с ним говорить? Как мне смотреть ему в глаза?
В итоге мы сели на траву и поддались эмоциям. Вытирая слёзы, я спросил:
— Как это произошло?
— После боя Дима еле очнулся. Пришлось нести его в раздевалку. Я вышел, чтобы позвать врачей. Тогда меня встретил этот мудак Цыганчик и начал что-то предъявлять. Я, конечно, поставил его на место, но, когда я вернулся в раздевалку, Димы уже не было. Он переоделся и уехал на этом грёбаном мотоцикле. Я молился, чтобы он остался цел, но… когда я увидел его, Дима лежал в больнице с переломом основания черепа. Мой сын жил на аппаратах, а я стоял перед ним и ничего не мог сделать. И так всегда… когда его мать умерла… Когда его били в школе… Когда он сбежал из дома… Не зря он так тщательно свои похороны продумал. С таким жалким отцом он, наверное, чувствовал, что…
— Нет. Это я виноват. В-во время боя…
— Успокойся, — перебил меня Леонид и ударил по плечу. — Если кто и мог как-то подействовать на Диму, так это ты. Всю неделю перед боем он не выходил из зала. А если выходил — то только на пробежку.
Мужчина закурил и предложил начать похороны. Было уже темно, однако я хотел ещё поговорить. Леонид согласился. Он рассказал о том, как привёл Идальго в секцию бокса, как малыш стал мастером спорта и разочаровался в любительском ринге, как его чуть не отчислили из-за пропусков, как Идальго попал в больницу с пневмонией и на следующий день уже отжимался.
Тогда я убедил Леонида не участвовать в поджоге. Он согласился, объяснил, что делать, и напоследок вручил мне белую пластмассовую банку.
— Там витамины, положи их к Диме. Он называл это «психологический допинг». Он пил их после тренировки, чтобы вроде как обманывать организм и не уставать. Я говорил ему, что это глупость… но он всё делал по-своему.
Какой же я идиот! Так обозлился из-за пачки витаминов. Прости меня, Идальго. Прости!
Я взял керосин, спички и направился к Идальго. Тело было плохо видно. Пришлось ориентироваться по запаху. Залив лодку керосином, я подтолкнул её в воду. Можно было бросить пару спичек и отойти, но мне хотелось сделать всё идеально. Я зашел в воду по колено, разжег огонь в разных местах и продолжал двигать лодку. Потом сделал последний толчок и смотрел. От запаха горелого мяса меня тошнило, а дым резал глаза, но я не отворачивался и не моргал. Неожиданно в горящей лодке я увидел смуглое тело со шрамом на плече и кучерявыми волосами. Вот идиот…
Я вытащил парацетамол из кармана и стал глотать одну таблетку за другой, запивая их водой из Прута. Несколько штук вывалилось из рук, но остальные, несомненно, подействуют. Да… пусть мне будет плохо! Пусть мои кишки вывалятся наружу! Слышишь меня, Бог?! Если ты и правда есть, то утащи меня в Ад! Пусть он смотрит на меня сверху! Пусть он видит мои страдания!
Перед глазами темнело. Я с трудом дошел до берега и свалился. Сил больше не было. Так это и есть смерть? Ни тебе моментов из жизни, ни тоннеля со светом. Только усталость, холод и хочется быстрей заснуть. Как в нокдауне. Но теперь я могу не вставать…
Яркий свет. Всё так расплывчато… Кто-то смотрит сверху. Как тогда, в нокдауне. Я лежал на спине, судья досчитал до семи. Я чудом поднялся, но всё равно проиграл. Стоп. Я лежу на высокой кровати в окружении пациентов и медсестёр. А значит, я всё ещё жив.
Помимо тошноты и боли меня мучили обрывки воспоминаний. Собрать их вместе получилось только со слов врача. Оказалось, в больницу меня привёз Леонид. Он ждал всю ночь, пока меня откачивали. Потом, когда мои почки чуть не отказали, он заплатил, чтобы меня перевезли в другое отделение и сделали гемодиализ.
— Так что ж вы выпили? — спросил доктор Птичий Клюв (его имени я не запомнил).
— Парацетамол… упаковку…
— Теперь понятно, откуда резкое повреждение почек. Вы ещё сможете пожить на диализе, но я бы рекомендовал пересадку.
Птичий Клюв не умолкал, хотя мне было неинтересно. Через пару часов пришёл Леонид.
— Ну, как ты? Лучше? — сказал он.
— Да, спасибо большое. Только не надо было тратиться. Мне же нечем возвращать…
— Да ну, брось ты. Я поговорил с врачом. Толковый мужик этот носатый. Прямо сказал, мол, так и так, пересадка нужна. Деньги, конечно, немалые, но ты не переживай. Прорвёмся.
— Послушайте, я очень благодарен, что вы спасли меня. Не знаю, что вам сказал доктор, но… я не утонул и не задохнулся от дыма. Я хотел покончить с собой. И… вы как раз не должны были меня спасать. Потому что если бы не я, ваш сын…
— Успокойся, — Леонид подсел ближе и сбавил тон. — Я всё знаю. Цыганчик рассказал мне, что случилось. Может, то, что ты сделал, было неправильно, но знаешь, боксёры тоже не ангелы. Дима вон того парня из твоего зала чуть без глаза не оставил.
— Да, но…
— Подожди! — мягко перебил Леонид. — Может, мой сын не лучший пример, но одно я тебе точно скажу: Дима не был трусом и он не сдавался без боя! Поэтому и ты должен бороться! Если хоть немного его уважаешь.
Я молчал. Леонид продолжил:
— Дима ведь уважал тебя. Даже тогда, между раундами, я говорил ему отдышаться, а он всё тебя нахваливал. Так что давай лечись и не раскисай, как баба.
— Да, вы правы, но всё равно… на диализе мне пару недель осталось. А пересадка стоит тысяч тридцать.
— Насчёт этого не беспокойся. Деньги есть. Ещё когда Дима в больнице лежал, мне сказали, что могут понадобиться средства на операцию. В общем, я накопил сумму, а когда его не стало, думал на благотворительность отдать. Но так-то уж лучше живому человеку помочь, тем более у нас в стране такая благотворительность, сам знаешь, — Леонид передохнул и снова заговорил: — Короче, операцию лучше делать за границей. На крайняк можно в Кишинёве, но там геморроя побольше. Так мне врач объяснил.
— Ну, загранпаспорта у меня
