Если корсиканцы узнают, что их героин попал ко мне — а обнаруженные на том пистолете мои отпечатки пальцев наверняка заставят их сделать такой неблагоприятный для меня вывод, — они захотят его вернуть и вряд ли погладят меня по головке за то, что я его перехватил. Только последний идиот может по своей доброй воле рассердить корсиканскую мафию.
Я бы с превеликой радостью вернул корсиканцам их героин — это не вопрос. Но как это сделать? Я снова склонился над своим списком и, близоруко щурясь, уставился в слово "Героин". А потом сделал глубокий вдох, занес карандаш над следующей строчкой и написал "Полиция".
По всему теперь выходило, что мне уже не отвертеться от клейма опаснейшего государственного преступника по обе стороны американо-канадской границы. Обвинение в убийстве поставило жирный крест на моей свободе. Рано или поздно меня схватят, и я не имел ни малейшего понятия, что мне делать, когда это произойдет. Вероятно, Шеф соизволит прийти ко мне на помощь, а вероятно, и не соизволит. Самое ужасное, что у меня не было никакой возможности с ним связаться. Я ведь не знал ни имени, ни фамилии этого стервеца. И даже если бы он вызвался мне помочь, ему бы пришлось из-за меня вступить в бой с правоохранительными службами двух стран, но я вовсе не был уверен, что он для этого обладает достаточным весом. В сложившейся ситуации я не мог оставаться в Канаде, но и вернуться в Штаты тоже не мог.
Я снова перечитал список и испытал некоторое облегчение от того, что слово "Полиция" стояло в самом низу. Это означало, что пока что этот пункт не представлял для меня насущной опасности. То есть можно было выбросить его из головы, вместе с "Героином" и "Убийством". А значит, я мог все сто процентов времени и сил посвятить первому пункту — "Минна".
Что, в свою очередь, означало…
Означало, что я снова вернулся на исходный рубеж. И если я добился хоть какого-то прогресса, то черт побери, хотелось бы знать, в чем именно. Итак, в моем блокноте появился столбик из нескольких слов. Я запустил таймер обратного отсчета времени. Ну, вот, пожалуй, и все. Похоже, мне так и не удастся ни заработать миллион долларов, ни завести себе друзей, ни добиться расположения окружающих, ни добиться успехов в бизнесе, ни выиграть на бирже. Ни вызволить Минну, ни обезвредить убийц английской королевы, ни избавиться от героина, ни спастись от преследования полиции.
Словом, я пришел к тому, к чему меня всегда и приводили все мои попытки действовать по списку. Теперь, согласно неписаным правилам, пришла пора выбросить список и пойти напиться. Что я бы сделал с радостью, но я боялся высунуть нос на улицу, во-первых, и во вторых, интуиция подсказывала мне, что напиваться именно сейчас не стоит.
Так что, рассудив, что действие в любом случае плодотворнее бездействия, я принял единственно возможное в данный момент решение. Я порвал список.
Когда Арлетта вернулась с мини-микрофоном и приемником, из отведенных нам двадцати восьми часов у нас в запасе осталось двадцать семь. А когда я вышел из квартиры и направился к кубинскому павильону, их оставалось всего семнадцать. Истекшие десять протекли, прямо скажем, мучительно.
Для начала Арлетта вдруг впала в ничем не обоснованный оптимизм — настрой, который я никоим образом не был склонен с ней разделить. Полагаю, она была бодра от мысли, что ей удалось сделать что-то полезное, в то время как я весь день проторчал дома, составляя свой идиотский список. Что бы ни было источником ее благодушия, она сияла как начищенный samovar. Теперь мы обзавелись «жучком» — а значит, были на верном пути и могли спасти и Минну и королеву, а заодно освободить Квебек и открыть лекарство от рака, а потом зажить счастливо и умереть в один день…
Ей захотелось незамедлительно отпраздновать нашу победу — в горизонтальном положении.
А я не захотел.
Я полностью отдаю себе отчет, что это было неправильное решение. Не то что бы меня занимали другие, более важные дела, ведь все равно я бы не смог ничего предпринять до закрытия выставки поздно вечером. Поэтому у нас оставалось полно времени на то, чтобы заняться любовью — к чему Арлетта была весьма предрасположена, а вот я нет, хотя, вынужден признаться, настоящие мужчины так себя не ведут. К примеру, Джеймс Бонд не раздумывая швырнул бы Арлетту на тигровую шкуру в тот самый момент, когда она только вошла в комнату. И агент 007 не стал бы дожидаться, когда девушка продемонстрирует ему добытые микрофон и приемник. И если бы ему пришлось составлять список неотложных дел, то в первой строке фигурировало бы "Трахнуть Арлетту", и пока этот пункт не был бы выполнен на отлично, он не стал бы даже утруждать себя размышлениями о прочих задачах своей секретной миссии.
