Новая беда свалилась на Корину и в корне изменила ее судьбу: скончался главный дирижер оркестра, в котором она проработала все годы после окончания Консерватории. После нескольких месяцев разброда и шатания среди музыкантов пришел новый дирижер, молодой, амбициозный, недавно переехавший в столицу из славного своими культурными традициями провинциального города и страстно желающего первым делом доказать всем, что Россия прирастает именно провинцией. Разумеется, он привез в Москву своих лучших музыкантов, в том числе и молодую арфистку, свою любовницу, весьма ошибочно сочтя и ее лучшей – а как же иначе при таком раскладе? На самом деле она никоим образом не могла сравниться с Кориной, но решение принимал Главный и Корина осталась без работы. Поиски нового места ни к чему не привели. Собственно, с самого начала она понимала, что найти свободное место арфистки – абсолютно бесперспективное занятие: если для струнников и духовиков в каждом оркестре предусмотрено по несколько единиц, то арфа, как правило, одна, то есть на самом деле одинокая единица, в редких случаях две – это когда исполняется произведение, в котором композитор предусмотрел звучание двух инструментов.
Корина обратилась к Вере Ильиничне, своей давней знакомой, и та довольно быстро нашла ей клиентов, стараясь рекомендовать ее только в «приличные» семьи.
Что и говорить, не так-то легко было смириться с новым видом деятельности, но она сумела, не теряя самообладания и чувства собственного достоинства, отнестись к переменам в своей жизни трезво и философски.
Так Корина попала и к Антонине Ивановне, в которой вскоре обнаружила музыкального единомышленника.
Когда в доме появилась Юля, это внесло в жизнь Антонины целую бурю новых ощущений, чувство своей сопричастности к ее судьбе, своей востребованности, и когда она советовала девушке сказать матери, что очень нужна старушке, то была абсолютно искренна – ей нужна была Юля как объект приложения своего еще нерастраченного материнского инстинкта, потому что Алексей-солнышко, которого она вырастила, выпестовала и безгранично любила, уже вырос в абсолютно самостоятельного мужчину и характер их взаимоотношений, естественно, изменился. Все это она пока не пыталась анализировать, но уже чувствовала на интуитивном уровне.
Юля вернулась с балкона в комнату. Антонина взглянула на нее, и волна нежности к этой незнакомой девочке, уже успевшей в свои двадцать один год познать первую любовь, радость материнства, боль потери и горечь вдовства, захлестнули ее с такой силой, что она всплакнула.
– Что случилось? Почему вы плачете? – бросилась к ней Юля, обняла и погладила по голове.
Антонина Ивановна не смогла сдержаться, и слезы буквально хлынули у нее из глаз.
Юля опустилась на колени перед креслом и осторожно мягкой ладошкой стала смахивать слезы с ее щек.
– Я ведь тебе обещала поплакать вместе, вот и… – стараясь успокоиться, проговорила Антонина.
– Но я уже не плачу, – улыбнулась девушка.
– Извини, что не получилось синхронно, главное – сдержать данное слово. – Антонина уже взяла себя в руки и сидела, как обычно, с прямой спиной. Она положила руки на плечи Юле, помолчала с минуту, потом добавила: – Спасибо тебе, девочка, и давай к этому больше не возвращаться, хорошо?
Юля согласно кивнула головой.
Вечером, как всегда, Антонина Ивановна поставила пластинку на диск патефона, который оказался тем самым чемоданчиком, что поразил гостью своим обшарпанным видом и несоответствием обстановке комнаты.
Звучали ноктюрны Шопена. Музыка волновала и убаюкивала, тревожила и ностальгировала. Покойный Иван Егорович беззаветно любил Шопена, категорически не принимал сентиментализма в исполнении некоторых пианистов и всегда говорил, что в его музыке нельзя подменять ностальгию сентиментализмом – это совершенно разные чувства и разные ощущения.
Антонина Ивановна погрузилась в волшебные звуки, задумалась…
Отчего бывает так, что родные люди годами живут бок о бок, под одной крышей и остаются при этом чужими, равнодушными друг к другу, даже соприкасаясь, они остаются индифферентными, не ощущая ни тепла, ни холода родного человека, словно одеты в скафандры? А потом неожиданно встречается кто-то, с кем хочется бесконечно говорить, расспрашивать, делиться мыслями, заранее зная, что тебя поймут, что твоя боль не оставит его равнодушным, а твоя радость станет и для него радостью, и тогда хочется держать его за руку, смотреть в глаза, отдавать свое тепло и греться в его тепле и не расставаться.
Именно так и случилось с появлением в доме Юли. Антонина Ивановна приняла ее сразу, безоговорочно, как долгожданную, родную, по непонятной причине до сих пор отсутствовавшую и наконец занявшую свою нишу в этой семье. Она хоть и не успела подробно расспросить Алексея, поговорить с ним по душам, как было у них заведено, однако понимала: сын влюбился в эту трогательную прелестную молодую женщину, еще не зная о ней ничего, но остро почувствовал ее беду и не остался к ней равнодушным.
Прежде у него были мимолетные увлечения, ни к чему не обязывающие встречи с милыми, симпатичными, порой даже умными девушками. Он приглашал их домой, знакомил с Антониной, но на этом все и заканчивалось. Она никогда не позволяла себе хоть как-то оценивать его очередную пассию, каждую встречала гостеприимно, радушно и на вопрос Алексея «Ну, как она тебе»? неизменно отвечала: «Это не мне, а тебе, сам и отвечай на свой вопрос». Конечно, он был очень занятым человеком: кроме кардиологического отделения своей больницы, которым он заведовал, еще консультировал в хирургической клинике и работал над диссертацией. Но Антонина Ивановна хорошо знала – когда приходит настоящая любовь, времени хватает на все.
После откровений Юли она женским сердцем почувствовала: сейчас девочка не готова к новому чувству или увлечению – слишком свежо пережитое, слишком велика тревога и тоска по ребенку и матери, нужно время, терпение и очень осторожное, бережное отношение к ней. Если, конечно, у Алеши все серьезно.
И еще к одному выводу пришла Антонина Ивановна: своим расположением к девушке, своей приязнью к ней она не должна никоим образом влиять на чувства ни Юли, ни Алексея, – пусть все идет как идет.
Когда-то, много лет назад, на предложение доктора Пастухова стать его женой она ответила точно такими же словами – пусть все идет как идет. Тогда эти слова стали началом счастливой жизни. Во что они воплотятся на этот раз?..
Нынешние летние каникулы в селе тянулись бесконечно долго, впрочем, скорее всего, так показалось ребятам. В школьные годы, когда они возвращались домой из Калуги, все было проще: они расходились по своим домам и наслаждались родительским теплом и лаской, хотя и проводили большую часть времени со своими сверстниками, бывшими одноклассниками, с которыми учились в семилетке. На этот раз месяц в деревне грозил обернуться для Ксении и Ивана месяцем разлуки. Ну не совсем, конечно, но встретиться наедине они не могли, не вызвав подозрений у односельчан. Однажды собралась молодежь целой гурьбой на речку, так все бросились в воду купаться, а они сидят на берегу, прижавшись плечом к плечу, и тихо говорят о своем.
