Элизабет не поняла, зачем это нужно, но согласилась, и они преспокойно продолжали путь, сопровождаемые взглядами добрых двух десятков человек, смотревших на них из окон. Когда путники достигли наконец небольшой площади, куда выходила улица, господин Аньель посчитал, что, пожалуй, лучше переждать ливень в портике церкви. Правда, портик был неглубокий, но если правильно держать зонтик, то, по мнению господина Аньеля, можно было добиться отличных результатов; и он стал держать зонтик наискосок, и — опять же теоретически — ни одна капля не должна была их коснуться, однако Элизабет сразу ощутила, как дождь хлещет по ее ногам. Она шмыгнула носом и тотчас почуяла запах мокрой шерсти, исходивший от пальто господина Аньеля. Простояв в таком положении несколько минут, девушка предложила укрыться внутри церкви, но ее спутник сообщил, что церковь закрывается в четыре, а сейчас уже половина пятого.
— Впрочем, — присовокупил он, — не падайте духом. До усадьбы Фонфруад осталось немногим более полукилометра.
Элизабет приняла эту добрую весть молча. Отреченно смотрела на маленькую прямоугольную площадь, верхняя часть которой была скрыта куполом зонтика, так что сквозь сетку дождя она видела лишь черные стволы деревьев и нижние этажи серых домов; белесые ставни сомнительной чистоты один за другим закрывались, ибо день близился к концу, и кое-где в окнах зажигались огни.
— Раз уж мы здесь задержались, — скучным голосом продолжал господин Аньель, — и речь пошла о Фонфруаде, я должен рассказать вам кое-что о той жизни, какая вас там ожидает. Не рассчитывайте найти у нас такие же удобства и такую же… такую же атмосферу, как в доме господина Лера. В Фонфруаде развлечений почти никаких. У нас можно и заскучать, если не воспитаешь в себе вкус к серьезным занятиям, к ученью.
Элизабет слушала тусклый глуховатый голос своего провожатого и монотонный стук дождевых капель по куполу зонтика. В этот день у нее создалось странное впечатление, будто все в этом мире имеет что-то общее, например вкус хлеба, который она только что ела, и запах мокрого пальто господина Аньеля, шум дождя и речь ее спутника. Опустив глаза, она от скуки принялась разглядывать огромные калоши господина Аньеля, почти полностью скрывавшие его ботинки. Какие они блестящие! Какие черные! Спереди и сзади снабжены языками, плотно прилегающими к обшлагам брюк и надежно защищающими от брызг носки. Элизабет невольно восхитилась остроумным фасоном этих калош. Тут ей пришло в голову сравнить свою ногу с ногой господина Аньеля. С этой целью она немного выдвинула ногу вперед и едва не вскрикнула от удивления или даже испуга. Возможна ли такая огромная разница между ногами двух человек? Прижав ладонь ко рту, чтобы сдержать невольное восклицание, она тихонько продвинула свою ногу в остроконечном ботинке еще дальше и поставила ее совсем рядом с чудовищной калошей. В полтора раза! Да, калоши господина Аньеля были в полтора раза длинней ботинок Элизабет. Из-за этого она почувствовала легкое, совершенно необоснованное отвращение к этому человеку и вместе с тем какую-то свою неполноценность.
— Порядок, — сказал вдруг господин Аньель, и голос его донесся до Элизабет как будто с колокольни.
Она вздрогнула, подумав, что он наблюдал за ней, но на самом деле господин Аньель уже несколько минут о чем-то размышлял, и это слово как бы подвело итог его размышлениям; и он повторил более громким голосом, в котором слышались нотки уважения:
— Да, порядок. Мы в Фонфруаде любим порядок. И строго придерживаемся системы, — добавил он таким тоном, будто излагал свою сокровенную мечту. — Порядок и система во всем. Пунктуальность. Внимание. Прилежание.
Эти произнесенные с расстановкой слова создали у девушки впечатление, будто перед ней проходят чередой важные особы. После «Прилежания» наступила короткая пауза, чтобы дать следующей особе возможность занять подобающее место в процессии, после чего господин Аньель мрачно изрек:
— Усердие в работе. Большое усердие, большое.
И действительно, усердие показалось Элизабет очень большим, таким же большим, таким же унылым и таким же корректным, как сам господин Аньель, которому она мысленно подала руку, дабы вместе с ним завершить процессию.
Элизабет тоже немного помолчала, чтобы позволить всем важным особам удалиться, затем спросила:
— А не продолжить ли нам путь, господин Аньель?
