— Почему вы не вышли на физическую подготовку? — с любопытством спросил он, уважительно остановившись у койки.
— Заболел.
— Если вы заболели, почему не обратились в лечебную часть?
— Я слишком плох, чтобы обращаться в лечебную часть. Думаю, у меня аппендикс.
— Хотите, я позвоню, вызову «скорую»?
— Нет, пожалуй, не стоит.
— Может быть, мне лучше все-таки позвонить туда? Вас положат в госпиталь, будете отдыхать целый день.
Такая возможность Йоссариану в голову не приходила.
— Да, пожалуйста, позвоните, пусть пришлют «скорую».
— Сию же минуту и позвоню. Я… Боже милостивый, совсем забыл!
Рогофф, заблеяв от ужаса, резко развернулся кругом и на предельной скорости помчался по длинным половицам наполнившегося шумным эхом его топотни коридора к выходившей на крошечный деревянный балкончик двери.
Заинтригованный Йоссариан сел и переполз к изножью койки — посмотреть, что происходит.
Рогофф подпрыгивал на балкончике, хлопая над головой в ладоши.
— Раз-два-три-четыре! — закричал он сверху вниз стоявшим на плацу солдатам. Голос его бесстрашно взбирался к мучительному, опасному фальцету. — Раз-два-три-четыре! Хубба-хубба!
— Хубба-хубба, хубба-хубба, — вернулся к нему снизу сочувственный ропот невидимой аудитории — и продолжал возвращаться, пока Рогофф не воздел руку вверх, обратившись в дрянную карикатуру на регулировщика уличного движения, и ропот этот не придушил.
— Вот так, солдаты! — крикнул он вниз и коротко, одобрительно кивнул. — А теперь попробуем глубокий присед. Готовы? Руки на бедра… начали!
Рогофф сжал ладонями собственные бедра, выпрямил спину и шею, и тело его резко пошло вниз, выполняя первое движение глубокого приседа.
— Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре!
Затем он пружинисто встал, снова круто развернулся кругом, и помчал по коридору к Йоссариану, и пронесся мимо него, ободряюще покивав, и затопал по лестнице вниз. Минут десять спустя Рогофф с таким же топотом взлетел по лестнице вверх: рифленое лицо его было красно как бурак, он пронесся мимо Йоссариана, ободряюще покивав, и помчал по коридору на другой конец казармы, к балкончику, а там прервал глубокие приседы и, несколько секунд прокричав «хубба-хубба», велел солдатам приступить к «подскокам ноги врозь». Когда он наконец возвратился к Йоссариану, тот увидел, что Рогофф очень устал. Худая мускулистая грудь его конвульсивно ходила ходуном, явно запаниковав от недостатка кислорода, на лбу подрагивали округлые, крупные капли пота.
— «Скорой»… воздуху не хватает! «Скорой» потребуется время, чтобы добраться сюда, — пропыхтел он. — Придется ехать через все летное поле. Все равно не хватает!
— Ничего, я не спешу, — ответил отважный Йоссариан.
Рогофф наконец справился с дыханием.
— Что же вы лежите просто так, дожидаясь «скорой», — сказал он. — Выполняйте пока отжимания.
— Если ему хватает сил отжиматься, — сказал, когда приехала «скорая», один из принесших носилки санитаров, — так хватит и чтобы идти на своих двоих.
— Именно отжимания и придали ему силы, необходимые для ходьбы, — с профессиональным знанием дела объяснил им Рогофф.
— Мне и на отжимания сил не хватает, — заявил Йоссариан, — и на ходьбу тоже.
Странное уважительное молчание сковало уста Рогоффа, после того как Йоссариана переложили на носилки и настало время проститься с ним. В искренности его сострадания сомневаться не приходилось. Он от души жалел Йоссариана, и Йоссариан, поняв это, от души пожалел Рогоффа.
— Ну что же, — произнес Рогофф, легко помахав Йоссариану ладонью и только тут отыскав наконец слова, исполненные необходимого такта, — хубба-хубба.
— И вам хубба-хубба, — ответил Йоссариан.
— Мотай отсюда, — сказал Йоссариану госпитальный врач.
— Как это? — переспросил Йоссариан.
— Я сказал: мотай отсюда.
— Как это?
— Перестань повторять «как это?».
— Перестаньте повторять «мотай отсюда».
— Вы не можете заставить его мотать отсюда, — сообщил капрал. — Поступил новый приказ.
— Как это? — переспросил доктор.
— Мы обязаны пять дней держать под наблюдением каждого, кто жалуется на боль в животе, потому что многие из тех, кому мы велели мотать отсюда, уже перемерли.
— Ладно, — проворчал доктор. — Подержите его пять дней под наблюдением, а после гоните в шею.
— А осмотреть его вы не хотите? — спросил капрал.
