Зато нечто другое полностью поглотило ее внимание. Сквозь закрытые створки ставен ей были видны кусочек ярко-синего неба и крона веерной акации. Разве не видела она уже когда-то эту картину? Листья акации не шевелились, но ей казалось, что она слышит шелест, пробегающий по ветвям дерева. Дерево предчувствовало грозу. Каролина тоже ощущала ее приближение, хотя находилась в помещении, где не было окон. Она ощущала это всей кожей, всеми нервами. И странным образом успокаивалась.
Когда она была ребенком, то в такие часы прокрадывалась в западную башню замка Розамбу. Ей было совсем не страшно. Она забиралась на самый верх, в пустую, гулкую комнату с окнами во всю стену, внизу шумел потемневший таинственный парк, казавшийся сверху, из башни, темно-зеленым бушующим морем. А наверху было небо, похожее на громадный кратер, разродившийся сине-черной лавой, временами пробиваемой огненными стрелами молний.
Первый порыв ветра дохнул с неба. Воздух наполнился сухим шелестом листьев акации. И снова Каролина ощутила странное спокойствие, снизошедшее на нее. Теплая волна поднималась внутри. У нее не было больше тела, плоти и крови. Она превратилась в созвучную этой мощной силе частичку природы. С каждой секундой в зале суда становилось все темнее. Внезапно дверь с грохотом растворилась, и яркая вспышка осветила зал, заставив людей зажмуриться. И тут же прогрохотал гром.
В воздухе запахло озоном. Сильные порывы ветра потрясли стены. Огонь многочисленных ламп испуганно затрепетал. Аба эль Маан поднял правую руку. За его спиной блеснул тусклый круг гонга. Снова прозвучали три удара. Аба эль Маан не дождался, пока утихнет эхо последнего удара. Он не мог больше терпеть. Приговор должен прозвучать. Одновременно с гонгом раздался и его голос.
В это мгновение сильная рука коснулась волос Каролины. Рамон Стерн притянул к себе ее голову. Это был не любовный жест, не ласка. Он прикрывал ее, как ребенка, от чьих глаз и ушей надо скрыть какое-то зрелище. Но для Каролины его жест означал нечто иное. Чувство, охватившее ее, заставило позабыть обо всем. Был ли произнесен приговор? Это не имело больше значения. Важны были только руки, обнимавшие ее.
Голос Абы эль Маана умолк. В зале суда воцарилась тишина. Иные шумы наполнили башню. Гулкие удары, будто ветер сбрасывал на землю с ветвей спелые плоды. На секунду ветер замер. А потом с ровным монотонным шумом на землю хлынул дождь!
С каждым мгновением потоки льющейся с неба воды становились все мощнее. С беспощадной яростью обрушились они на притихший город. Все остальные звуки тонули в этом шуме. Даже по крутым ступенькам, которые вели в подземелье, дождь стучал сильнее, чем шаги осужденных.
Их стражи шли впереди. Они открыли железную дверь, и темный коридор поглотил пленников. Шум дождя еще сопровождал их, как будто он зарождался в этих стенах, как будто каменные плиты сейчас обрушатся на них, как обломки скал. И снова они очутились перед дверью. Она была так тяжела, что понадобилась сила двух человек, чтобы сдвинуть ее с места и закрыть, когда Каролина и Стерн оказались за ней. Ключ повернулся в замке, и все смолкло. Каролина прислушалась. Полная тишина – не слышно даже, ушли ли стражи или остались стоять за дверью.
Только шум дождя слышала она, тихий и далекий, как забытая песня тамбуринов.
9
Медленно привыкали ее глаза к темноте. Она обнаружила узкое отверстие в стене под самым потолком. Слабый, едва заметный свет проникал сквозь него в подземелье. Каролина стояла на месте, не зная, чего же она ждет. Что она должна испытывать – страх, сомнения? И чего она боялась? Что вдруг утихнет, погаснет то горячее ощущение счастья, которое она испытала в тот момент, когда дверь за ними закрылась и она осталась в подземелье наедине с этим мужчиной?
Это был абсурд, всего лишь истерическая реакция. Она не должна потворствовать этому. Сейчас это чувство схлынет. Это все из-за невыносимого напряжения последних дней и часов. Но теперь она больше не в том оцепенелом состоянии, в котором пребывала в зале суда. Она очнулась. Ее разум работал четко и ясно. Они в тюрьме, они приговорены к смерти. А ее волновало лишь одно: его присутствие рядом. Ее взгляд скользил по темной пещере, по стенам из сырых базальтовых плит, по утоптанному глиняному полу. В углу стояла лежанка, покрытая сеном. Вот откуда исходит аромат земли и солнца! Каролина опустилась перед ней на колени, расстегнула застежку своего плаща, сняла его с плеч. Знает ли она, что делает? Заботливо, как женщина, готовящая ложе для любимого мужчины, которому мечтает отдаться, расстелила Каролина плащ поверх сена. Потом сняла чадру с головы и сложила ее в изголовье вместо подушки.
Каролина ждала, не находя в себе мужества, чтобы обернуться. Она разглаживала складки плаща, убирая острые соломинки, чтобы хоть как-то справиться с внутренним возбуждением, захлестнувшим ее. Она томилась от желания. Почему он медлит? Почему заставляет ее переживать эти бесконечные минуты ожидания? Они и так уже потеряли столько времени. Каждая секунда промедления приближала их к смерти. Измотанная, как после тяжких физических усилий, она буквально упала на лежанку. Как бы она хотела протянуть к нему руки, позвать его! Но не могла на это решиться. Каролина уткнулась лицом в ладони и закрыла глаза, словно пытаясь таким образом заставить замолчать свои чувства, подавить в себе смятение. Она скорее согласилась бы задохнуться от тоски, чем призналась бы в своих чувствах мужчине, не испытывающему то же самое.
И в самом деле Рамон Стерн в этот момент испытывал нечто иное, нежели она. Он любил ее. Он любил ее больше, чем она могла себе представить, чем он решился бы ей признаться. Именно любовь делала для него невозможным использовать этот момент и это место для близости с нею. Свернувшись калачиком, лежит она там, несчастная от одиночества и страха. Ее беззащитная поза разрывала ему сердце. Рамон боялся того сомнения, которое может увидеть на ее лице и которому он ничего не мог бы противопоставить – ни надежды, ни утешения, ни веры в чудо.
Он опустился на колени рядом с лежанкой, просунул руку ей под голову. Он искал подходящие слова, но что он мог сказать ей?
Имеют ли слова какое бы то ни было значение в этом застенке, который откроется только затем, чтобы предать их в руки палача? Забыть все, заснуть – может быть, ему удастся усыпить ее, укачать, как дитя? Рамон испугался, когда она вдруг повернула к нему голову. Ее глаза были теперь прикованы к нему. В них была меланхолия, нежность и в самой глубине влажных черных зрачков – страстный огонь. Она притянула к себе его голову.
Стерн ощущал нежные прикосновения ее рук. Перед ним было ее лицо, такое доверчивое, трогательное. Он понимал, что через секунду уже не сможет сдержать себя, и отвел ее руки.
