неё всё у многих и начиналось. Было удивительно насколько продолжительными могли быть мгновенные переписки на расстоянии и с маленького устройства в руках. Чудо микропроцессорной техники. Урсула продолжала мне писать, я просто читал и не отвечал. Я не понимал зачем общаться с девушкой если ты никогда не займёшься с ней любовью. Если она не хотела с тобой заниматься любовью пусть тогда ищет того с кем захочет. А тары-бары-растабары за жизнь, для этого есть подружки и мамы. Лучше никогда не быть ни с одной из них, чем быть хоть для одной дружком. Кроме занятий любовью ещё можно иногда слушать, что они говорили, на этом всё. Что-то им вдалбливать, отвечать бесполезно, мамины папины духовные наставления ничем не выжечь. Всех учили, что получить надо всегда больше, чем отдать. И чем выше эго человека, чем больше ему говорили, какой он красивый, какой достопочтенный, тем больше ему хотелось получить от другого, у кого эго было чуть пониже, а также и вовсе начисто отсутствовало.
В глазах других эти так называемые святые были якобы образцом для жизни: откажись от этой жизни и взамен обретёшь другую. Вечный обет безбрачия, целомудрие, занятия любовью только в браке: всё это придумали несчастные монахи геи. Им не досталось женщины из-за их ничтожности и они встали на службе у царя небесного. Они изобрели брак, чтобы и женщинам также не доставался мужчина. Так из-за женитьбы, из-за свадьбы зародилась сладкозвучная для слуха гражданская проституция. А что, всё же просто было: крестцовые походы, награбили и до конца жизни хватало ходить к потаскухам.
Махавира говорил: любовь не базар, любовь не сделка с торгами и барышом. Свидетельствуйте любовь из себя, любовь не кто-то, любовь это вы сами. Любовь не объект, не количество, не сильно, не навсегда, не может быть измерена и поделена. Нет брака — нет нужды в других. Жизнь так коротка, а людей так очень много. Достаточно было просто послушать её ну и заниматься любовью. В глубине души каждый бы согласился со мной. Я люблю только тебя, слышишь. Я не мог одновременно общаться больше чем с одним человеком. Когда появлялся третий всё превращалось в эгоспектакль. Самое чистое и искреннее общение всегда происходило только один на один. Больше доверия, нет нехватки.
Самые яркие оргазмы выпадали когда я ни о чём не думал в конце. Вначале должен был быть объект для нарастания, а когда уже начало подливать — оп, пустой от мыслей головой. То есть оргазм не выплёскивался наружу на кого-то, выплёскивалась только сперма. Он сильно вибрировал в моей внутренней пустоте и так переживался достаточно насыщеннее. А когда я оргазмировал и думал о чём-то, оргазму негде было расплескаться — подлинный — очень приятный оргазм всегда переживался в опустошённом от дум мозге. Даже о девушке, в жопу которой я кончал. Не нужно размышлять и мысленно приумножать сексуальное наслаждение, так оно стиралось или становилось грязным. Мне нравилось экспериментально наблюдать за шизофреническими реакциями моего тела, как внутри так и внешне, как на внутреннее, так и на внешнее. Случайный свидетель становился всё чище и чище, пыли оседало всё меньше и меньше.
Время всегда оставалось на одном месте, это люди приходили и уходили. Время никогда никуда не текло, оно всегда стояло, это люди подёргивались. Душа человека тоже являлась временем, всегда всегдашним, всегда одного вкуса в любой части океана. Тело всё больше стремилась за душой, становилось всё более центробежным, более расслабленным, более спокойным, тихим. Время стояло, душа стояла, а тело подстраивалось. Тело было даром животного, душа — Бога, в центре ты и я, одно целое. И над всем этим возвышался Свидетель. Свидетель начинал наблюдение, когда болезнь исцелялась: гнилое, ветхое прошлое улетучивалось даже из периферии. Старые предрассудки, сотни мёртвых и абсолютно не актуальных к реалиям обыдённой жизни верования: Свидетель не знал всего этого, Свидетель не знал ничего, он просто смотрел. В смерти никогда ничего не менялось, это было всегда одним и тем же.
Когда мы зародились мы также начали и рано умирать.
Но в тот день дебютного концерта в парке Дружбы я был ещё жив. Первое и одновременно последнее выступление группы Оргазм. Я подвёл глаза, покрасил ногти в чёрный. С горем пополам тщательно подготовили три песни: две наши и одну джойн ми химов. Зрителей почти не было, очень мало. Тогда я уже понял, что это был конец. Мы сыграли одну песню на саундчеке, её уже услышали. Они все думали какой убогий коллектив, так мало песен. У меня отнималась поясница от странного волнения. В голове что-то расплющивало.
Мы вышли и я смущённо произнёс название группы, Оргазм, многие засмеялись. У меня был очень сильный напористый голос когда пел, многим тяжело его спокойно воспринимать и без чрезмерного усиления микрофоном. Перед исполнением последней песни джойн ми, я пожелал всем не умирать ради любви, как в тексте, а жить ради любви, ибо только так спасётесь. Клавишница неизменно лажала. Хотелось подойти дать ей забористого леща, столько репетировать, дрочили год три элементарных песни, это были такие простейшие ноты. Эдик просто все песни брынчал, у него никогда не хватало ума придумать самое технически лёгкое соло, медленное хотя бы, тягучее. Мне приходилось бас дёргать и ещё не забывать слова песен. Барабанщик отыграл чётко, хоть он и был анимешником, он организовал концерт и благодаря ему мы нахаляву репали в корпусе ждунивера. На платные базы у меня бы не хватило денег. Мы спустились к немногочисленным зрителям, я впервые увидел незаконную жену Эдика, она была правда милой, не зря он её так прятал. Сзади кто-то кинул в меня булыжник, камень просвистел над правым ухом. Я даже не повернулся. Там была группа так называемых местных хулиганов, они типа умеренно-агрессивные пропащие ребята против всего, что не отвечало их мировоззренческим идеалам, сформированными другими. Может им не понравился мой маникюр или глаза потекли.
На каникулах я снова устроился опрессовщиком отопительных систем в Сызрани. Встречался с тем верующим в индийского фокусника, который материализовал ему кольцо. Я уже не помнил его имени, да и не спрашивал, мне он был уже абсолютно понятен, а значит неинтересен. Лишь увидев, что в кольце не было прежних камешков, я не выдержал и осведомился куда делись бриллианты. Он ответил, что если они пропали, то значит так Ему угодно было. И это было стартом для его длинного монолога. Этого религиозного понесло про то, как его отец умирал и перед смертью поверил
