нервами и желудком). Родгар помнил, что теперь он не защищен доспехами и рубит не с удобной высоты седла, компенсирующей разницу в росте; тем не менее его мозг тренированного бойца уже просчитал маневр, позволяющий проскользнуть мимо страшных когтей и нанести смертельный удар. Но в последний момент Родгар споткнулся.
Высокая трава сыграла с ним злую шутку. Она скрывала бугор, на котором стояло чудовище – оказавшееся, таким образом, ниже обычного для ему подобных роста. Рыцарь рухнул с разбега прямо к ногам монстра. Одна из этих ног поднялась, чтобы, очевидно, разорвать когтями его шею. Но Родгар, стремительно перекатившись, вонзил меч вертикально вверх в омерзительное вымя, или чем оно там было на самом деле, и дальше в брюхо, насколько хватило длины рук и клинка. Чудовище издало что-то вроде хриплого булькающего визга и рухнуло навзничь. Родгар выдернул меч, на всякий случай еще провернув его в ране, и пружинисто поднялся на ноги. И тут же по оскаленному черепу поверженного монстра замолотил топор опомнившегося алебардщика (точнее, бывшего копейщика, перехватившего оружие у раненого товарища), а в морщинистую грудь воткнулось последнее целое копье.
– Спасибо, ребята, – усмехнулся Родгар, – но, думаю, это лишнее – оно уже мертво. Сколько их еще тут?
– Это последнее.
– Отлично! А где девочка?
– Какая девочка?
Они смотрели на него с явным недоумением.
– Которую вы подобрали вче... – произнес Родгар, раздраженный их непонятливостью, и замер, не договорив. Его взгляд уперся в правую руку твари. Лишь теперь он заметил то, что помогало чудовищу отбиваться сразу от трех противников столь успешно. Это была хорошая, крепкая рогатина, длиной почти в человеческий рост, с остро заточенными концами.
Никогда ни одна легенда, даже самая сомнительная, не упоминала, чтобы лесная нечисть использовала какое-либо оружие. Этим существам всегда хватало собственных когтей.
Родгар судорожным движением сунул руку под рубашку и выхватил амулет.
Камень был холодным и мертвым. Как и изувеченное тело, распростертое в траве.
«Увидишь человека – убей».
«Они не щадят ни женщин, ни детей, ни молодых, ни старых».
А как поступаем мы, когда на земли, где мы жили веками, вторгаются смертельно опасные хищники?! «Чудовища пришли из леса и всех убивают» – ну да, конечно, из леса, откуда еще они могут прийти к тем, кто всю жизнь живет в лесу... Как поступаем мы с волчьей стаей, ворвавшейся в деревню? Разве мы щадим волчиц и волчат? На человека, который предложит сохранить их «на развод», посмотрят, как на сумасшедшего. И разве мы ограничимся пассивной обороной – особенно если волки наглеют все больше? Разве не отправим охотников в лес искать и уничтожать волчьи логова? Да что там волки – как мы обходимся даже с безвредными в общем-то тараканами? Только потому, что они нам противны. А эталоном красоты мы считаем, разумеется, себя...
Но кто же мог знать?! Кто мог знать, что они разумны? Что у них не логовища, а селения, что у них не вожаки, а старейшины и знахари, что у них есть имена, что они испытывают такие же дружеские и родственные чувства? Что они не пользуются орудиями и одеждой только потому, что лучше нашего приспособлены к жизни в лесу?
А если бы знали – что бы изменилось?! Разве хоть один из тех, кто устраивал и благословлял бойню в Эль-Хурейме – и все прочие бойни той бесконечной войны, причем с обеих сторон – не знал, что перед ним разумные существа? Что перед ним точно такие же люди, как он сам? И уж если никого не остановило даже это... Даже церковь признает, что у язычников есть душа. Что ничуть не мешает вести против них Священную Войну. А тут – все догматы полетят к чертям. Может существовать лишь один вид живых существ, имеющий душу, ибо он есть образ и подобие Бога Единого. А если существует и другой, то чьим тогда образом и подобием являются они? Ответ, который даст церковь, очевиден. И практические выводы, которые из него последуют, тоже. Пока что Конгрегация Стражей Веры считает «лесную нечисть» всего лишь простонародным суеверием. Но если она узнает правду...
И найдутся ли, интересно, среди людей еретики, которые провозгласят, что из двух видов именно они – образ и подобие бога, а мы – дьявола? Если посмотреть на то, как мы ведем себя в этом мире, такая точка зрения представляется куда более логичной...
А он сам? Если бы он узнал раньше? Если бы догадался по мелким деталям типа гастрономических особенностей типичного хищника или способности слишком легко лазить по деревьям (еще бы, с такими-то когтями)? Разве он смог бы стать ее братом и другом? Он мог бы закрывать глаза и представлять себе Тилли в образе Сандры – но открывая глаза и видя перед собой вот это... А ведь она успела понять, что он – это он. И была шокирована, конечно – но не пыталась его убить. До самого конца. Ладонь глазом вперед – это явно не жест агрессии или даже самозащиты. В драке глаза защищают, а не подставляют противнику. И когда он упал к ее ногам, она убрала ногу, чтобы он случайно не поранился о когти.
«Ты хороший».
«Увидишь человека – убей».
Меч Родгара взвился над головой...
– Мужик, ты чего?! – испуганно попятился алебардщик, тщетно дергая топор, застрявший в черепе Тилли.
Меч полетел в траву, так и не обагренный человеческой кровью. Единственная кровь на нем осталась серо-зеленой.
* * *
– Ну и сколько ты хочешь за этот... амулет?
– Одну крону. Всего одну крону.
2016
Рассказы
Марита ПИТЕРСКАЯ
ЭКСПЕРИМЕНТ
Вот и сбывается все, что пророчится.
Уходит поезд в небеса – счастливый путь!
Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
Не умереть, а именно уснуть.
(В. Высоцкий, «Баллада об уходе в рай»)
Элиас увидел свет. Бледный, как цветок лотоса на воде, свет раскрывался перед глазами его, подрагивал белесыми лепестками лучей, колючий и бархатно-нежный одновременно. Элиас засмеялся, радостный, как ребенок, бегущий за радужно-пестрым мячом по цветущему лугу, и распахнул глаза навстречу ослепительно-белому, и белое было вокруг, теплое, точно утреннее парное молоко, и Элиас тонул в нем, нырял в бездонную глубину, бесконечно задерживая дыхание, и белое звенело в ушах, пело тонко натянутой струной…