Но тот все еще был со своими мыслями, прогуливал их под дождем на каком-то воображаемом кладбище.
— Никаких легкомысленных забав. На каждый час — своя задача, и тогда работа принесет плоды. Эти слова можно было бы начертать на фронтоне усадьбы… золотыми буквами, — добавил он, немного поколебавшись, точно боялся высказать опрометчивое суждение.
Элизабет сочла момент подходящим и спросила, не мог бы господин Аньель продолжить рассказ о Фонфруаде по пути к этому обиталищу для избранных. Тот, видя, что дождь не унимается, согласился и вновь поднял зонтик высоко над головой. Через несколько минут они миновали последние дома городка и пошли по дороге. Справа простирались распаханные поля, тянувшиеся до дымчатой полоски небольшого леса. Опускалась ночь, но небо еще отражалось в лужах между бороздами.
— Дом и земли, — начал господин Аньель, выполняя просьбу молодой девушки, — когда-то принадлежали женскому монастырю, которому в незапамятные времена достались в дар от какого-то дворянина. Монахини честно трудились, помогали бедным, но во времена споров Государства с Церковью поместье у них отобрали. Когда последняя из монахинь ступила на порог двери, она обернулась к стене комнаты, где остался след от большого распятия… Но нет, нынешний владелец усадьбы не любит, когда рассказывают эту историю.
— Какая досада! — воскликнула Элизабет. — Уж лучше бы вы и не начинали.
— Как бы там ни было, — ровным голосом продолжал господин Аньель, — дом четыре года пустовал по различным причинам, ни одна из которых не показалась серьезной тому, кого я имею честь называть своим хозяином; он приобрел эту усадьбу после событий, пробудивших в нем желание искать уединения в деревне, а еще он хотел дать приют наиболее обездоленным из своих родственников.
— Как вы думаете, скоро мы придем? — хлюпнув носом, спросила девушка.
Господин Аньель ответил, что примерно через четверть часа и что он рад возможности заранее — если можно так выразиться — представить ей обитателей усадьбы.
— Я готов рассказать о каждом, ничего не утаивая, — начал он, — памятуя, разумеется, о том, что все мы имеем право на какие-то свои маленькие тайны. Как старший по возрасту вас будет приветствовать мой кузен Бернар. В нем вы найдете счастливое сочетание врожденных способностей с достоинствами, приобретенными упорным самосовершенствованием и обеспечившими ему всеобщее уважение. Когда я говорю о самосовершенствовании, я вовсе не хочу сказать, что ему пришлось бороться с закоренелыми дурными наклонностями. Лишь любовью к добру и простым стремлением украсить свою душу он помог нам всем вступить на трудный путь. Вы понимаете, что я хочу сказать.
Элизабет прекрасно поняла.
— Труднее понять более сложную и более тонкую натуру моей кузины Бертранды, чья душа представляет собой широкое поле для исследования с точки зрения — если позволите — психологии. Многие стороны ее морального облика могли бы стать предметом изучения, которое послужило бы на пользу нам всем. Например, в определенных обстоятельствах она проявляет тягу к противоположностям, крайностям, но это не исключает ни трезвости суждений, ни управления собственными инстинктами, а ведь этими качествами должны обладать мы все.
Отдав должное этой обитательнице усадьбы, господин Аньель подумал несколько секунд, кто у него на очереди.
— Мадемуазель Эва, — сказал он наконец, — не удостоилась счастья родиться в наших краях. Она отличается прежде всего своеобразными чертами характера. Суждения ее иногда необычны, однако она в полной мере внемлет голосу разума. О ком еще сказать? Ах, да! О госпоже Анжели. Это особа сдержанная, замкнутая в себе, но совершенно ясно, что она о многом размышляет. В разговоре с ней не услышишь чего-то неожиданного и оригинального, чем блещет мадемуазель Эва; следует заметить, что госпожа Анжели может долго говорить об одном и том же, и это в конце концов создает впечатление однообразия, но она, вне всякого сомнения, женщина мыслящая. Что касается детей, вы с ними повстречаетесь в свободное от занятий время, но едва ли станете искать их общества. Разумеется, я не осуждаю детей, я вообще никого не осуждаю. Впрочем, вас будет опекать сам господин Эдм и, надеюсь, поможет вам в выборе друзей.
— Господин Эдм? — спросила девушка, и в голосе ее послышалось легкое беспокойство.
Господин Аньель отвесил легкий поклон, словно приветствуя хозяина дома.
