На двух джипах, в первом ехал Саид со своим заместителем и телохранителем, а во второй к охране посадили Сергея, добрались без задержек и приключений. Впрочем, таковые сводились к минимуму: власть здесь принадлежала им, борцам за свободу, а не кабульскому режиму Наджибуллы.
В просторном доме за высоким дувалом собралось несколько десятков полевых командиров. Они по-восточному эмоционально обменивались приветствиями и новостями, прежде чем приступить к главному — обсуждению плана совместных действий против советских войск на весну — лето. Такие встречи проводились два-три раза в году. Они способствовали лучшей управляемости отрядов Ахмад Шаха, в распоряжении которого в середине 1980-х было уже около четырех тысяч боевиков. Хорошо обученные и вооруженные, с боевым опытом они представляли реальную силу на севере Афганистана. Сам Ахмад Шах, получивший прозвище «Лакаб», что по-арабски означает «Счастливый», был серьезным противником, с которым ничего не могли сделать ни советские войска с их самолетами и танками, ни хваленые спецслужбы. Всякий раз, когда, казалось, Панджшерский Лев оказывался в ловушке, он бесследно исчезал, чтобы через некоторое время вновь громко заявить о себе очередной вылазкой. Так к прозвищу «Счастливый» приклеилось еще одно — «Неуловимый».
Пока шло совещание, Сергей, как велел Саид, штудировал книги на дари. Кое-как он уже мог изъясняться на языке афганских таджиков, хазарейцев, ча-раймаков и других этнических групп.
Уже вечером его позвали в дом. В центре большой комнаты стоял среднего роста, худощавый человек в жилетке, одетой поверх светлой рубашки. Это и был легендарный Ахмад Шах. Он внимательно посмотрел на застывшего на пороге Сергея и легким движением руки пригласил подойти поближе.
— Как настроение, здоровье? — вежливо тихим голосом поинтересовался хозяин через переводчика.
— Ташакор, все в порядке.
— Мне сказали, что ты недавно принял ислам. Это очень важный шаг в жизни каждого человека, независимо от национальности. А то, что ты русский, теперь не имеет никакого значения. Твоя родина отныне Афганистан.
Немного помедлив, словно обдумывая, стоит ли развивать эту мысль, Ахмад Шах неожиданно спросил:
— Где ты родился?
— В Белоруссии.
— Горы у вас есть?
— Нет, только реки и озера. Они очень красивые. У одного из них я и вырос.
— Наступит время, и с помощью Аллаха мы заставим русских уйти. Афганистан заживет мирной, счастливой жизнью, которую выстрадало не одно поколение. И под нашим небом найдется место всем, кто сражался за свободу и независимость страны. Я в это свято верю.
При этих словах он поднял свой орлиный нос, устремив пронзительный взгляд куда-то вверх, а волевое, немного костлявое лицо сделалось каким-то отрешенным и решительным.
Затем, видимо, по условленному сигналу, в комнату вошли двое европейцев, в руках одного из них была переносная видеокамера.
— Часа вам хватит на съемку? — на хорошем французском спросил Ахмад Шах. И услышав утвердительный ответ, ни с кем не попрощавшись, неторопливо вышел с моджахедами в другую комнату.
Сергей, освещенный мощной лампой, остался наедине с иностранными тележурналистами. Старший из них, представившийся Мишелем (ему было около сорока лет), немного говорил по-русски. Он объяснил, что его группа готовит документальный фильм о событиях в Афганистане для широкого показа на Западе. В нем Сергею отводится одна из главных ролей. Мишель пообещал даже выплатить небольшой гонорар сразу после съемки.
Сверковичу было как-то все равно. Деньги, конечно, не помешают и будут прибавкой к тому скромному ежемесячному жалованью, что платит одноглазый Саид. Но уже первые вопросы французского тележурналиста заставили Сверковича внутренне насторожиться. Узнав от моджахедов о его участии в нападении на советскую автоколонну, Мишель хотел, чтобы Сверкович на камеру в подробностях вспомнил, как все было. Откровенничать Сергею явно не хотелось, тем более прилюдно сознаваться в совершенном, пусть и под принуждением, убийстве тяжелораненого русского солдата. Вторая группа вопросов касалась политики и сводилась к главному: почему Советский Союз, на себе испытавший все ужасы гитлеровской агрессии, спустя четыре десятилетия вероломно напал и оккупировал Афганистан? Насколько сильна в солдатской среде коммунистическая пропаганда и идеология? Почему он, от рождения православный христианин, отрекся от своей веры и принял ислам?
