— Ой, дед, что ты городишь-то?
— Просто с могилкой расставаться жалко. Не думал я ее какому-то уголовнику уступать. Может, на меня потом все мертвые обозлятся. Скажут, какого черта ты, дед Герасим, к нам чужака поселил, да еще всего в наколках.
— Фантазия у тебя, дед, будь здоров.
Вытащив труп из машины, мы бросили его в яму и чуть было не упали в нее сами.
— Дед, может, покрывало с собой заберем? — постаралась отдышаться я.
— На кой черт оно нужно?
— Вещественная улика.
— Да что ты заладила со своими вещественными уликами… У нас тут никаких улик нет, потому что до этих могил никому никакого дела нет. Пусть труп лежит в покрывале. Ночи холодные, а мы, так сказать, небольшую заботу о нем проявили… Не подмерзнет.
— Нашел о ком заботу проявлять! Да чтоб этот гад от холода окочурился. Хотя он и так окочурился.
Дед сходил в машину и достал пару лопат. Одну из них он заботливо протянул мне, а другой начал орудовать так резво, что я даже диву далась. Не верилось, что передо мной человек в почтенном возрасте. Я постаралась не отставать, и дело заметно продвинулось.
В этот момент опять пошел дождь и задул сильный ветер. Я задрожала от холода и пожаловалась деду Герасиму:
— Неужто уже осень началась? Листва опадает.
— Дождь это хорошо.
— Что ж хорошего-то? Сейчас вымокнем и ангину схлопочем. А мне, между прочим, завтра на работу нужно в банк.
— Зато дождь все следы смоет.
— А ты считаешь, что мы много наследили?
— Достаточно.
На место захоронения трупа мы пересадили маленькую березку, которая росла на соседней могиле, и, одновременно перекрестившись, направились к машине. Я сразу включила мотор и постаралась как можно быстрее отъехать от этого гнетущего места.
— Дед, а ты одежду этого уголовника вместе с ним в покрывало положил? — поинтересовалась я для собственного успокоения.
— Положил. Я только плащ-палатку себе оставил.
— Как это оставил?
— А почему я ее в землю закапывать должен? Плащ-палатка хорошая, брезентовая. Я о такой уж давно мечтал. Сама видишь, что погода шепчет. Надену и буду как барин. А об уголовнике всегда с благодарностью вспоминать буду.
— Ты что ж, собираешься этот плащ носить?
— Ну понятное дело не смотреть.
— Так ведь этот плащ из-под трупа!
— Ну и шут с ним. Какое это имеет значение?!
— Ой, дед, я даже не знаю. Может, мы его сожжем?
— Еще чего не хватало. Зачем добру пропадать!
Спорить с дедом Герасимом было бы себе дороже. Как только мы вернулись в деревню и я выключила мотор, я посмотрела на лежащие на заднем сиденье лопаты, затем перевела взгляд на деда и таинственно спросила:
— Дед, а никто не заинтересуется тем, что вырытую могилу кто-то закопал?
— Да кому оно надо. Я же тебе сказал, что на этом кладбище никто не ходит, — успокоил меня дед.
— А ты кому-нибудь хвастался, что при жизни себе могилу вырыл?
— Никому я не хвастался, — моментально обиделся дед.
— Ну, а бабкам своим деревенским не сболтнул?
— Бабкам сболтнул, да только они на это кладбище никогда не ходят. Ну уж если ты хочешь, чтобы вообще никаких сомнений не было, я вот завтра сил наберусь и вновь сюда отправлюсь.
— Зачем?
— Затем, чтобы себе новую могилу выкопать. А то, что ж это получается: я с этим гадом поделился, а сам без ничего остался. Так не пойдет. Нужно потери восполнять.
— В этом деле, дед, я тебе не советчик. Я вообще не сторонник того, чтобы человек себе при жизни могилу рыл. Это даже не по-человечески как то.
— А кто обо мне позаботится, если у меня вообще никого нет?! — неожиданно вспылил дед.
— Государство, — я прикусила губу и поняла, что сказала несусветную глупость.
— Дочка, да ты что такое говоришь… На черта я этому государству нужен?! С меня взять нечего. Ему нужны только те, с кого что-то взять можно. Ежели бы мы были государству нужны, нам бы сюда хоть хлеба завезли или просто вспомнили о том, что мы такие есть и мы живы. А ведь про нас совсем же забыли. Никому никакого дела нет, что я столько воевал. А теперь сижу и думаю: зачем воевал и за что? Кому это нужно? Со мной один товарищ воевал, так он после войны в Германии остался. Живет припеваючи, пенсию хорошую получает и даже родственникам помогает. Это ж сколько надо получать, чтобы родственникам с пенсии помогать?! Даже страшно подумать. А я тогда в Германии не остался — не хотел Родину предавать. Я тогда и представить не мог, что придет время и она меня предаст. Я вот в райцентр поехал, решил себе какие-нибудь льготы или прибавку к пенсии выбить, так меня и слушать никто не захотел. Говорят, что я воевал при СССР, а его теперь нет. Сказали: иди, дед, и обращайся к СССР. Вот такая история. Воевал-воевал и ничего себе не отвоевал. А о тебе государство заботится? Нет, потому что ты сама о себе заботишься.
А не будешь работать, помрешь с голоду. Вот тебе и государство. Оно не помогает своему народу, а медленно, но верно его истребляет. Именно поэтому я себе могилку выкопал, чтобы не закопали меня в общей яме с бродягами да алкоголиками. Помру, бабки меня до этого заброшенного кладбища дотащат и похоронят как положено. Жизнь заставила меня быть предусмотрительным, а иначе никак.
— Извини, дед. Извини. Все ты правильно говоришь. Ой, как правильно. Ты только, смотри, своим бабкам не проболтайся о том, что сегодня произошло.
— Да ты что, Анюта?! Могила! Меня даже пытать можно, никого не продам.
— Пытать никого не нужно. Просто, смотри, не болтай лишнего.
Дед взял лопаты и направился к своему дому. Я проводила его до дверей и, остановившись в проходе, посмотрела на часы.
— Дед, я поехала. Уже светать начало.
— А может еще клюковки? — заметно расстроился старик.
— Меня гаишники могут остановить. С тобой тут сутками напролет можно пить и совсем спиться. Ты за моим домом присматривай, а то ты же сам видел, что чужие здесь ходят.
— Как договорились, Анют. А ты когда теперь сюда наведаешься?
— Я теперь сюда часто буду ездить.
Помахав деду рукой, я села в машину и направилась в сторону города.
ГЛАВА 9
Приехав домой, я первым делом залезла под душ и смыла с себя следы ужасной ночи. Стоя под душем, я вспомнила Макса и то, как мы оба обезумели от нашей последней с ним близости. Он не мог ни на миг от меня оторваться, наверное, это происходило оттого, что он слишком сильно меня хотел. Он жадно меня целовал, брал несколько раз подряд, говорил серьезные вещи и ни на минуту не уставал. Наоборот, с каждой секундой нашей близости он возбуждался все больше и больше. И это возбуждение носило какой-то лихорадочный и даже не совсем нормальный оттенок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
