За слова, которые в чем-то унижают Оксану Белокурую, он бы не знаю чего ещё предпринял! Если на то пошло, заставил бы стоять по стойке «смирно» даже с поднятыми руками, невзирая на личность, будь это хоть генерал, хоть кто! Так как Долговязый ничего предосудительного далее не предпринял, а, наоборот, стал оправдываться, часовой миролюбиво сказал:
— Садись. Ежели хочешь, можешь закурить! — разрешил он.
Незнакомец весело расхохотался и спросил:
— Кто я, по-твоему?
Азат оценивающе оглядел Долговязого.
— Твой вид, прямо скажем, неважнецкий. Ежели судить по одежде, невоенный. Короче говоря, гражданский. А кто я сам, по-твоему? — в свою очередь спросил Азат Байгужин.
— Разумеется, часовой.
— Не ошибся, ответил правильно, — одобрительно кивнул Азат. — К тому же я, стало быть, являюсь адъютантом командира отряда. Уловил?
— Весьма и весьма рад! — чуть усмехнулся собеседник. — Сразу бы так и сказал, что адъютант… Это меняет дело. Я могу, выходит, в отсутствие командира доложиться и тебе?
— Выходит, что так.
— Только в одном ты дал маху: не признал во мне военного.
— Да ну?
Азат глянул на собеседника с недовернем. Разыгрывает, ясно…
— Ха! Что-то не верится, — небрежно заметил Азат. — Ну какой же ты военный, сам подумай? Ни выправки у тебя, ни офицерской формы… Только не обижайся, если скажу правду…
— Попытаюсь…
— В бою нужна сила, сам понимаешь. А что тебе делать в рукопашном? Посмотри на себя со стороны: ходуля и есть!
Незнакомец опять расхохотался.
— Ну и выдал ты мне, — сказал он. — Хоть помирай от твоих слов!
— А кто ты, между прочим, будешь? — задал вопрос Азат. При этом на всякий случай сделал вид: хошь, мол, отвечай, хошь нет.
— Комиссаром к вам прислали.
Другого, возможно, оторопь взяла бы, в лице б переменился. Но Азат Байгужин даже глазом не моргнул. Как ни в чём не бывало протянул руку.
— В таком случае давай знакомиться: Азат Байгужин.
— Любимов, — ответил комиссар, пряча улыбку.
ОПАСНАЯ ЖЕНЩИНА
В то утро никто в отряде даже не подозревал о существовании женщины, которая сыграла такую роковую роль в судьбе многих партизан.
Пока всё шло своим чередом. Часовой стоял в трёх метрах от шалаша, чутко прислушиваясь к лесным шорохам и незаметно следя за комиссаром. Тот как будто потерял всякий интерес к Азату. Ему что! Скинул пальто и растянулся под дубом во весь свой великий рост. Лежит в тени, на облака лениво поглядывает.
Оксана Белокурая задерживалась, хотя должна была вернуться ещё до рассвета. Наверное, что-то не ладилось на строительстве аэродрома. Какой бы безупречный план ты ни составил, в боевых условиях предвидеть все случайности и опасности невозможно.
После того как солнце вынырнуло из-за залитых золотом облаков, Азат невольно вздохнул. В такую погоду только загорать. Так и поступил бы Азат Байгужин, будь он сейчас в родной Уфе. Там шесть берегов у трёх рек, выбирай себе песочек по вкусу. А на посту о купании и думать не смей!
…Оксана Белокурая явилась в полдень. Не успел адъютант Азат раскрыть рот и доложить, как комиссар сам вышел ей навстречу. Вот каким расторопным оказался!
— Здравствуйте, товарищ Белокурая! — сказал он и протянул руку. Но представляться не стал и фамилии не назвал.
Из этого Азат сделал для себя вывод: появление комиссара в отряде кое для кого не явилось неожиданностью. Командир и комиссар вели себя так, словно недавно расставшиеся знакомые.
— Как у них там? — спросил комиссар.
— Противник пока ничего не чует. Потихонечку строимся.
Речь, как понял Азат Байгужин, шла об аэродроме. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, ожидая распоряжения своего командира.
— У тебя, Байгужин, тут лады? — повернулась наконец к нему Оксана Белокурая.
— Лады.
Ежели бы она не знала, что весь отряд со вчерашнего дня сидит на голодном пайке, она, конечно, отослала бы своего адъютанта за завтраком для себя и для гостя. В данной ситуации она утешилась тем, что сама выпила родниковой воды и гостю предложила.
— Угощайтесь, чем богаты!
Гость пил долго, делая большие глотки. Явился он, наверное, издали. И порядком устал. Оторвавшись от солдатского котелка, комиссар сказал:
— Между прочим, председатель колхоза имени Третьего Интернационала обещал подкинуть провиант. Договорились, мы вышлем навстречу проводников.
