И даже когда необходимая для поддержания этого союза энергия начала иссякать и мы медленно, неохотно возвращались каждый в свое сознание, печаль не отравила нам души, их не пронзило чувство утраты. Мы трое, рожденные от разных матерей, отныне никогда не станем существовать по отдельности. Внутри меня осталась частичка каждого из них, а им подарена лучшая часть меня. Мы уснули, крепко обнявшись, витая в снах друг друга, и пробудились бесстрашными, исполненными радости, которая многократно умножала наши силы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Иногда я думаю, что мои воспоминания о нашем пребывании в Фивах не что иное, как пожелавшая стать реальностью мечта. Безусловно, на земле никогда не могли бы настать столь безупречные времена. Хотя, наверное, абсолютное совершенство происходившего тогда являлось компенсацией Великой Природы, хотя и незначительной, за блаженство загробной жизни, которой мы лишились.
Мы наняли роскошный дом в процветающем рыночном центре неподалеку от Луксора, с пышным садом, где мы держали дрессированных обезьян и ручного жирафа. Среди зелени сверкали водоемы, выложенные лазуритом, и фонтаны, благоухающие экзотическими ароматами. Наш дом был трехэтажным, как большинство богатых домов того времени, с мраморными полами и резными кушетками из черного дерева, задрапированными шелками и шкурами животных. Мы держали несколько дюжин слуг – и не потому, что в них нуждались, а решив взять на себя обязательство дать кров и работу тем, кому меньше повезло в жизни.
Мы раздобыли необходимое сырье для превращения обычных металлов в золото и производили его в достаточном количестве, но у нас не возникало искушения чрезмерно увлекаться этим утомительным процессом, отнимавшим много времени. Мы пользовались прогрессивными приспособлениями для вентиляции и охлаждения воздуха, которые использовались в обители Ра, и с их помощью поддерживали прохладу жарким летом и приятное тепло, когда начинали дуть ледяные ветры. Соединяя навоз с коровьей кровью и некоторыми другими обычными материалами, мы добивались того, что дыни в нашем саду за несколько недель вырастали до размера валунов. Слуги только дивились плодам нашего волшебства. По сути дела, во время пребывания в Фивах мы очень мало занимались настоящей магией. Мы были слишком поглощены тем, что открывали новое друг в друге, упивались вновь обретенной свободой и жизнью, которую сами себе создали, – об этом мы даже и не мечтали в обители Ра.
Для нас чудесным приключением становилось даже посещение рынка. Как увлекательно смотреть на плывущие по Нилу огромные, похожие на доисторических чудовищ баржи, груженные экзотическими товарами, с темными от загара, грубыми рабами на борту или барки богачей с изысканной резьбой, украшенные позолотой и инкрустациями из бирюзы, с шелковыми занавесями, колеблемыми ветерком; выбирать или отвергать товары крикливых и настырных уличных торговцев; бросать монеты грязным ребятишкам, вдыхая пыль, людской пот и зловоние улиц. Мы испытывали это, пропуская все через волшебную призму нашего тройственного союза, и все это очаровывало нас.
Мне бы не хотелось, чтобы вы составили себе чересчур возвышенное представление о Фивах тех времен. Правда заключается в том, что, хотя этому грандиозному городу на берегах Нила были присущи некоторые запоминающиеся, даже прелестные черты и мы, безусловно, вели более привилегированную жизнь, чем большинство его жителей, в целом он не произвел на меня большого впечатления. Мне нравился наш сад, и огромные прохладные мраморные залы особняка, и пиршества с танцовщицами, акробатами и непристойной пантомимой. Но я с трудом выносил голоса ссорящихся людей и звуки насилия, в летние вечера проникавшие к нам сквозь шторы, подобно пыли, меня печалили сидящие у ворот нищие и искалеченные голодные дети с большими печальными глазами, слоняющиеся по базарной площади. Я испытывал раздражение, обоняя доносящийся с улиц смрад гниения, слыша крики подвергаемого наказанию раба или рев осла, избиваемого до смерти за отказ везти слишком тяжелый груз.
Но по большей части нам удавалось отгородиться от неугодного мира и создать собственный рай на отведенном участке земли, а также в наших душах.
Время от времени мы приводили домой юную девушку со сверкающими очами или красивого гибкого мальчика, чтобы угостить их ужином с вином, потанцевать и заняться любовью. В этой незамысловатости тоже заключалось особое волшебство, вызывавшее восхищение тем, как исполняются наши простые желания. Мы были по-своему гедонистами, но даже это расточительное потворство слабостям имело привкус невинности, изумления.
Боюсь, мне не найти слов для описания мощи и великолепия нашего единения, ибо все, что я могу выразить, не более чем бледная тень его. Представьте: вот кто-то обнажил и заставил страдать самую потаенную, самую тоскующую сердцевину человеческой души, заставил ее биться и истекать кровью в страстном желании обрести утраченное… А теперь вообразите, что все части встают на место, словно отделенные друг от друга кусочки магнита, неумолимо стремящиеся соединиться. И попробуйте ощутить всплеск радости, волну лучезарного восторга, взрыв энергии, исторгаемые измученной душой, вновь обретающей целостность.
Как видите, когда я пытаюсь это описать, мои слова всякий раз облекаются в форму мирской гиперболы любовников, и – о да – мы были сильно, безумно влюблены друг в друга. Но не являлись любовниками. Секс оставался приятным времяпрепровождением, в котором мы себе не отказывали, но никогда не занимались им друг с другом.
И если я скажу вам сейчас, что в глубине души не жаждал союза, который повторил бы во плоти то, что мы познали вовне, назовите меня последним лжецом. Я был молодым человеком, полным вожделения и восторга от сознания собственной силы. Меня опьяняла радость жизни, вечное чудо, которое мы трое открыли друг в друге. Я не сильно отличался от прочих юношей и безумно жаждал одну девушку.
Не знаю, когда это началось. Возможно, с того дня, как она обратила на меня свою волю, удвоив мои силы, возможно, с той ночи, когда я бросился спасать ее от огня и сам погрузился в яму, считая свою жизнь потерянной, если не уберегу ее от боли. Знаю только, что к тому времени, как мы открыли экстаз, который испытывали втроем в духовном единении, я жаждал большего.
Я стыдился того, что в самом потаенном уголке души хотел слияния с одной, а не двумя.
И все же чувства стыда и вины, а также необходимость держать все в секрете лишь усиливали мое желание, и порой тайна вспыхивала на моем лице яркими красными пятнами, выдавая меня перед всеми. Каждая женщина, с которой я ложился, имела лицо Нефар. Каждый сон, проносившийся в моем убаюканном сознании, напоминал о том, как она мне нужна. Мне вряд ли удалось бы выиграть битву с собственными распаленными желаниями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
