— С Пчелоедом проблем не будет. Я даже тебе разрешу на работу вернуться. Но сначала ты давай отстёгивай. Не зря ж я тебя не трогал до боя. Знал, что победишь, сучонок.
— А у меня… денег нет, — сказал я с улыбкой.
Удав рассмеялся в ответ, затем кивнул в мою сторону и сказал: «Давай». Молодой спортсмен приблизился. Я ударил первым. Он уклонился и хорошенько отмутузил меня. Накопившиеся повреждения дали о себе знать. Я лежал лицом к земле, но всё ещё пытался схватить обидчика за ногу.
— Не передумал? — спросил Удав.
В ответ я оттопырил средний палец вытянутой руки и сказал: «Отсоси у меня стоя, карлик!» Теперь они оба избивали меня. Было больно, но я улыбался. Даже когда моё лицо впечаталось в грязь. Даже когда выплёвывал кровь вперемешку с зубами. Даже когда они помочились на меня перед уходом.
Глава пятая: Леонид
Бокс — это как любимая женщина. Она может быть неверной, она может озадачивать, она может быть жестокой. Это всё не имеет значения, если вы любите её. То же самое между мной и боксом. Он причинил мне сплошные неприятности, но я его люблю.
Флойд Паттерсон
Утро началось с пинка в живот. Полицейский неохотно усадил меня в машину и отвёз в участок. Камера была такой же, как в Унгенах. Не хватало только Идальго. Да, теперь мне его действительно не хватало. Но он, наверное, ненавидит меня. Ну и пусть! Одно поражение не сломает его, а только раззадорит. Идальго станет великим, а я… я буду единственным, кто его одолел!
Когда мне разрешили позвонить, я набрал тренера. К вечеру он меня вытащил. Старик также заплатил за маршрутку в Унгены и по приезде отдал мне большую часть из ста евро. Небось чувство вины замучило. На следующий день я наполнил холодильник едой, а вечером впервые напился. Вместе с тренером. Кто бы мог подумать, что алкоголь так сближает людей.
Моё первое утро после пьянки началось с телефонного звонка:
— Кто это? — спросил я.
— Леонид Сухенко. Отец Димы, с которым ты боксировал.
— Да… конечно, я вас помню.
Что ему нужно? Матч-реванш? Ну, тогда…
— Дима умер.
— Кто? Как… умер?
Голос затих. Подождите… это точно Леонид? Может, кто-то с похожим голосом или…
— Он попал в аварию, когда ехал на мотоцикле. Как раз после боя. Потом сутки пролежал в реанимации и… умер.
Нет. Это невозможно… тут что-то…
— Завтра я приеду в Унгены. Надо похоронить его. Как он говорил: в лодке, с медалями… — голос задрожал. — Поможешь?
— Да… конечно.
Лодка, медали… прямо как Идальго рассказывал. Вряд ли кто-нибудь, кроме меня и Леонида, знает об этом. Но тогда…
— Ещё кое-что. Скажи номер мобильного, чтоб созвониться завтра.
— А… так у меня его нет…
— Тогда будь дома часам к девяти. Я позвоню.
Леонид повесил трубку, а я слушал гудки и плакал. Мне не хотелось в это верить, однако все, кому бы я ни рассказывал (когда снова напился в «Кобыле»), очень легко принимали эту новость. Даже тренер. «Только не думай, что это твоя вина», — сказал он.
Не винить себя? А кого? Ведь именно я отправил его в нокаут. В грязный, предательский нокаут. Скорее всего, из-за повреждения мозга Идальго отключился прямо на дороге. Или он специально разбился, разочаровавшись в боксе. А я ещё хотел преподать ему урок. Да какой, на хер, урок? Чему я могу научить?
После бессонной ночи было принято важное решение. Утром я купил парацетамол. Оставшиеся деньги ушли на пару чёрных вещей из секонд-хенда. До вечера я ничего не ел. Только смотрел на пачку таблеток.
Вечером позвонил Леонид. Он уже был в городе и собирался заехать за мной. Я вышел и, увидев катафалк, сразу же сел вперёд. Правая рука инстинктивно потянулась к Леониду. «Не здороваемся мы», — ответил он и поехал. Конечно, у него сын умер, а я…
Позади нас была перегородка с окошком. Через него был виден Идальго, лежащий посреди сена в деревянной лодке. Он был одет в свою боксёрскую форму с пламенными шортами и перчатками. На его худощавой груди красовались медали. Значит, мы действительно пустим его на воду и… да какого хера… это я должен лежать сзади. Это я должен был умереть!
— Он рассказал тебе? — начал Леонид. — Рассказал, как хочет быть похороненным?
— Д-да, — ответил я, сдерживая слёзы. — И… с-спасибо, что позвонили мне. У Димы наверняка целая куча друзей и родственников…
— Значит, он не всё тебе рассказал. Дима хотел, чтобы на его похоронах присутствовали только те, кому он проиграет на профессиональном ринге. А насчёт родственников… так у нас никого-то и нет. Мать его умерла, когда Дима был совсем маленький. Я тогда ещё сидел, поэтому его отдали бабушке с дедушкой. А когда я пришёл… он был таким слабым, таким незащищённым. И всё время сбегал на озеро. Я волновался за него, а он сидел там один.
Так вот оно что. Идальго не издевался, когда говорил: «Это же круто!» Он действительно завидовал, что у меня есть мать. Он действительно относился ко мне как к другу.
— Он винил меня в смерти матери, — продолжил Леонид. — И он был прав. Херовый из меня муж. Херовый отец.
Мне хотелось его переубедить, но всё, что я мог — это повернуться к окну и захлёбываться слезами.
Место у реки было действительно безлюдным. Леонид остановил катафалк и попросил помочь вытащить лодку. Тело гудело, но я только смаковал эту боль.
Мы оставили лодку у реки. Леонид закрыл глаза Идальго двумя медалями и пошёл за керосином. Я смотрел на это исхудавшее лицо, на заострённый нос… на трупные пятна, на распущенные волосы и щетину… Теперь он не выглядел как миловидный юноша, а скорее как павший воин.
Леонид не появлялся. Когда я подошёл, он стоял за машиной и дрожащим голосом повторял: «Я не могу…» — «У нас ещё есть время», — сказал я и тут же упрекнул себя в бездушности. Как я вообще могу
