– Получается, Саша, что этот Шишов случайных людей убил? И такого человека хотят в губернаторы? Да, он просто убийца. Хуже, он – сволочь.
– Наивный ты, Гоша. Ты только сейчас это понял? Кстати, о сволочи… Интересное слово. Здесь на Волге его и придумали. Еще при Екатерине… Крепостные к свободе тянулись. Бежали на Дон, на вольные хлеба. Снимались с мест и вместе со скарбом брели на юг. Тащились, волочились. Вот и называли таких беглых сволочами… Я, брат Егор, историк. Мудрый человек… На правое весло налегай. Сейчас носом в песок упремся.
Егор выскочил первым и, схватившись за борт лодки, вытащил ее на песок.
Место для акции было отменное: шалаш в глубине пляжа, рядом добротный столик из обломков горбыля и кострище, обложенное камнями. Если именно сюда вечером не приплывут уваровские рыболовы, то это будет очень странно.
На дне лодки лежало несколько мешков. Их содержимое надо было живописно разбросать на природе.
Они вытряхивали на травку акваланги, резиновые костюмы, маски, ласты. Все было стерильным, без единого отпечатка.
На самое видное место легли пустые денежные мешки, а между ними записная книжка того типа, что все еще сидел в каземате под баней.
Быстро соорудив веник из местной растительности, Гутман стал отступать к лодке, заметая следы.
Теперь они поменялись ролями: Егор ловил рыбу, а Гутман греб против течения, приближаясь к Бродникам. Скорость была около двух узлов, а значит шлепать веслами придется около часа.
На первых минутах плаванья Гоша забросил удочку и спиннинг в его руках тряхнуло и повело.
До этого он никогда в жизни не ловил рыбу и никогда не ощущал этого азарта, который сродни самым вкусным удовольствиям в жизни человека.
Чуть не переваливаясь через борт, Егор дергал спиннинг во все стороны и одновременно крутил катушку и победно вопил.
Неожиданно над водой появилась щучья морда с печальными глазами… Азарт пропал моментально. Гоша отвернулся, пытаясь не встречаться взглядом с красивой рыбиной. «Зачем я это сделал? Сейчас я ее вытащу и она будет долго умирать на дне лодки. Чем я не убийца? И ведь не в частном бою я победил. А подло приманил несчастную рыбку на блестящую блесну…»
Егор перевалил килограммовую тушу через борт, ловко обернул ее пустым мешком и, склонившись как над малым ребенком, с трудом и царапинами извлек блесну из зубастой пасти.
Красивый взмах руками, блеск чешуи на солнце, изгиб летящего щучьего тела, всплеск, круги на воде и тишина.
Гутман видел все это. Видел, но весел не бросил. Он только стал обиженным и ворчливым:
– Ты что сделал, Емеля малохольный? Ты думаешь она сейчас вернется и подарит тебе печку с мотором? Тоже мне, гринписовец… А как моя мама делала фаршированную щуку! Это называлось рыба-фиш…
– У нее такие глаза были. Жалко…
– Вот, вот! Удивляюсь я на вас, русских. Все решаете эмоциями… Птичку жалко, рыбку жалко. Поймал – выпустил. Построил – сломал. Деньги получил – пропил… Где кредиты, что вы при Борисе Первом получили? Разворовали!
– Но вы и сами, Александр, хоть и еврей, но русскоязычный.
– Да, и я от вас заразился. Стал бы нормальный еврей клад искать? Он бы или деньги в банке считал, или коронки людям вставлял, или на скрипке пиликал…
Национальный вопрос очень острая вещь. Егор Рюмин, защищая русскую нацию, уже готов был возразить Гутману в самой грубой форме, но ссориться из-за щуки не хотелось. И в чем-то он прав. Опять же, обвинение в излишней эмоциональности не самое страшное. Это даже похвала. Вот такие мы, душевные! Скучно жить в стране одних банкиров, зубных врачей и скрипачей.
– Александр, а в Израиле хорошо жить?
– Сносно… Очень много минусов! Жара, арабы с бомбами, черного хлеба не найдешь. И главное – все кругом шибко умные.
– А в других странах как? Где жить хорошо?
– Везде, где страна богатая… Удивляюсь я на вас, русских. Уже десять лет все спорят, как потратить деньги: врачам дать, науке дать, армии дать! И никто не спорит, как эти деньги заработать, как сделать страну богатой… Поймай еще щуку, Гоша. Рыбки свежей хочется.
Они уткнулись в пологий берег. Лодку протащили метров на десять вверх и перевернули.
Гутман потащил весла, а Гоша спиннинг и пустые мешки.
– Ты, Егор, со щукой правильно поступил. Справедливо… Рыбе помог, теперь и мне помоги.
– Я готов. Что делать?
– Люблю деловых людей… Сегодня вечером пойдем в гости. В усадьбе прием устраивают. Фуршет для местной этилы в честь вызволения Самсонова и героизма Шишова. Полно народа. Есть где затеряться.