По тому, как нервничал француз, с каждой минутой теряя выдержку и самообладание, Сергей понял, что не оправдывает возлагавшихся на него надежд. С трудом выдавив из себя несколько односложных фраз о том, что никогда не интересовался политикой, к тому же он простой солдат, по воле обстоятельств оказавшийся не только в чужой стране, но и в противоположном лагере, не приемлет войну в принципе. Но вынужден быть на ней, так как у него нет выбора. Этим продиктовано и решение сменить веру.
Какие-то кадры, отснятые в доме и на улице, где Сергей позировал с вымученной улыбкой на лице и с незаряженным автоматом Калашникова в руках, увезли с собой телевизионщики. Обещанный гонорар так, кстати, и не заплатили. Правда, об этом он меньше всего думал, возвращаясь назад, в свой лагерь.
Горькая весть
Первый снег, известивший о смене власти в природе, выпал почти на всей Витебщине, в том числе и в Боровой, в тот год непривычно рано — в конце октября. Да так щедро укрыл землю белым полотном, что люди, еще вчера радовавшиеся запоздалому солнцу и грибному изобилию, с печалью в голосе жаловались друг другу: «Это же сколько опят под снегом оказалось… Эх, хотя бы недельку еще погода постояла». Но у небесной канцелярии свои планы, которые нередко с земными расходятся.
Анна Трофимовна Сверкович как чувствовала, что второе «бабье лето» продлится всего несколько дней, поэтому не стала откладывать тихую охоту до воскресенья. Управившись с домашними делами, три утра подряд спешила в лес с корзиной и ведерком. Насобирала опят, зеленок, лисичек впрок: хватило и засушить, и замариновать, и заморозить. Подумала: вернется в следующем году из армии сын, полакомится от души.
Почтальоншу Зину она приметила, когда шла к колодцу по воду. Решила подождать и не переходить ей дорогу с пустым ведром, а заодно узнать, нет ли весточки от сына. Последнее письмо было аж в конце лета. Может, что-то случилось, или почта военная так работает, но на душе в последнее время было неспокойно. Муж тоже переживал, но виду не показывал. Все успокаивал ее: мол, когда погода нелетная, как почту из Афганистана доставишь, на верблюде, что ли?
— Тебе, Трофимовна, с мужем письмо. Только почему-то не от Сергея, а от командира части. Может, проштрафился или, наоборот, благодарность заслужил, — бубнила Зинка, но Анна ее уже не слышала.
Она бережно взяла в руки письмо и, еще не посмотрев на конверт, почувствовала, что писал его действительно чужой человек. Торопливо стала читать:
«Здравствуйте, уважаемые Михаил Иванович и Анна Трофимовна! С сожалением вынужден сообщить вам эту горькую правду…»
У нее вмиг потемнело в глазах, буквы, как живые существа, неистово заплясали, сливаясь, а из груди вырвался истошный крик, от которого, казалось, содрогнулась земля: «Нет!»
Анна Трофимовна как ядовитую змею отбросила от себя подальше конверт с фиолетовым треугольным штампом полевой почты и, обливаясь слезами, кинулась в дом, словно прячась от нагрянувшей беды. Она не помнит, сколько проплакала, пластом лежа в кровати, сколько прошло времени, когда услышала в доме чьи-то шаги. С трудом оторвав от мокрой подушки тяжелую голову, как в тумане, увидела вернувшегося с работы мужа.
— Миша, Сережку убили! — через силу выдавила из себя страшную правду и зарыдала.
— Что ты выдумываешь! Не смей так говорить! — закричал на нее Михаил. И только тут она заметила в его руке то злополучное письмо.
— Здесь ясно написано: ваш сын пропал без вести. Предпринимаются все меры для его поиска. Командир части подполковник Усольцев. А ты уже его, как мертвого, оплакиваешь. Нельзя же так!
Голос мужа все равно предательски дрогнул, как он ни старался скрыть волнение. Оно тайком закралось в душу, когда увидел валяющийся посреди двора вскрытый конверт.
— Миша, надо в райцентр, в церковь ехать и молиться за Сережу. Бог не может оставить его в беде. Мы ведь ничем его не прогневили.
О том, что на Сверковичей такое горе свалилось, вскоре узнала вся деревня. Только и разговоров было, что об Афганистане, в котором уже не первый год идет настоящая война, а по телевизору показывают улыбающиеся лица советских солдат и их в основном мирные будни. То наши воины, верные интернациональному долгу, школу помогли достроить, то дорогу к отдаленному кишлаку отсыпали, а про душманские мины на ней, если и говорится, то вскользь, одной фразой. И угораздило же Сергея в эту горячую точку попасть, будто не нашлось ему иного места службы в огромном Советском Союзе — от Бреста до Камчатки. «Если правда, что на все воля божья, то и обращаться нужно к Всевышнему», — по-крестьянски рассудили деревенские бабы, не зная о том, что у Сергея уже другой бог в душе.
