Вот чем-то данная ситуация очень напомнила Виктору то, что произошло с ним. Вернее, до этого ассоциаций никаких не было, а вот как только увидел этого дьяка, тут же смекнул – разведут его на раз. Смекнул и поспешил мысленно поблагодарить воеводу: все же помнит добро мужик, хоть и стоит перед ним скоморох, который на социальной лестнице пониже крестьян будет. Оттого и к себе вызвал, чтобы под пресс не угодил.
– Иди пока, Пестун, к себе, он следом подойдет.
Тому делать нечего: цэу получил, теперь только исполнять и не соскользнуть ни вправо, ни влево. Однако вопреки ожиданиям Виктора воспринял он все это как-то уж очень спокойно или просто не хотел проявлять своих чувств при Световиде. Кто его знает. Да и какая, собственно, разница, прошла беда сторонкой, и ладно.
– Насчет твоего занятия – все ли уразумел?
– Все, батюшка-воевода.
– Вот и ладушки. Ну а коли я тебя лишил заработка, то попробую малость восполнить. Сегодня в четыре часа пополудни подойди ко мне на подворье. Те, кто видел, как ты управляешься с ножами да шарами, больно впечатлились, порадуешь нас своим мастерством.
– Непременно буду.
– Ну иди с Богом.
Как и предполагал Виктор, особого интереса к нему в остроге не проявили. Дьяк был сух и деловит. Ничем не выказав своего отношения к происшедшему, в течение десяти-пятнадцати минут записал опросный лист и отпустил. Однако от Волкова не ускользнули изменения в поведении дознатчика. От заискивающей и виляющей хвостом дворняги не осталось и следа, перед ним предстал именно волкодав, и попадись он ему, тот точно вцепился бы мертвой хваткой. При всем при том слышанное об этом охранителе порядка указывало на то, что боролся он с лихими, ни себя, ни их не жалея. Но вот был за ним грешок: при случае своего никогда не упускал.
В оговоренное время Виктор прибыл на подворье боярина Смолина и беспрепятственно был допущен за ворота. На представление собрались все домочадцы и дворня. Когда он попытался прикинуть, сколько получилось народу, то вышло что-то около четырех десятков, причем только взрослых. А ведь это хотя и большая часть проживающих здесь, но не все, потому как оставить хозяйство без догляда никак нельзя.
Прикинув, что тут собрались в основном те, кто не видел его выступления, а стало быть, им это будет в новинку, да и остальным приесться никак не могло, Виктор решил просто повторить свое прошлое выступление. Правда, на этот раз он чувствовал себя куда увереннее, а потому и выступал более раскованно, и получалось все еще лучше и задорней. А может, причина была в том, что при виде Смеяны у него словно крылья выросли и грудь расправилась.
Вот же натура человеческая! Понимает: тут не то что надеяться, а даже и помыслить о том нельзя. За один лишь взгляд с его стороны можно поплатиться головой, потому как разница между их положением не просто огромна, это пропасть, бездонная и безбрежная, такая, что ни о каких мостках и речи быть не может. Ан нет. Уж специально отводит взгляд в сторону, чтобы не видеть ее, а он, зараза, сам скользит по толпе и выискивает ее всякий раз. Да еще и разочарование на скомороха находит, когда этой непоседы на прежнем месте не оказывается. Он тут же начинал паниковать и настойчиво ее искать. Находил, успокаивался и с новой энергией продолжал выступление.
– Порадовал. Ох порадовал ты меня и домочадцев моих, Добролюб, а за радость и платить радостно. Держи.
С этими словами боярин, хлопнув Виктора по руке, вложил в нее три увесистых серебряных кругляка. Видать, выступление и впрямь пришлось по душе воеводе, если он целую гривну серебра пожаловал. Вот только такие дни были великой редкостью. В основном заработок скомороха на торжке исчислялся копейками, крайне редко дотягивал до рубля. Новое предприятие приносило куда больше, но с ним было покончено, причем волевым решением именно этого благодетеля. Ну да и ладно, значит, скорее приступит к работе.
Одарив Волкова серебром, боярин не спешил отпускать его, а пригласил пройтись в сад. Там, в тени яблони, усадил скомороха за столик, который быстро сервировали запотевшим кувшином пива, двумя кружками и нехитрой закуской. Вообще-то это было нетипично. Больше было бы понятно, кабы боярин сидел и с удовольствием потягивал хмельной напиток, а скоморох стоял и глотал слюни. Но вот отчего-то воевода поступил иначе. Впрочем, покопавшись в памяти, Виктор припомнил, что случалось такое со скоморохами, которые особо смогли порадовать хозяев, сажали их за общий стол. Правда, на самый дальний край, где-нибудь на уголочке. А случалось, что хозяева и вот так утаскивали с собой скомороха пображничать, потому как остальные уже приняли позу: мордой в салат. Вот только при этом хозяева и сами находились в таком состоянии, которое характеризуется выражением: «Ты меня уважаешь?» А у воеводы даже хмель заметен не был.
