Поликарп Матвеевич в ярости заходил по кабинету. Чуть успокоившись, он позвонил Алейникову. Но бесстрастный женский голос ответил, что Яков Николаевич уехал по делам в район и вернется не скоро.
- А когда именно?
- Не знаю...
Кружилин принялся звонить в крайком. Но Ивана Михайловича не оказалось на месте. Не было его и на второй и на третий день. А на четвертый секретарь крайкома позвонил сам.
Поздоровавшись, Субботин вдруг начал расспрашивать о здоровье, о житье-бытье Кружилина, что сразу же насторожило Поликарпа Матвеевича.
- В чем дело, Иван Михайлович? Говорите сразу.
- А дело в следующем, Поликарп... У крайкома есть мнение перебросить тебя в Ойротию. Там слабоваты национальные кадры, помогать надо...
- Так... Понятно... - промолвил Кружилин.
- Что "понятно"? - голос секретаря крайкома посуровел. - Ты отбрось-ка задние мысли. Дело партийное.
- Куда же конкретно хотите меня? В какой аймак? Так, кажется, районы в Ойротии называются?
- Направишься в распоряжение Ойрот-Туринского обкома. Они там лучше решат, как тебя использовать...
...В Ойротской области Кружилин проработал до начала 1941 года на должности заместителя председателя райисполкома одного из самых глухих районов. Он совершенно потерял из виду Ивана Михайловича и Алейникова, потому что Ойротия вошла в состав организованного в том году Алтайского края.
Поликарп Матвеевич уже смирился со своей участью, уже решил, что никогда не встретится больше ни с тем, ни с другим. Но в январе нынешнего года его вдруг вызвали в Барнаул и сообщили, что, по просьбе Новосибирского обкома партии, Алтайский крайком нашел возможным освободить его в ближайшее время от работы и направить в распоряжение Новосибирска.
"Это - Иван Михайлович!" - почему-то сразу же подумал Кружилин.
...А еще через полмесяца его опять избрали секретарем Шантарского райкома партии.
- Постой, а Алейников все там же работает ведь? - спросил Кружилин у Ивана Михайловича, перед тем как ехать на районную партконференцию.
- Все там же.
- Но ведь... насколько я понимаю, именно из-за Алейникова...
- Ну, время идет, - перебил Иван Михайлович. И было видно, что секретарь обкома не желает об этом разговаривать. - Я думаю, оба поумнели немного, теперь сработаетесь.
Поликарп Матвеевич и понимал и не понимал, о чем говорит секретарь обкома. Времени действительно прошло немало - трудного, лихого. Громкие судебные процессы над участниками троцкистско-бухаринского блока в тридцать шестом, тридцать седьмом, тридцать восьмом годах заставили Кружилина на многое смотреть по-другому. В том числе и на то, что делал в районе Алейников. Что ж, видимо, враги Советской власти к концу второго десятка лет ее существования действительно по-настоящему подняли голову. Этому хочешь - верь, хочешь - не верь, а Киров был убит, один за другим пали от их рук Менжинский, Куйбышев, Горький, ходили слухи о покушении на Молотова, на самого Сталина. Нередко взлетали на воздух заводы, то и дело чекисты раскрывали заговоры, обезвреживали диверсионные группы. Что ж, видимо, были в чем-то виновны и Иван Савельев, и тот незаметный и тихий колхозник по фамилии Молчанов, которых арестовал Алейников? Может, действительно Савельев продал цыганам тех двух несчастных жеребцов, а Молчанов решил его выгородить? Одни убивают руководителей партии и государства, другие вредят Советской власти иным способом - кто как может. Но ведь и Панкрат Назаров и другие Михайловские колхозники оправдывают Савельева, не верят в его вину. Значит, и они вредители?
Разобраться во всем этом до конца, докопаться до истины было невозможно. И от этого кругом шла голова.
Но самое непонятное, а потому самое страшное для Кружилина было даже не в этом. А в том, что Яков Алейников тогда, еще в середине тридцать шестого, не позволил райкому разобраться в работе районных чекистов, пресек первую же попытку райкома в этом направлении.
Эти мысли Поликарп Матвеевич носил в себе тяжким грузом, не с кем было посоветоваться, некому было их высказать.
После отъезда Кружилина в Ойротию первым секретарем Шантарского райкома партии стал бывший работник Новосибирского обкома, некто Полипов Петр Петрович - человек грузный, приземистый и молчаливый. Все в нем было какое-то широкое широкие плечи, широкие скулы, широкий лоб. Даже нос был с широкими, как крылья, ноздрями. Кружилина он встретил внешне бесстрастно, только вскинул набрякшие веки, секунду-другую оглядывал его большими холодными глазами. "Пьет, что ли?" - мелькнуло у Кружилина.