— Нет…
У Йоссариана отобрали одежду, выдали ему пижаму и предоставили койку в палате, где он испытывал, когда умолкали храпуны, безмерное счастье. Он начинал думать, что ему, пожалуй, понравилось бы провести здесь остаток его военной карьеры, — это представлялось столь же разумным, сколь и любой другой, способом выживания на войне.
— Хубба-хубба, — говорил он себе.
Поправка-23: Йоссариан живет [23]
Когда мы в последний раз видели Йоссариана, стоял 1945-й, а он готовился к тому, чтобы спасти свою жизнь и рассудок, сбежав из базировавшейся на средиземноморском острове двадцать седьмой воздушной армии в Швецию, хоть и не был уверен, что сможет до нее добраться. Сорок с чем-то лет спустя…
1
Йоссариану приснилась его мать, и он понял, что скоро умрет. Доктора, услышав от него эту новость, расстроились.
— Мы не нашли у вас ничего опасного, — единодушно твердили они.
— Ищите дальше, — велел он.
— У вас идеальное здоровье.
— Подождите немного, сами увидите.
Йоссариан снова лежал в больнице, отступив на эту позицию под невротическим шквальным огнем малопонятных физических симптомов, который все чаще обрушивался на него с того времени, когда ему впервые в жизни пришлось зажить в одиночку, — он вынужден был снова сбежать, если так можно выразиться, в больницу (проведя всего четыре месяца вне ее стен) после пугающего известия о том, что Джордж Буш и вправду принял решение отказаться от президентства, кто бы ни стал его преемником, и совершенно случайного получения им, Йоссарианом, информации, согласно которой Мило Миндербиндер, с коим он был к этому времени неопределенно, неприятно и неразрывно связан, расширяет границы своей деятельности, переходя из сферы торговли такими товарными излишками, как исчерпавший срок годности шоколад, залежавшийся на складах египетский хлопок, секонд-хэндовые урановые топливные стержни и чиненые-перечиненые ядерные реакторы, в область торговли военным снаряжением, и планирует построить боевой, оснащенный атомным оружием самолет собственной его конструкции, который у него кто-нибудь да купит.
В добавление к двум этим вполне достаточным причинам для страха на Йоссариана что ни день сыпались новые. Развалился еще один нефтяной танкер. И тут уж говорить об истерии не приходилось. Кто-то в правительстве явно брал большие взятки. Ответственные промышленники Западной Германии продавали технологию производства отравляющих веществ воинственным милитаристам Ближнего Востока, и те, несомненно, воспользуются этими веществами, чтобы перетравить и самих промышленников, и их соотечественников во время великой войны Востока с Западом, каковая рано или поздно наверняка разразится и станет последней из всех войн. В Калифорнии жизнерадостный, веселый молодой человек по имени Майк Милкен за один календарный год заработал, по общему мнению, 550 миллионов долларов, не предоставляя никому из граждан страны (за исключением тех, кто с удовольствием позволял ему получать непомерные вознаграждения) ни продуктов, ни услуг, ни чего-либо обладающего социальной ценностью, и, вне всяких сомнений, считал себя достойным по меньшей мере того, что получил. Между тем в Иране главный религиозный вождь объявил о награде в один миллион долларов, которая достанется тому, кто убьет писателя, жившего в Лондоне и написавшего антирелигиозный роман. Китай, развивающаяся страна с самым большим в мире населением, обращался в крупного поставщика вооружений. Соединенные Штаты финансировали антисоветское революционное движение в Афганистане, а Советский Союз финансировал антиамериканский режим на Кубе и еще один — в Никарагуа и продавал новейшие, самые навороченные боевые самолеты грозившему всем подряд войной ливийскому лидеру; Индия обзавелась ядерным оружием; Пакистан испытывал ракеты дальнего действия. У Ирана имелся нервно-паралитический газ, у Южной Африки — низкообогащенный уран, у Аргентины и Индии — тяжелая вода, а заводы, занимавшиеся обработкой урана и трития, росли по всему Ближнему и Дальнему Востоку как грибы. Уинстон Черчилль умер, взяв в этом пример с Муссолини и Фреда Астера, а Джо Димаджо собирался последовать его примеру. Мать и отец Йоссариана умерли тоже, и к нынешнему времени им составили компанию все его дяди и тети, в чем, разумеется, веселого было мало. Но если в этом веселого было мало, то существовало много такого, в чем веселого было еще меньше. Куда ни глянь, Йоссариан повсюду видел очередного психа, и для того, чтобы сохранять среди столь многих проявлений безумия, а также угроз нравственного и физического порядка благостную психическую устойчивость, разумному, занимающему в обществе приметное положение пожилому гражданину вроде него только одно и оставалось — вертеться. Здоровье Йоссариана находилось в опасности, и он понимал, что нуждается в помощи.