Если вы еще не дошли своим умом, то спешу сообщить: я не из этой породы!
Но и не бесчувственная сволочь. Когда Арлетта намекнула, что неплохо бы завалиться на тигровую шкуру, я притворился простачком, которому ее тонкие намеки невдомек. Тогда она прибегла к более прямолинейному способу воздействия на мое либидо, сбросив с себя всю одежду. Ну и тогда я прыгнул в кровать и принялся ее целовать и ласкать, послушно решив сыграть с блеском отведенную мне роль, вне зависимости от своих желаний.
Мое сердце испытало бурный прилив крови. Чего не скажешь о другом моем жизненно важном органе. Арлетта вытворила все, на что было способно ее юное воображение, а также еще пару-тройку штучек, которые даже я не мог вообразить. Она работала с азартом, с огоньком, с самозабвением, живо демонстрируя свои познания во французской культуре наслаждения, но ничего не помогло. Когда же наконец ей стало ясно, что ничего не получится, она выпрыгнула из кровати, помчалась в ванную и там горько разрыдалась. Акустика в крохотной квартирке была не хуже, чем в концертном зале «Карнеги-холл», и эхо ее рыданий, наверное, разносилось миль на десять по всей округе.
Я подергал дверную ручку. Дверь была заперта. Я попросил Арлетту выйти, но она заявила, что сейчас вскроет себе вены и умрет. На что я возразил, что она ни в чем не виновата, и уж если кто и заслуживает вскрытия вен, так это я, и что лучше оставить вены в покое и направить свою суицидальную агрессию на что-нибудь другое.
Наконец она вышла из ванной. Ее милая мордашка была умыта слезами. Она подошла и сочувственно потрепала меня по щеке.
— Жанна д'Арк… Мой целомудренный герой, мой рыцарь в сияющих латах. Твои мысли заняты совсем другими вещами, ты всем телом и душой предан нашему делу! И конечно, тебе недосуг заниматься любовью с Арлеттой.
Похоже, она себя в этом убедила. Но не меня. Я вспомнил перечень подвигов, которые не сумел совершить, и понял, что к этому списку теперь придется добавить еще один пункт. Импотенция, как и красота, — страшная сила, но вот спасет ли она мир? Скорее, разрушит.
Мы сидели и ждали окончания работы выставки. И тут мне пришло в голову протестировать микрофон и приемник. Выяснилось, что наш «жучок» не фурычит. Арлетта вспомнила, что кто-то совсем недавно уронил его на пол. Вооружившись отверткой, я разобрал микрофон и обнаружил сломанную деталь. Уж не знаю, что это за деталь и в чем заключалась ее функция. Но без нее мы были как без рук.
Но Арлетта и на этот раз меня выручила. Она сказала, что у нее возникла идея и ни слова не говоря ушла. После ее ухода я испытал некоторое облегчение: в последнее время мы стали немного действовать друг другу на нервы. Я сомневался, что она сумеет придумать что-то дельное. Но она придумала. Арлетта вернулась с Сетом и Рэнди. Сет отдал мне новый микрофончик и спросил, можно ли его протестировать.
— Не знаю, — пожал я плечами. — А где от него приемник?
— Скорее всего, в отделении полиции. Это «жучок», который легавые заложили у нас в штабе. Я нашел его под днищем нашего ксерокса.
— Мы подумали, что тебе удастся извлечь из него нужную деталь и заменить ту сломанную в нашем микрофоне, — пояснила Арлетта.
— А этот микрофон работает? — спросил я.
Кто-то из них кивнул.
— То есть полиция может слышать все, что мы тут говорим?
— Да, но…
— Тогда всем тихо! — приказал я.
Я разобрал «жучок». Это была другая модель, совершенно не похожая на нашу. Но внутри я обнаружил точно такую же деталь, как та, что сломалась. Я разъединил все ее контакты, осторожно извлек и вставил в наш «жучок». Протестировав его, мы убедились, что он заработал. А принесенный уклонистами-пацифистами микрофон я растоптал башмаком: мне пришло в голову, что теперь он будет посылать радиосигналы одновременно и на наш приемник и на приемник в управлении полиции Монреаля, но потом решил добавить эту догадку в неписаный список вещей, о которых мне стоило забыть.
Прошло еще несколько томительных часов ожидания. Мы вчетвером сидели и слушали радио. Я то и дело переключал станции, чтобы избежать сводок новостей. Там все равно не могло быть ничего такого, что мне бы хотелось услышать.