И Яков Алейников встретил Кружилина молчаливо, сдержанно, не выказал ни радости, ни раздражения. Он очень изменился за эти несколько лет, сильно постарел, волосы, все так же гладко зачесанные назад, приметно поредели, на макушке явственно обозначалась будущая плешь. Поредели даже, кажется, его лохматые брови, косой рубец на щеке сделался каким-то багрово-синим. "Что за черт, и этот пьет, что ли?" - опять подумал Кружилин.
Да, изменился Яков Алейников, и вообще многое изменилось в районе. Все районные организации возглавляли новые, совершенно незнакомые люди. Кружилин знал, что некоторые из тех, с которыми он работал до отъезда в Ойротию, были арестованы. Арестован председатель райпотребсоюза Василий Засухин, бессменный начпрод в бывшем партизанском отряде. Когда отряд бывал в окружении, когда казалось, всех ждет неминуемая голодная смерть, Засухин ухитрялся непостижимым образом доставать где-то продовольствие - то с полдюжины отощавших баранов пригонят или притащат на плечах его люди, то привезут несколько кулей муки. Арестован заведующий райфинотделом Данило Кошкин, которого в отряде звали в шутку Данило-громило. Обычно тихий, неприметный, в бою он преображался, глаза лихорадочно загорались, Данило бросался в самые опасные места. По этой причине он и получил свое прозвище. Арестован и председатель райисполкома Корней Баулин, бывший начальник штаба партизанского отряда. За что, какова их судьба - спрашивать было нельзя, да и бесполезно. И он, Кружилин, этого никогда не узнает, если Алейников, задумчиво и уныло как-то сидящий сейчас на подоконнике, сам не расскажет или хотя бы не намекнет об этом...
В кабинете стояла мертвая тишина. За окном, куда глядел Алейников, истекал жарой самый длинный день в году. Сваренные зноем листья молодых топольков, растущих в палисаднике, висели черными лоскутьями. Поверх топольков в мутном и душном небе громоздились тяжелые иссиня-белые комья облаков, грозя с грохотом обвалиться на землю.
- Гроза будет, - сказал Алейников.
- Яков Николаевич, мне надо подготовиться к выступлению на партактиве, промолвил Кружилин. - Если у тебя нету ко мне срочных дел...
- Срочных... - усмехнулся Алейников. - У человека все дела срочные, поскольку жизнь отмерена ему от звонка до звонка.
Как-то необычно звучали эти слова в устах Алейникова.
- Сегодня Иван Савельев из тюрьмы вернулся, - вдруг сказал Алейников. - В эту минуту к дому, наверное, подходит.
- Ну... и что же?
- Ничего... Отсидел - пусть живет. - Помолчав, он медленно повернул голову к Кружилину: - Чего ж не упрекаешь - зазря, мол, сидел, напрасно страдал?
Кружилин, прищурив глаза, в упор смотрел на Алейникова.
- Ты, Яков, что? Опять провоцируешь?
Алейников вздрогнул почему-то, точно его ударили, слез с подоконника, сел на стул возле стола Кружилина.
- Я думал - не вспомнишь. Не надо, Поликарп. Сложно все...
- Что - все?
- А все. И то, что Корней Баулин, Кошкин, Засухин арестованы, а ты снова здесь, снова секретарем райкома...
Алейников говорил, закрыв лицо руками. А Кружилин все больше и больше изумлялся.
- Тогда, в тридцать шестом, если бы ты не уехал, я бы тебя... наверное... Этот секретарь обкома... или, по-тогдашнему, крайкома, тебя уберег, отправил в глухой далекий угол... А тут Ойротия к Барнаулу отошла! Да, он, этот Субботин, умница...
- Но... погоди-ка, Яков, - сказал Кружилин, отодвигая лежавшие перед ним бумаги в сторону. - Если так, давай по порядку, Яков...
- Не надо. Ничего не надо. Ни по порядку, никак, - мрачно произнес Алейников, вставая.
Вошла Вера с последними отпечатанными листками его выступления, положила их на стол.
- Я сегодня больше не понадоблюсь?
- Нет. Иди отдыхай.
- Как тебе с Полиповым работается? - вдруг спросил Алейников, когда девушка вышла. После приезда Кружилина Полипов был избран председателем райисполкома.
- Как работается? - пожал плечами Кружилин. - Трудно за три-четыре месяца какие-то выводы делать. Сперва показалось - он вроде обижается, что на советскую работу перевели. Но, кажется, он просто по природе молчалив.
- Ну да, - неопределенно уронил Алейников. - Ладно, я пойду. - И двинулся к двери. Но, толкнув ее, остановился, потер пальцами висок. - Я, собственно, что-то ведь хотел спросить у тебя... Да, насчет этой девушки... как ее?
- Вера Инютина?
- Да, да... Как она печатает? Хорошая машинистка?