– Вот смотрю я на тебя и вижу, что талант у тебя радость людям несть, жалко, коли такой скоморох пропадет.
– Дак, батюшка-воевода, если я не брошу это занятие и углом своим не обзаведусь, конец будет один. И радостным его не назвать, коли сегодня о грядущей старости не позабочусь.
– Значит, давешний разговор был всерьез? – Вот ни капли хмеля: вид серьезный, взгляд внимательный. Да что же это такое делается? Отчего такое внимание-то простому скомороху!
– Все всерьез.
– И то, что такого прибыльного заработка лишился, а имеющихся денег тебе может недостать, тебя не остановит?
– Нет, батюшка-воевода. – Виктор даже попытался привстать и отвесить поклон, но Световид жестом остановил, мол, не надо, все понял, все оценил. Как это у него получалось, Волков понять не мог, но вот не было необходимости в словах, и все тут.
– Ну тогда слушай меня. Недалеко от села Приютного на самом тракте есть постоялый двор. Тамошний хозяин отчего-то решил, что честного заработка с постойных ему мало, и вздумал связаться с лихими людишками. За то он предстал перед законом, а домочадцы его в кабалу попали, подворье же отошло в казну. Проку казне от того мало, так что выставлено подворье на торги, да только желающие покуда не сыскались.
– Странно это, – уж больно расслабившись, вставил реплику Виктор, невольно перебив хозяина. За это получил строгий взгляд, после чего до боли прикусил язык. Нельзя тут так, и без того милость неслыханная оказана.
– Странно, да не очень, – все же нашел в себе силы сдержаться воевода, в очередной раз удивив своего собеседника. – Цена на подворье уже три месяца стоит высокая, а если покупатель не сыщется, то на днях она должна понизиться. Вот и ждут, чтобы подешевле выкупить, а это почитай треть от первой цены, ну никак не меньше. Правда, цена все одно не низкая, сто двадцать рубликов вынь и положь. Вижу, не радует тебя известие… А как насчет того, что построек там изрядно, есть малая кузня, чтобы обиходить коней да повозки?.. Сараи, клети, конюшня, сеновал крытый, хозяйственное подворье, дом в два этажа с множеством комнат да огород изрядный. Конюшня ямская имеется, за содержание коей хозяину послабление в податях полагается. Коли ты не врал в том нашем разговоре, то тебе там раздолье получится…
– Чегой-то вы тут? Пиво пьете? – В разговор вдруг влез старик, которого Виктор видел и раньше.
Да мало ли стариков есть. Умный хозяин не станет разбрасываться людьми, даже если они стали старыми и немощными, как этот, вон почитай и не разгибается уже. Это лишний раз показывает холопам, оставшимся бездетными, что при преданной службе они не будут оставлены или выброшены за ненадобностью. Но этот вообще-то вел себя особенно вольно. Может, дядька?
Была такая особенность в боярских семьях. Жена считалась существом практически бесправным, а потому воспитанием детей занимался отец. Ну как занимался… Пока дети были грудного возраста, то смотрели за ними кормилицы, а как подрастал ребенок, то тут уж происходило деление. Если девочка, то кормилица и дальше воспитывала ее, только теперь прозывалась нянькой, а коли мальчик, то его воспитанием занимался дядька, причем должность эта была пожизненная, если воспитатель не вызовет неудовольствие господина. Так вот, эти самые няньки и дядьки очень уж вольно себя вели со своими воспитанниками, даже когда те становились вполне себе взрослыми. Другое дело, что место свое они знали и если отпускали подзатыльник или шлепали по заду, то только будучи наедине с воспитанниками.
По всему выходило, что старик и был дядькой боярина. Никому другому такое обхождение нипочем не простилось бы, а уж тем паче то, что старичок спокойно опустился на скамью рядом с Виктором, бесцеремонно сграбастал его кружку и сделал маленький глоток, крякнув от удовольствия. Боярин только удивленно вздел бровь, глядючи на нахала и… ответил:
– Беседа у нас задушевная.
– Это хорошо. Ты, Световидушка, если не против, я послушаю тут.
