И было от чего. Прямо напротив, у ближайшей к Элл витрины и всего в ярде от выхода из ателье стоял Марк Гордон. Правда спиной к подсматривающей за ним Эльвире, но всё же. Расставив ноги чуть шире плеч и сжимая ладони в кулаки в карманах стильных брюк тёмно-изумрудной расцветки с шотландской клеткой, мужчина застыл в неподвижной позе задумчивого созерцателя, будто и не пытался всего несколько минут назад изнасиловать абсолютно незнакомую ему девушку. Совершенный рельеф мускулистого в меру торса мужчины обтягивала шёлковая водолазка серо-оливкового цвета. Спутанные концы длинных волос скрывали крепкую округлую шею и часть трапеции, но, надо отметить, вид его спины производил не меньшее впечатление, чем лицевой «фасад».
По напряжённой позе Гордона и тем более любуясь лишь одним его затылком, едва ли было можно определить, в каком он настроении и что на самом деле в этот момент творилось в его стукнутой на все извилины голове. И почему Элл убедила себя, что он сбежал из ателье, как самый последний трус? Она ведь так надеялась, что уже больше никогда-никогда не увидит его в своей жизни.
А теперь ей обрезали самый главный путь к выходу. Ну не пойдёт же она мимо Гордона, окончательно растеряв остатки самосохранения (про гордость можно и не заикаться) и здравого разума.
Оглядевшись по сторонам, девушка увидела ещё одну дверь справа от себя, но, увы, она оказалась запертой (при чём намертво) и едва ли за ней находился запасной выход из здания. Скорей всего там либо очень старый чулан, в духе жутких комнат из фильмов ужасов, либо ещё один коридор, но в соседские владения. Да и мало ли что мог прятать Зак в своём убогом тайнике недоразвитого секс-маньяка.
Ступая по ненадёжным половицам буквально на цыпочках, Элли снова подкралась к дверям-выходу из тамбура и на этот раз более осторожней выглянула в окошко.
Почти в ту же секунду, Марк повернул голову, вначале оглянувшись через левое плечо, а потом уже и сам полностью разворачиваясь по направлению своего напряжённого взгляда. И, судя, по его презрительному взору, предназначенному вторгшемуся в его «укромный уголок» гостю, он явно был тому не рад, если не взбешён до белого каления.
Даже Эльвире стоило неимоверных усилий, чтобы удержаться на занятой позиции и не отшатнуться как можно дальше вглубь коридора в паническом испуге.
– Ты так и не сказала, какого хера тебя сюда принесло. Да и как ты вообще узнала, где я сейчас? – его осипший голос соответствовал его перекошенному от сдержанного бешенства лицу.
Он снова говорил по-русски, и Элл поняла, что незнакомка-блондинка, как и все, кто сейчас находился внутри этих стен, принадлежали к русскоязычной диаспоре города. И данный факт имел самое банальнейшее объяснение, не говоря уже о самом районе, в котором располагался фотосалон Зака Фильцмана.
– И это всё, что ты можешь мне сказать спустя столько времени с нашей с тобой последней встречи?
– Я тебя умоляю, Лиз, не е*и мне мозги. Я не собираюсь стелиться тут перед тобой раболепной мартышкой, а подыгрывать всем твоим излюбленным приёмчикам, так и подавно. Ты сама позволила мне уйти, так что… повторяю свой вопрос в энный раз. Какого хера ты тут забыла?
Молча, не спеша, будто под музыкальный ритм, с изящной расстановкой в каждом проделанном шаге, блондинка сократила разделявшее её с молодым мужчиной расстояние. Она остановилась напротив Гордона всего в каких-то ничтожных дюймах от соприкосновения с его напряжённым телом и потемневшим от клокочущего бешенства лицом. При этом они почти сравнялись с друг другом ростом.
