Сейчас у него были деньги, связи, одна из мощных московских газет. И теперь появилась возможность отомстить этому городу. Благодаря его трудам, победит избирательный блок «Надежда». А он станет его куратором. И тогда…
Где дома лишь фасады,А слова — пустоцветИ свет сгоревшей звезды,Этот самый проспект…
Насвистывая эту песенку, Пожаркин шел по Невскому. Время сейчас тяжелое. Обанкротить город так же просто, как любой банк или фирму. Было бы желание.
* * *
Хотя у Алексея затекла рука, он боялся ее высвободить из-под шеи Милы. Девушка, уткнувшись носиком в его плечо, спала. Чуть повернув голову, в летней полутьме комнаты можно было увидеть, сколь она красива. Точеный профиль, напоминающий мраморные скульптуры античности, длинные ресницы, на одной из которых поблескивала забытая слезинка, светлые локоны рассыпавшихся по подушке волос, тихонько благоухающих ароматом далеких цветов, чуть припухшие нежные губы, изящная рука, доверчиво покоящаяся на груди единственного человека, на которого можно было надеяться… Дыхание девушки было ровным, и ничего не напоминало о том, что только недавно она в каком-то исступлении обнимала Алексея, а он, задыхаясь от чувств, шептал ей нежные слова под негромкий аккомпанемент диска из «Romantic collection»…
После возвращения Нертова с вазой, Мила разрыдалась у него на груди, но потом, взяв себя в руки, извинилась и, попросив пройти в комнату, скрылась в ванной. Через некоторое время хозяйка квартиры вернулась, неся с собой два фужера и бутылку коллекционного вина, наверное, приберегавшуюся для какого-то большого праздника.
— Извините, после смер… то есть исчезновения папы, я стала слишком эмоциональна. Но это пройдет. Ужин еще не успел остыть, и если вы не против, то составьте мне компанию. Вообще-то, я не большая любительница выпивать, но иногда это необходимо…
Алексею ничего не оставалось, как согласиться, тем более, он вдруг почувствовал какую-то безысходную пустоту в груди и понял: предложение хозяйки выпить может помочь хоть как-то отвлечься от невеселых мыслей.
За ужином они сначала говорили о чем угодно, только не о тех делах, ради которых Нертов появился в этом доме. Каждый, казалось, старался избегать болезненных тем. Но затем Мила, видимо понемногу придя в себя, начала рассказывать о своем отце. Когда Алексей попытался заикнуться, мол, может, лучше не ворошить прошлое, она только махнула рукой:
— Бросьте. Все равно этот разговор необходим. А просто рассказывать, как больной на приеме врачу, собирающему анамнез, я не могу. Так легче…
Потом Мила вдруг спохватилась:
— Я сейчас вернусь, — и действительно вскоре снова появилась в комнате, держа в руках запотевшую бутылку «Абсолюта»: — Настоящий. Папа из Швеции недавно привез.
Нертов удивленно уставился на девушку, подумав про себя, что, вроде, не говорил, как бы хотелось вместо вина выпить чего-нибудь покрепче. Но Мила, словно угадав его мысли, сама предложила закончить с вином:
— Не комплексуйте. Я ошиблась — мне точно сейчас нужно более сильное лекарство. Да и вам, кажется, тоже… Нет, не отвечайте, — увидев, что Алексей хочет что-то сказать, перебила его хозяйка, — если я ошиблась, не пейте. Но поверьте, врачи не хуже всяких сыщиков видят человека. И кстати, давайте перейдем на «ты» — так мне будет проще разговаривать…
Через некоторое время состояние напряжения, в котором последние дни находился Алексей, понемногу прошло. В вечернем полумраке чужая квартира стала казаться более уютной, а ее хозяйка — давней знакомой. Особенно усилилась эта иллюзия, когда Мила принесла в комнату хорошую акустическую гитару:
— Давайте, я вам спою… Папа очень любил эту песню и всегда просил исполнить ее, когда мы вот так сидели вместе… Только это так редко бывало…
Нертову показалось, что на глаза у девушки опять начинают наворачиваться слезы, и он поспешил согласиться. Мила, пробежав длинными пальцами по струнам, взяла первый аккорд и неожиданно запела:
Падает, падает снег,Тихо в такт вальса кружась.Радует, радует тех,Кого пригласили на вальс.Снег закружил все мосты,Снег завертел и дома.Летом мне снился лишь ты,Ну, а теперь ведь зима…
Чарующе чистый голос завораживал, пробуждая в памяти какие-то забытые образы, ассоциации из прошлой, казавшейся такой далекой, жизни.
