Я мысленно переживал заново свои годы — неспешно, чтобы занять время.
Но я знал, что рано или поздно я дойду до нее.
Ладно, я уже умирал. Хотя я точно не переживу этого снова.
В какой-то момент охранники потеряли ко мне интерес.
А я становился сильнее.
Она появилась внезапно, в точности как в тот день. Она шагала, залитая солнечным светом, подпрыгивала, смеялась и запрокидывала голову, так, что ее собранные в хвост волосы почти задевали пояс джинсов.
Теперь я не мог думать ни о чем другом. Только о родинке на сгибе ее правой руки, похожей на чернильное пятнышко. О том, как она грызла ногти, когда нервничала. О ее глазах, глубоких, как обещание. О ее животе, бледном, мягком и великолепном, и о крохотной пещерке ее пупка.
Я едва не повредился рассудком. Я понимал, она считает, что меня наверняка убили. Как она? Удалось ли ей перейти границу? У нее не было ничего — ни инструментов, ни провизии, ни ориентиров. Вдруг она ослабела и заблудилась?
Но я убедил себя, что она выжила. А если так, то она должна двигаться вперед, забыть меня и вновь стать счастливой.
Ведь я никогда больше не увижу ее.
Но надежда продолжала жить, как я ни пытался ее задавить. Как крохотные огненные муравьи, которые водятся в Портленде. С какой бы скоростью ты их ни убивал, их всегда оказывается больше, и их упорный поток прибывает.
Время лечит странно. Как ту пулю у меня меж ребер. Она до сих пор у меня внутри, но я не чувствую ее.
Разве что в дождливую погоду.
Невозможное случилось ночью, в январе.
Первый взрыв пробудил меня ото сна. За ним последовали еще два, погребенные где-то под слоями камня, похожие на рокот далекого поезда. Завыли сирены, но быстро замолчали.
Лампы погасли.
Истошно кричали люди. В коридорах разносился шум шагов. Заключенные принялись колотить по стенам.
Я сразу понял: что-то случилось, и почувствовал свободу — она буквально колола кончики моих пальцев. Вдобавок я ощутил опасность. Такое происходило всегда, когда я, например, работал, но почему-то начинались проблемы: переодетый коп ошивался поблизости или связной пропадал. Тогда я просто не высовывался и продолжал делать свое дело.
Позднее мне рассказали, что в отделениях, расположенных ниже, двери двухсот камер одновременно распахнулись. Электричество отрубилось. Двести человек моментально вырвались из Крипты. Десять успели сбежать до прибытия вооруженных регуляторов.
Наши двери запирались на засовы с ключами, и они остались закрыты.
Я бил по створке с такой силой, что рассадил костяшки. Орал, пока не сорвал голос. Шестое отделение обезумело. О нас совершенно забыли. Минуты превратились в часы.
— Эй! — хрипел я. — Я один из вас!
И произошло чудо: по коридору скользнул луч света, простучала быстрая поступь. Должен признаться — я вопил, чтобы меня выпустили первым. Но я не настолько горд, чтобы затаиться и молчать. Я провел пять месяцев в аду.
Наконец, моя дверь распахнулась.
На пороге застыл парень с ключами. Я знал его, как Кайла, хотя сомневаюсь, что это было его настоящее имя. Я видел его пару раз во время собраний сопротивления. Он мне никогда не нравился. Кайл носил тесные рубашки и брюки: казалось, что с ним нехорошо пошутили, дернув его трусы вверх, да так, что они врезались между ягодицами.
Сейчас на нем не было его излюбленной рубашки. Он нарядился во все черное, а лыжную маску стянул на макушку. Я увидел его лицо, и в ту минуту я мог расцеловать его.
— Выходите!
Воцарился хаос. Преисподняя. Мигали аварийные лампы, выхватывая из мрака заключенных. Они дрались в стремлении первыми выскочить наружу. Охранники размахивали дубинками и стреляли в толпу. Тела валялись в коридорах, кровавые пятна запятнали линолеум.
А я имел представление о том, что в подвале, возле прачечной, есть служебный вход. Когда я добрался до первого этажа, в здание, выпучив глаза, хлынули копы в экипировке для подавления уличных беспорядков. Я видел, как в пяти футах от меня какая-то женщина в больничном платье и шлепанцах ударила полицейского в горло пишущей ручкой. И я подумал: «Помоги ей Бог».
А чего стыдиться?
Раздался хлопок, шипение, что-то срикошетило и полетело вдоль стены. А потом у меня стало жечь глаза и горло. Значит, они применили слезоточивый газ, и если я не выберусь отсюда немедленно, то мне крышка. Я ринулся к выгрузной трубе прачечной, стараясь дышать сквозь грязный рукав. Я отталкивал людей, не заботясь о них.
Вы поймите — я думал не только о себе. Я думал о ней.
Я рисковал, но не имел выбора. Я заполз в трубу, узкую, как гроб, и рухнул в нее. Последовали четыре секунды свободного падения.
Потом я очутился внизу. Приземлился на груду простыней и наволочек, провонявших потом, кровью и еще чем-то. Теперь-то я находился в безопасности и ничего не сломал. Дряхлые стиральные машины были выключены. Помещение отсырело, как громадный язык, — в прачечных всегда так.
Я еще слышал крики и выстрелы сверху, усиленные и искаженные. Прямо конец света.
Но я ошибся. До этого момента далеко.
Завернув за угол, я осмотрелся по сторонам. На служебном входе установили сигнализацию, но персонал отключал ее, чтобы курить, не поднимаясь наверх.
Итак, наружу и быстро к Презампскот-ривер.
Для меня мир только начинался.
Что я люблю в ней?
Дайте попробую сосчитать.
Ее веснушки на носу, похожие на легкие тени. Привычку в задумчивости прикусывать нижнюю губу. Хвост, раскачивающийся при ходьбе. То, как она бежит, — она рождена для скорости. То, как идеально плотно она прижимается к моей груди. Ее запах и прикосновение губ, теплую кожу и лукавую улыбку.
Люблю, как она сочиняет слова при игре в скрабл. Тамуза (тайная музыка). Кафеда (еда из кафетерия). Квяк (звук, который издают утята). Однажды она прошлась так по алфавиту. Я хохотал до колик, и у меня содовая полилась из носа.
Люблю, как она смотрит на меня — как будто я могу спасти ее.
На самом деле все наоборот…
Найти хоумстид было непросто. Я потратил на это целый день. Перебрался через реку и очутился в незнакомой мне части Диких земель. Но я знал, что нужно двигаться на юго-восток, и старался не терять из вида городскую границу. Стоял жуткий холод, хотя солнце светило ярко. Ветви заледенели. У меня не было куртки, но мне было наплевать.
Где-то здесь прятались участники сопротивления и сбежавшие заключенные. В лесу царило безмолвие. Иногда я замечал какое-то движение среди деревьев, но это был или олень, уносящийся прочь, или енот, который пробирался через подлесок. Позднее мне сообщили, что инциденты в Портленде организовала небольшая, но хорошо обученная группа из шести человек. Четырех схватили, судили и казнили за терроризм.