Какой же она выглядела со стороны невероятно женственной и в буквальном смысле роковой – высокая, стройная, с завораживающей пластикой в неторопливых движениях. Даже несмотря на то, что её идеально сложенное тело скрывали чёрные брюки строго кроя и длинный обтягивающий свитер с воротником-гольфом под самый подбородок, это ничуть не умаляло её совершенной красоты при общей визуализации созданного ею образа. Практически никакой косметики на чистом, свежем и безупречно гладком лице неопределённого возраста. Короткие в меру волосы уложены естественным «беспорядком», как и положено для причёски пикси, явно омолаживая свою владелицу почти подростковым стилем лет на десять. Сколько же ей было на самом деле? Под сорок? За сорок? Далеко за сорок? А может только тридцать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Названное Марком имя «Лиз» вызвало у Элл очередную вспышку непонятного дежавю. Её опять потянуло при виде чеканного профиля этой женщины напрячь память и постараться вспомнить. Только вот что? Даже манера блондинки скрещивать на груди руки, как и её невозмутимая улыбка, от которой каждый раз захватывало дух, не говоря уже о прямолинейном и очень глубоком взгляде – все эти вроде как незначительные детали что-то напоминали, усиливая чувство уверенности, что Элли её откуда-то могла знать, сразу в несколько раз.
Гордон тоже смотрел в лицо блондинки не менее прямым (или, скорее, упрямым, въедливым, вызывающе презрительным) взглядом, больше напоминающим мёртвую хватку в старой, как мир, игре «гляделки». И, естественно, сдаваться в ней первым не собирался.
В этот момент Элл вдруг вспомнила, где впервые увидела Гордона с подобным выражением лица. В кабинете у Ковальски, когда раздраконенный в тот день сценарист вычитывал список своих личных пожеланий прямо в глаза перепуганного насмерть киноагента. У девушки тут же округлились и глаза, и рот от осенившей её воспалённый разум догадки, вспыхнувшей будто яркой молнией в этом дичайшем хаосе нескончаемого безумия и отрикошетив шоковым ударом под дых со всего размаху.
– Что ж, в этом нет никакой тайны заговора. Найти тебя было не так уж и сложно, даже не застав тебя в той дыре, которую у меня язык не поворачивается назвать домом. Твои соседи с превеликим удовольствием поделились не такой уж и ценной для них информацией, выложив, как на духу, довольно нехилый список мест, где ты обычно любишь ошиваться в то или иное время суток. А вот, что касается вопроса, ПОЧЕМУ я здесь… – Лиз намеренно затянула с ответом, изящно поведя плечом. – Тут ты прав, ответить с ходу будет сложно. А если учитывать, сколько для этого накопилось веских и крайне небезосновательных причин… Хотя, как мне кажется, последней каплей, подрезавшей моё безграничное терпение, были те фотки, которые ты выставил буквально на днях на своей странице в Фейсбуке.
Мужчина впервые позволил себе расслабиться, театрально закатывая глаза, насмешливо фыркая и «раздражённо» откидывая голову чуть назад и в сторону. Судя по его реакции, он и сам не ожидал, что всё это выльется в столь банальную чепуху.
– Если кто-то тратит свой последний уик-энд на поездку в национальный заповедник, чтобы устроить сэлфи на фоне сидящего за клеткой бабуина, думаю этот человек на уровне офигевшего подсознания явно пытается докричаться до тех, кто очень хорошо с ним знаком: «Люди! Умоляю! Спасите! Но, похоже, от беспросветной безнадёги в моей поскудной жизни, я уже начал окончательно деградировать до уровня этой обезьяны.» Марк, ты что, не видишь во что ты превратился за эти месяцы? Что с тобой случилось? И с каких это пор ты начал практиковать изнасилование несовершеннолетних девочек? Как ты вообще умудрился докатиться до такого?
– А тебе разве не по х*ю, что со мной случилось? Я уже полгода дрейфую в свободном плаванье и варюсь в собственном соку. С какой стати тебе вдруг приспичило подсуетиться именно сейчас? И только не надо мне тут втирать душещипательные версии о том, как на твою нежную психику подействовали мои фотки с бабуином. Фотки с бабуином – это наименьшее из всех моих прошлых заслуг, что действительно способно кого-то напугать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
С подчёркнутым неверием во взгляде в скорченной гримасе, Гордон упрямо покачал головой, отметая любые намёки на веру в непорочные мотивы его нежеланной гостьи. А то, с каким презрением он взирал на неё в эти секунды – это вообще отдельная тема для обсуждения. К тому же, он и не собирался ей уступать, ни в чём и ни при каких обстоятельствах.
