Все, что требуется от этих недотеп, это выполнять свою работу – приносить мне все, чего я хочу.
Она плюхается на мой матрас и с вызовом скрещивает руки на груди: все высказала.
Со своего места я ясно вижу небольшой бугорок под легкой тканью ее ночной сорочки. Тонкий аромат духов не в силах замаскировать слабый, но стойкий запах рвоты, исходящий от девушки. Ее волосы растрепаны, лицо бледное. Хоть и не хочется в этом признаваться, но я понимаю причину ее раздражительности. Не должна столь юная девушка проходить через такое.
– Вот, держи, – вытащив из ящика один из красных леденцов, что подарила мне на свадьбу леди Роуз, я протягиваю ей. – Поможет успокоить желудок.
Она берет леденец, отправляет его в рот и удовлетворенно вздыхает.
– Знаешь, а ведь рожать больно, – говорит она. – Я даже умереть могу.
– Ничего с тобой не случится, – успокаиваю ее я, стараясь не думать о том, что мать Линдена умерла при родах.
– Но я могу умереть, – настаивает она.
На этот раз никакого вызова в голосе, теперь в нем звучат нотки страха. Она рассматривает фантик, который держит в руке.
– Поэтому они должны мне приносить все, что я хочу.
Сажусь рядом, обнимаю ее одной рукой. Она кладет мне голову на плечо.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Они должны тебе приносить все, что ты захочешь. Но знаешь, ласковый теленок двух маток сосет.
– Что это значит?
– Так часто говорила моя мама, – объясняю я ей. – Смысл в том, что, если будешь к людям добрее, они станут охотнее выполнять твои просьбы. Может даже, сделают что-нибудь, о чем ты их специально и не просила.
– Вот почему ты с ним так сюсюкаешь? – интересуется она.
– С кем?
– С этим слугой. Ты постоянно с ним разговариваешь.
– Наверное, – отвечаю я.
Чувствую, как у меня начинают пылать щеки. Хорошо, что Сесилия на меня не смотрит.
– Просто стараюсь быть милой.
– Не надо, – говорит она. – Это могут неправильно понять.