– А зачем нам в гости?
– Ты знаешь, что мне графские бумажки нужны?
– Знаю.
– А знаешь, что у меня есть отпечатки пальцев того, кто убил настоящего отца Ланы?
– Знаю.
– Так вот, зайдем вечером в усадьбу, найдем бумажки, снимем со всех пятерых отпечатки и дело сделано.
– А как мы найдем? И как снимем?
– Ох, Гоша, если бы я знал… Решим на месте. Форма одежды парадная. И никому ни слова. Не из-за недоверия, а чтоб не сглазили…
* * *
Яхт – клуб располагался справа от пассажирского порта. Густой парк и высокий забор скрывали от рядовых уваровцев стоянку разнокалиберных элитных судов. И правильно – незачем дразнить гусей.
Гуси, проходящие мимо забора конечно знали о богатых причудах слуг народа. Но одно дело знать, другое – видеть.
В Москве Максиму Ляхову все виделось проще. Приедет он в Уваров, найдет Шишова и других, встретится с ними, выложит карты…
Мстить за брата он, конечно, собирался, но особым способом. Напугать гадов до потери сознания, обобрать до нитки и всю жизнь держать на крючке… Он даже представлял, как в своем кругу сможет бросить фразу: «У меня губернатор Уварова на крючке…»
Здесь на Волге все оказалось сложней. Ни один из пятерки не был доступен. Звонить им через секретаря или светиться другим способом было неправильно. Их надо застать всех вместе и вдруг, неожиданно.
Ради этого Ляхова привлекали самая крупная на стоянке яхта под названием «Марго».
Околопортовый народ дохочиво выложил Максиму всю информацию. Теперь он знал, что на «Марго» депутат Шишов катает своих друзей. Он знал и состав команды, и расположение кают, и число «лошадей» в двигателе судна. Не знал он только, как пробраться на это депутатское плавсредство. И не здесь, на стоянке, а в нужную минуту, когда вся пятерка будет в сборе.
Бродя у забора Яхт – клуба, Максим надеялся на удачу и она появилась в виде тридцатилетнего парня, выходящего из ворот.
– Послушай, друг, ты здешний?
– Теперь да только что на работу устроился.
– Я вот тоже хотел.
– Опоздал, брат. Я только что от кадровика. Одно только место у них было… Как для меня держали.
– И кем же?
– Матросом.
– Куда?
– На яхту «Марго».
– С командой уже познакомился?
– Не успел. Кадровик созвонился с капитаном, а мне направление дал. Через три часа идем в рейс. Сначала до Бродников, а там – как хозяин прикажет… Обидно только, сегодня у бабки снял комнату за тыщу и вдруг уезжать…
– А мне, брат, жить негде. Возьми тыщу, плыви себе, а я месяц вместо тебя перекантуюсь. Лады?
– Договорились. Тут рядом…
Через час Максим вышел из домика-развалюхи в чужой одежде, с чужим чемоданом и чужими документами. Все свое он оставил невезучему парню.
Отойдя с километр, Максим вытащил свой новый паспорт. Похож, но не очень… Он помял документ в грязных руках, положил страницу с фотографией на землю, потоптал, поднял, стряхнул грязь… Теперь совсем похоже. Теперь он Федор Жуков, уроженец села Поповка, Румянцевского района…
Из своих вещей у Максима – Федора была только коробка от женских туфель. А в ней перемотанные изолентой четыре бруска, похожие на хозяйственное мыло. В каждый вставлены штырьки с проводками, ведущими к пульту с часами и большой красной кнопкой.
Глава 10
Никто и никогда не сможет точно сказать, как формируется характер человека. Сколько в нем от наследственности, от генов, а сколько от воспитания. И может ли один эпизод переломить все нутро личности: труса сделать храбрым, грубого добрым, стыдливого романтика превратить в циника…
В детстве Андрюшу Шишова любили все взрослые. Соседи отзывались о нем просто – хороший мальчик, вежливый. Для учителей от был примерным учеником, для родителей послушным сыном.
Для сверстников он был как пустое место. Уж слишком паймальчик. Таких не любят, но и не ненавидят.
К окончанию школы он был близок к золотой медали, но получить ее не смог. Ни у него, ни у его родителей не хватило пробивной силы. А медали получили другие, кто когда-то шалил на переменках, дергал соседок за косы и бил стекла.
И в дневной институт Шишов не пробился: на экзаменах робел, краснел и мямлил.
Пришлось идти работать в архив, а высшее образование получать вечером.
Уже на этом этапе любой психолог мог бы предсказать всю его оставшуюся жизнь: в тридцать лет его насильно женят, в сорок он вымучает диссертацию, в пятьдесят получит старшего научного сотрудника. И это будет пик карьеры. Получится ли из него директор? Да никогда! Оратор? Ни в коем случае! Депутат? Если только в психушке…