Медленно тянется светЭтого зимнего дня.Кажется, что пары нетВ вальсе том лишь для меня…
От выпитой водки у Алексея потеплели глаза, ему показалось, что в полутьме комнаты вдруг закружились искрящиеся невесомые хлопья снежинок, он представил пустынную набережную у Университета, себя, приплясывающего от морозца в тоненьких полуботиночках, одноклассницу Лену, которая, неожиданно подбежав сзади, закрыла теплыми ладошками ему глаза: «Узнаешь?..» Потом они долго целовались у какого-то фонаря, подмигивающего сверху влюбленным желтым глазом. Что же было потом?.. Нертов постарался отогнать воспоминания о том, как, проходя срочную службу в армии, он получил письмо от приятеля, где между прочим сообщалось: мол, Петьке Дмитриеву удалось поступить в институт, Олег, наоборот, назло родителям бросил учебу, а Михайлова неожиданно выскочила замуж…
Падает, падает снег,Тихо в такт танца кружась.Дня нескончаемый бег,Детства забытого вальс…
Нертов молча сидел, когда закончилась песня, и Мила, несколько раз тихонько перебрав струны, уже начала следующую, такую же безнадежно грустную:
Почему мы не сказали все слова,Что звучали сладкой музыкой в сердцах?Ты был прав тогда, и я была права,Только сказка оказалась без конца.Только время оборвало разговор,Разметало нас по свету, как песок,И в глазах моих тогда немой укор,Расставаясь, видеть ты не мог.Расставания — беда.Расставания…Развели нас навсегдаРасстояния.Не соединить сердца —Не получится.Слушать сказку без конца —Только мучиться…
Эту песню Алексей уже слышал раньше. Однажды он купил в каком-то ларьке диск «Эрмитажа» и принес Нине, надеясь, что ей понравится мелодичная музыка. Нина же, которой было известно, что именно под «эрмитажный» шлягер Алексей чуть не погиб в аварии, как-то странно посмотрела на него и вдруг выдавила срывающимся голосом: «Это… на прощание? Навсегда?..» С тех пор Нертов никогда не слушал при ней этих песен. И никогда уже не сможет…
Мила вдруг прервала песню, резко отложив гитару в сторону:
— Извини. Я больше не буду. Налей, пожалуйста…
Алексей, которому и правда стало не по себе (слишком сильны были ассоциации, слишком близко исполнение настроению), наливая водку, неожиданно еще раз отметил, насколько хорошо хозяйке удается чувствовать находящегося рядом человека. Пожалуй, ни одна женщина, с которыми он был раньше знаком, не могла бы похвастаться, что может предугадать его желания. Ни многочисленные приятельницы, которых у Алексея немало было в прежние времена, ни одноклассница Лена, ни бывшая жена Светлана, ни неизвестно куда исчезнувшая Марина… Даже Нина — и она то и дело либо не понимала, либо делала вид, что не понимает. А здесь все было иначе…
Нертов уже понял, что не хочет никуда уходить из квартиры на Миллионной. Но он подсознательно страшился этой мысли, отгоняя ее подальше в глубь сознания. Он снова начал волноваться, словно старшеклассник, не знающий, как себя вести со взрослой женщиной, злиться на себя за это и оттого нервничать еще больше. Неизвестно, чем бы это закончилось, но Мила, предложив Алексею налить еще, вдруг заиграла задорную студенческую песню:
О, донна Роза!Мне наплевать на обезьян.Но, донна Роза,Ну, почему опять «нельзя»?О, донна Роза,Ведь мы с тобой почти друзья.О, донна Роза!..
Понемногу Алексей пришел в себя и к середине песни уже подхватил припев о тетушке из страны, где много диких обезьян…
Вечеринка неожиданно была прервана металлическим стуком по трубе отопления. Нина, поморщившись, все же прервала пение, пояснив, что ее верхний сосед по лестнице, благообразный старичок, некогда трудился в Мариинском театре. И хотя нынче всем представляется артистом, но на самом деле выше должности машиниста сцены не дослужился. Несмотря на это, сосед гордится своим якобы абсолютным слухом (который на самом деле достоин разве что профессионального акустика-слухача) и регулярно требует тишины, если слышит любую музыку, кроме классической.