— Вышлем, — глянув на адъютанта, добавила: — ступай отсыпайся. Но прежде пошли ко мне Сундукова.
После подобного приказания Азату положено было рвануться в хозвзвод, который стоял рядом с госпиталем. Но он не спешил, шел спокойно. Его охватили сомнения. До появления комиссара никто не стоял между командиром и ее адъютантом, так, во всяком случае, Азату Байгужину казалось. Кто знает, как будет теперь? Вдруг комиссар отстранит его, Байгужина, и сам сделается незаменимым другом и товарищем командира. В истории такие вещи случались.
Старшину Сундукова не так-то просто было разыскать, он всему лесу хозяин. Наконец, обнаружив его в кузнице, Байгужин со спокойной совестью вернулся в госпиталь. После контузии он все еще числился в команде выздоравливающих.
Азат очень нуждался в дружеском сочувствии. Ему обязательно хотелось рассказать друзьям о том, как неудачно состоялось у него знакомство с новым комиссаром.
Мишку-поваренка Азат не застал на месте, а Микола Федорович не стал его слушать. Помощник фельдшера разрывался на части: на его попечении был весь госпиталь. Это понимать надо!
«Чего же мне посоветует Микола, ежели он не слушал
нашего разговора с комиссаром и в глаза его не видел?» — рассуждал Азат Байгужин. И решил пока отсыпаться. Голова уже сама валилась на грудь.
Положив под голову вместо подушки вещевой мешок, обняв карабин, Азат закрыл глаза и через миг спал уже крепким сном.
Проспал он весь день и всю ночь. Пожалуй, спал бы еще, если бы вокруг He поднялась суматоха.
Азат открыл глаза и ошалело глядел на людей Сундукова, явившихся с двумя самодельными носилками. Партизаны бережно опустили на землю носилки. Байгужин, расталкивая молчаливый круг, протиснулся вперед.
На одних носилках лежал незнакомый старик с бородой торчком. Он тихо постанывал.
— Восемь пулевых ран! — покачал головой Иван Иванович. — Три из них сквозные… Сволочи!
Последнее слово явно относилось к фашистам или к их холуям-полицаям, либо к тайной полевой жандармерии.
После того как фельдшер безнадежно махнул рукой, всем стало ясно — бородач не жилец на этом свете.
— Кто он? — шепотом спросил Азат у старшины.
— Председатель «Третьего Интернационала»! Вез продовольствие к нам в отряд.
— А кто ж на вторых носилках?
— Председателева жена…
У нее, по словам фельдшера, тоже оставалось мало шансов на спасение.
— Как только прилетит самолет, отправим их на Большую землю, — распорядился дядя Ваня.
— Где их? Кто?… — спросил Байгужин у разведчиков.
— Возле моста, — ответил Hyp и других подробностей не сообщил.
Дядя Ваня всех, кто не имел касательства к госпиталю, разогнал. Он не любил, когда в госпитале было столпотворение.
Пока Иван Иванович колдовал над аптечкой, а Микола кипятил воду над костром, Азат оставался возле раненых.
Внезапно председателева жена открыла глаза и сделала знак, словно приглашая Азата наклониться.
— Берегитесь женщины с… разными глазами! — еле прошептала она.
Азат окликнул дядю Ваню, но председателева жена как-то странно дернулась и будто окаменела.
На глазах Азата еще никто не умирал. Растерянный, убитый горем, он зарыдал.
— Возьми ведро и сбегай за водой, — сказал дядя Ваня, положив руку на вздрагивающие плечи Азата. — Живо!
…Похоронили бородача и его жену тихо, без стрельбы в воздух. Партизанское командование опасалось соседства с противником и потому не воздало им воинских почестей. Все находились под впечатлением смерти двух стариков.
КТО ПОЙДЕТ, А КТО И НЕТ
Вечерело. Трое мальчишек — Азат, Микола Федорович и Мишка-поваренок — молча сидели под деревом. Уставшие от походов и маршей, они мечтали, наверное, о куске хлеба. А еще, возможно, таясь друг от друга, грезили о материнской ласке.
Хлеба и ласки в партизанском лесу не всегда хватало. Перед самым закатом партизаны, пытавшиеся в ближайшем селе добыть продовольствие, неожиданно наскочили на противника и вернулись ни с чем.
Трое партизан были убиты, а один тяжело ранен: он то в тяжелом полузабытьи выкрикивал команды, то громко молил о помощи, выплевывая сгустки крови.
Где-то рядом велась перестрелка, вдали рвались бомбы.
Отрядный эскулап, как себя величал дядя Ваня, не слышал ни пальбы, ни бомбежки. Ему по штату сейчас положено было отсыпаться.
